С грохотом разорвался очередной снаряд. Один из солдат громко закричал. К нему подползла санитарка и стала перевязывать, уговаривая словно ребенка:

— Потерпи, миленький…

В этот момент Павел услышал голос командира роты:

— Вперед!

Он почувствовал, как пуля царапнула каску и просвистела над головой. В лицо ударили комья земли. С визгом пролетели осколки тяжелой мины. Павел не помнил, как поднялся с этой горячей земли. Лицо его почернело от пыли, гимнастерка стала мокрой. Приоткрытым ртом он хватал воздух. Он кричал, как кричали все, и этот мощный крик, вероятно, пугал врага так же, как и огонь.

— Вперед!

Уже рассветало, когда Павел, подняв голову, чтобы глотнуть воды из фляги, вдруг увидел, как низко над ними пролетел самолет. Что-то толкнуло его в сердце, и он подумал: «Катя! Наверно, она возвращается домой. Пусть теперь отдыхает, я поработаю за нее».

С моря подул свежий ветер. Снаряды уже не пролетали над головой Павла, — должно быть, немцы исчерпали всю свою силу. В бледном небе проносились штурмовики, проходили обратно тяжелые бомбардировщики в сопровождении молниеносных истребителей.

Первая заградительная линия была взята. Пехота шла дальше, тесня немцев к морю.

Полк Маршанцевой работал с таким напряжением, что задолго до рассвета израсходовал весь боевой запас. Из штаба сообщили, что машины с боеприпасами подойти к ним не могут, и Маршанцева приказала всем вернуться на аэродром.

Маршанцева смотрела на восход, и на душе у нее теплело. Она видела, что все девушки вернулись невредимыми. Да, они научились воевать.

На алом небе синей волной выделяются горы. Прищуренным взглядом Маршанцева смотрит на раннее солнце, и мысли ее возвращаются к первым дням учебы, когда Раскова сказала ей: «Ну, Варя, давай учить патриоток защищать Родину». И вот прошло два года, девушки научились сражаться за свою землю. Сам командир авиадивизии, который сначала так неохотно принимал ее полк, переменил мнение. Вчера он сказал:

— Я за один ваш полк предлагал генерал-майору Высокову два любых, но он не согласился. И мне придется расстаться с вами, когда закончится операция в Крыму. А жалко!

Эти слова Маршанцева принимала как высшую похвалу. Да, они научились воевать. И опять встает в ее памяти улыбчивое лицо Расковой, и она мысленно рапортует ей:

«Мы выполним все твои завещания, мы пронесем до Берлина наше Гвардейское знамя».

И откуда у него появилось это желание смотреться в зеркало? Григорий засмеялся, догадавшись о скрытых причинах: ему хотелось быть красивым или хотя бы приятным, чтобы понравиться Кате Румянцевой. Его друг Веселов, заметив, что он стал каждый день бриться, сказал:

— Ну, красивым тебя не назовешь, но в общем ты ничего себе… Девчонкам должен нравиться.

Григорию хотелось поговорить с ним о Кате, поделиться своей тайной, но Александр был болтлив и не мог посочувствовать ему, еще, того и гляди, высмеет.

Каждую ночь Григорий выходил из палатки, тоскующим взглядом смотрел на Севастополь. Сейчас Катя полетит туда.

Он представлял весь ее трудный путь. Если они вылетели в десять, сейчас должны вернуться. Ну и жарко, должно быть, сегодня на передовой! Хоть бы командование догадалось и не выпускало сегодня девчонок! Только бы они не попали в эту огненную свалку. У них командир — чуткая женщина, она понимает, как сегодня опасно, и не выпустит их. А уж на рассвете штурмовики снова полетят на передовую и будут гасить огневые точки, будут работать не только за Катю, но и за всех ее подруг.

У Григория было много времени для размышлений, целая ночь. Он знал, что сейчас Катя готовится к полету, ходит по аэродрому или стоит, опершись о крыло, и, может быть, думает о нем. И он невольно улыбнулся ей. «Милая моя Катя, я с тобой. Слышишь ли ты меня?»

— Гриша, ты почему не спишь? — окликнул его Веселов. — Шевелишь губами — не то бредишь, не то поешь.

— Я просто думаю.

