Но тут она услышала команду Даши:

— Лейтенант, садитесь первым!

Рудаков проворно выполнил приказание, сел и взглянул на Катю.

Она с каменным лицом опустилась к нему на колени.

Самолет стремительно побежал по полю.

Рудаков на мгновение закрыл глаза. Ну, что-то будет? Он еще не доверял опыту этих девушек. Но все же почувствовал, что самолет оторвался от земли.

«Летим», — подумал он.

Катя сидела строгая и сосредоточенная, смотрела то на землю, откуда били зенитки, то на небо, где еще продолжался воздушный бой.

— Наши начали атаку! — сказал Рудаков. — Сейчас мой друг Саша рубает за меня. Вы, наверно, его помните?

Катя не ответила. Она передавала летчице курс, торопилась отвести свой беззащитный самолет подальше от воздушного боя.

— Правее, еще правее. Так держать!

Сорок минут полета — и пейзаж резко изменился. Вместо синих виноградников потянулись скалистые горы, покрытые черно-зеленым лесом. Все здесь было огромно. За облака уходили снежные вершины; необъятные деревья, увитые лианами, как колонны, подпирали небо. Это была страна великанов, и Кате она показалась неприступной.

О, каким сложным оказался этот Кавказ! Надо было приноравливаться и к изменчивым воздушным течениям над горами. Иной раз возвращение на аэродром бывало труднее бомбежки.

Женя Курганова только что вернулась из разведки района, и штурманы забрались под крыло ее самолета, чтобы уточнить на своих картах дополнительные ориентиры.

У своего «дугласа» возился мрачный и злой механик. Он стоял спиной к девушкам и старался не замечать их. К нему подошел солдат с котелком и спросил:

— Неужели эти тоже летают?

— Проходи, — сурово ответил механик, не отрываясь от своего дела.

Но солдат осторожно подошел к девушкам.

— Чего глядишь, пехота? — весело окликнула его Евгения. — Дай щей попробовать. Они, наверное, из роз — ведь капуста на Кавказе не растет.

Солдат словно этого и ждал. Быстро достал из-за голенища ложку и подал котелок:

— Ешь! Что капуста! Было бы мясо. Попробуй, свежая баранина. Немец разбомбил овечье стадо — ну, не пропадать же добру: не поленились, собрали, что после бомб можно было собрать, обмыли в реке — и в котел. Мед, а не щи! Видишь, ложка, как кинжал, торчит.

Евгения взяла ложку и зачерпнула щей:

— Ничего, хорошие. Надо бы дать нашей поварихе попробовать, чтобы она знала, как в пехоте готовят.

Загорелое лицо солдата расплылось в довольной улыбке:

— Понравилось — так ешьте, а я за добавкой сбегаю. Ну кто еще хочет? — Он присел около девушек. — У нас в одиннадцатой стрелковой здорово ругают ваш полк. Правда, без вас нам хуже было бы, да уж и с вами не сладко. Куда ни придем, немец начинает вас искать и бомбит, бомбит. Вы уже давно сорвались и улетели, а он все трясет наши души. Только успеваем закапываться да раскапываться, словно одной лопатой и воюем. Послушали бы вы, как пленные вас обзывают, неловко даже передать: «ночные ведьмы», говорят. А я вот гляжу на вас и вижу: нисколько вы на ведьм не похожи. Просто девушки вроде моей Нюрки, она только чуток потолще. А в храбрости, пожалуй, от вас не отстанет. Известное дело, русские девки храбрущие.

Он повернулся к единственному мужчине, механику, и спросил:

— Правильно я говорю?

Механик стоял, подпирая спиной самолет, насмешливо усмехнулся. Он был совсем другого мнения об этих девчонках, но не стал распространяться, только коротко заметил:

— Лучше бы они не бомбы, а письма возили. Их, видно, из Сибири пешком носят: ждешь не дождешься.

Летчицы сделали вид, что не слышат его, но солдат сейчас же запротестовал:

— Я думаю, не сладкое это дело — летать. Вот, к примеру, ранят

[пропущено 9 строк]

как мыши, в землю зарылись, боитесь голову поднять — а над вами самолеты летают. Это девчонки немцев бомбят». Такую задал нам трепку…

Летчицы поняли, что солдат сочиняет на ходу, но его речь нравилась им, и они хотели, чтобы это было правдой.