— А не лучше ли уснуть?.. С утра снова в бой, надо набраться сил.

— Набираюсь, — буркнул Григорий, досадуя, что прервали его мечтания.

— И у тебя глупейший вид, — не унимался Веселов, — можно подумать, что ты все думаешь о той, курносенькой.

— Именно о ней! — обрадованно воскликнул Григорий. — Скажи, она тебе понравилась?

— Ну, как все смелые девушки.

— Нет, она не как все, она умная, даже умнее меня.

— Да ну? — усмехнулся Александр. — Как ты это понял?

— Очень просто: мне приходилось с ней много беседовать в Кисловодске.

Веселов возмутился:

— Пошел ты к черту! У тебя от любви свихнулись мозги.

Широко открыв глаза, смотрел он на Григория. Вроде нормальный парень, смелый, решительный, а вот вздыхает, ночью не спит, считает, сколько самолетов назад вернулось.

Веселов отвернулся и начал засыпать.

На рассвете истребители и бомбардировщики совместно блокировали вражеские аэродромы, не подпускали стервятников к Севастополю.

Вместе с тремя летчиками Рудаков идет на правом фланге группы. Приближаются к аэродрому. Сейчас их встретят асы. Вот они! Идут «мессершмитты», они громоздятся один над другим, заполняя небо на всех высотах. «Гибкая тактика! Очень выгодная для них».

Рудаков в паре с Веселовым. Вот самолет командира покачивает крыльями — сигнал к атаке! Они устремляются вниз.

Выходя из пикирования, Григорий заметил в прицеле пару «фокке-вульфов», летящих значительно ниже. Все внимание Григория на прицеле: «Сейчас рассчитаемся с фашистами…»

Но враг словно разгадал его маневр. «Фокке-вульфы» начинают разворачиваться. Они заманивают самолет Рудакова, чтобы подставить под удар своих зениток. Григорий очередью настигает врага. Видно, как пули отдирают куски металла от корпуса, сероватый дымок скользит вдоль фюзеляжа. Но истребитель продолжает разворот. И в это мгновение снаряды зениток настигают Григория. Машину словно сводит судорога, пол кабины уходит из-под ног. Подбили! Ему уже не догнать своей группы.

Земля приближается. Григорий понимает, что успел проскочить линию фронта и сейчас находится где-нибудь возле Качи. Только бы благополучно приземлиться, он доберется до своего командного пункта…

Рудаков заметил зеленую полосу луга и, прикусив губу, пошел на посадку, не выпуская шасси: будь что будет!

Послышался резкий толчок, треск, грохот, посыпались приборы с доски, Григория сильно встряхнуло на ремнях, и самолет, проскользив еще несколько метров, остановился.

Григорий еле успел отцепить ремни и выскочить из кабины, как с горы скатился грузовик.

Грузовик остановился невдалеке, из кузова выскочили несколько девушек и побежали к нему. По форме он догадался, что они из полка Маршанцевой, и, шагнув навстречу, сразу узнал и Катю, и Дашу, и Марину.

— Уцелели! А мы за вами! — быстро заговорила Катя. — Мы видели вашу дуэль и даже аплодировали вам, когда вы «фоку» прострочили. Жалко только, что и вас подбили. Вы не ранены?

Григорий не удивился, что оказался поблизости от аэродрома, где базировался полк ночных бомбардировщиков, не удивился, что командир послала машину подобрать его, удивился только тому, что видел перед собой Катю.

Он не верил в любовь с первого взгляда и часто смеялся над товарищами, когда они посвящали его в свои тайны, но теперь ему казалось, что он полюбил Катю именно в тот день, когда увидел ее на Волге, на учебном аэродроме, когда она и внимания на него не обратила. Но сейчас он заметил, что она смотрит на него совсем иначе.

— Как я рада, что вы уцелели! — говорила Катя, помогая ему собирать выброшенные из кабины документы.

Девушки посадили его в кабину, а сами вскочили в кузов грузовика, но Григорий быстро выпрыгнул, вскочил в кузов и встал рядом с Катей, держа ее за руку. Смеясь, заглянул ей в глаза:

— Странные дороги на войне бывают, все ведут туда, куда человек стремится.

Катя, должно быть, поняла значение и слов и взгляда, но не ответила ему.