Евгения крепко пожала шершавую руку солдата:

— Спасибо, пехота!

И летчицы заулыбались.

— Будем знакомы, — сказала Евгения. — Заходи в гости. Скажи, как звать?

Солдат заторопился:

— Заболтался с вами! Имя-то мое Иван. Бывалов фамилия. Ну прощайте. Коли уцелею, проведать приду.

Девушки махали ему, пока он шел к лесу и оглядывался. Потом они многозначительно подмигнули мрачному механику и занялись своим делом.

Женя начала объяснять линию обороны на Тереке.

— Противник продвинул сюда, — говорила она, ведя синюю стрелу по карте, — три танковые дивизии и мотопехоту. Им удалось прорвать нашу оборону и занять город Прохладный. Вот здесь они готовятся форсировать Терек и двинуться на Грозный. Сегодня ночью мы будем бомбить их на переправе.

Штурманы слушали, молча отмечая на картах новый маршрут.

На Кавказе была жара. Посохли листья на деревьях, выгорела трава, пожелтел кустарник.

Лица у девушек через два дня обгорели, носы лупились. Терек манил в прохладу, но купаться было некогда: они готовились к трудным боям.

В Терской долине строились оборонительные укрепления.

[пропущено 9 строк]

но встревожилась: придется девушкам подтянуться и не отставать от мужского полка.

Они вместе проработали задачу и выпустили самолеты.

Перед вылетом Гончаров сказал своим летчикам:

— Ну, орлы, смотрите не подкачайте, чтоб мне не пришлось краснеть перед командиром этого девичьего полка!

А на другом краю аэродрома Маршанцева наказывала своим летчицам:

— Ну, девушки, покажите, что глаз у вас верный! Пусть каждая бомба ляжет в цель.

Девушки как-то сразу стали серьезнее, тише. Впервые их полк встретился с таким же полком легких ночных бомбардировщиков, но только мужским. Тут было основание посоревноваться! Летчики-мужчины с тяжелых бомбардировщиков или истребителей в счет не шли: слишком отличались их машины от У-2, девушки старались не замечать этих остряков с их «вековой отсталостью». Но с «гончаровцами» шутки плохи! Машины однотипные, и вдруг парни обгонят?

Ночь была трудная, бомбили переправу, которую фашисты укрепили особенно сильно. Нечаевой во время последнего вылета пришлось долго маневрировать, а когда сбросили наконец бомбы, самолет сразу схватили прожекторы.

Огненные хвосты снарядов потянулись к самолету. Летчица бросала самолет из стороны в сторону, но лучи прожекторов держали их в вилке, а зенитчики не жалели снарядов, расстреливая тихоходную машину.

Из темноты вдруг вынырнул самолет, спикировал на прожекторную установку и погасил ее. Потом бомбы упали на зенитную батарею, обстреливавшую самолет Нечаевой. Тогда немцы перенесли огонь на машину смельчака, стараясь сбить ее, и этим воспользовалась Нечаева: она успела уйти в спасительную темноту.

Доложив обстановку, штурман Румянцева спросила:

— Кто вылетел следом за нами?

Маршанцева ответила, что не выпускала больше ни одного самолета.

— Но это был легкий бомбардировщик! Он нас и выручил!

Маршанцева позвонила в штаб гончаровского полка. Дежурный ответил, что с переправы только что вернулся самолет лейтенанта Коробкова. Коробков доложил, что удачно подавил несколько огневых точек и прожекторную установку противника. О самолете, который он, по словам Маршанцевой, выручил, лейтенант ничего не говорил, но это и естественно: в полку майора Гончарова взаимовыручка на первом месте, а хвастаться у них не любят.

Маршанцева положила трубку и с досадой сказала:

— А вот сам-то и есть первостатейный хвастун! — Помолчав немного, добавила: — А вам, девушки, этого Коробкова следовало бы разыскать и поблагодарить. Если бы не он, кто знает, что с вами могло бы случиться!

О благодарности командир могла бы и не напоминать. Катя и Даша уже успели подумать об этом.