Она не узнавала его огрубелое лицо. Взгляд у него был внимательный, сосредоточенный. Перед ней стоял мужественный человек, закаленный огнем, знающий цену жизни.

— Павел, Павел, как я рада! — Катя не отнимала своих рук от его жестких ладоней. — Давай сядем, расскажи, как ты попал в Крым.

Они опустились на уцелевшее крыльцо каменного дома.

Павел смотрел на Катю, с трудом сдерживал волнение:

— Ну как мне повезло! Я приехал сюда и думаю: где же искать ее? И вдруг ты сама пришла. Так только счастливому везет. Впрочем, — он помолчал, — я, наверно, такой и есть, если уцелел в боях на Волге.

— Как же ты сюда попал? — изумлялась Катя.

— Очень просто. У нас по дивизии пошел слух, что какой-то легкий полк — легкий потому, что весь состоит из девушек, — будет помогать нам освобождать Севастополь. Только я услышал об этом, сейчас же начал расспрашивать, где базируется этот самый легкий полк.

Сдвинув брови, осторожно, но внушительно Катя поправила его:

— Не легкий, а легкобомбардировочный.

— Понял… И вот я стал искать, где же дислоцируется этот прославленный полк. Ну известно, кто ищет, тот и находит. И вот ты передо мной. — Он с восхищением посмотрел на нее. — Когда я был еще в университете, а ты уже на фронте, я представил тебя сильной, возмужавшей. И когда я сам попал на Волжский плацдарм и узнал, что такое война, ты стала для меня символом героизма. Хотя ты по-прежнему маленькая Катя. Те же строгие глаза, сердитые брови, то же круглое лицо, только румянец погас, а в остальном ты прежняя. Но я не понимаю, как и тогда понять не мог, как же ты летаешь ночью?

Не выпуская ее руки, он смотрел на нее расширенными глазами. Катя перестала улыбаться.

— Лучше расскажи, как было у вас на Волге?

Павел углубился в воспоминания, и лицо его сразу постарело.

Катя не заметила, как пролетели тридцать минут, и, спохватившись, стала прощаться. Павел мгновенно умолк и пошел проводить ее. Не доходя до деревушки, он остановился.

— Твой полк рядом? Значит, я увижу всех твоих подруг, которых знаю по твоим письмам? Я мечтал увидеть всех Наташ и Марин еще с сорок второго года, когда вы из Энгельса вылетели на фронт. Наконец-то я увижу прославленную Маршанцеву, полкового поэта Наташу Мельникову, астрономичку Евгению Курганову…

— Нет! Ее уже не увидишь!

Павел остановился.

— Нашу студентку?

— Да, — кивнула Катя, и оба замолчали, подавленные горем.

Павел так давно ждал этой встречи с Катей, думал, что разговору не будет конца, но вдруг слова все иссякли, ком сдавил горло. Пора расставаться.

И, почувствовав, что все слова бесполезны, он повернулся и обнял ее. Но она спокойно отстранила его и сказала с улыбкой, но строго:

— Не целуй девушку, не спросив разрешения.

— Как! Почему? — изумился Павел, уставившись на нее. И вдруг, что-то поняв, ответил: — А, ты права! Я самоуверенный индюк! Я должен был сначала спросить, любишь ли ты меня?

— Я люблю другого. Но останемся друзьями и встретимся после войны у памятника Ломоносову.

Павлу показалось, что весь Крымский полуостров стал медленно опускаться в море. Что делать? Плакать? Объясняться? Молить? Но сердце солдата — это крепость… Нельзя показывать себя побежденным. Он набрал полную грудь горького воздуха, решительно подал руку:

— Привет твоим подругам! И до свидания у памятника Ломоносову!

Они расстались, и Катя не чувствовала ни горечи, ни тоски, ни вины. Она сказала, что любит другого, но совсем не думала и о том, к кому относилось это признание. Зачем растрачивать время на пустые мечты о встрече? Встреча будет возможна только тогда, когда кончатся эти трудные бои за Севастополь. Освободить Севастополь — вот задача на сегодня. Правда, потом будет еще много других задач, но о них она тогда и подумает…

Сквозь дымовые тучи, сквозь непроглядную тьму самолеты прорывались на Севастополь. Земля походила на огромный костер, все рвалось, все горело и простреливалось. Так, должно быть, погибла Помпея, когда разгневался Везувий. Но то была слепая стихия. А под самолетом Кати в жесточайшем усилии люди уничтожали друг друга. Какой-нибудь фашистский танкист сейчас целится в ее друга Павла Березина. А слева несется в атаку «фокке-вульф», чтоб сбить Гришу. А может быть, Гриша собьет его. Так и должно быть, надо уничтожать врага.

Много тяжелых боев уже пришлось видеть Кате, но такого адского огня, какой был над Севастополем, она еще не видела. Гитлеровцы включали до пятидесяти прожекторов, огненный лес вырастал в небе, и деревья качались от горизонта к горизонту. А земля! Земля светилась, будто залитая огненной магмой.

Бьют с моря, с неба, с земли. Стоит только на миг ослабить нервы, и покажется, что все рушится и горит. Но напряженный до отказа мозг работает с непостижимой точностью, в доли секунды решает все. Штурман знает цель и знает, что до нее надо обязательно дойти. Если же это не удается, не теряй время, иди на запасную.

На аэродроме, отправив все самолеты, Маршанцева смотрит на темное море. Море гневно шумит. Переменчивые ветры, должно быть, качают самолеты, пытаются сбросить их в море, стихия так же опасна, как и огонь.

Маршанцева смотрит то на часы, то на небо Севастополя. Темноту разрывают яркие вспышки снарядов. Вон над горами повисла светящаяся авиабомба, к ней полетели разноцветные струи трассирующих пуль. И небо снова замкнуло темноту. А дальше опять вскидываются столбы огня, рвутся бомбы…

Но вот над головой Маршанцевой засверкали зеленые звездочки — самолеты возвращаются с боевой работы.

Сквозь туман плохо видны сигнальные огни, вспыхнувший луч прожектора свечкой уперся в небо, потом упал на землю и расстелился лунной дорожкой.

Адъютант штаба вышла из стоявшего на обочине автобуса и попросила командира к телефону. В автобусе помещался командный пункт, там горела маленькая лампочка, действующая от аккумулятора, на столе карта. Склонившись над ней, начальник штаба делает пометки красным карандашом.

Из штаба дивизии ставят новую задачу: направить несколько самолетов на бомбежку судов противника в районе цели номер три.

Маршанцева думает: цель трудная — немцы охраняют свои суда зенитными батареями; выполнить задание могут только очень опытные экипажи. Кого же послать?

На аэродроме находится экипаж Нечаевой, и командир решает послать его. Этот экипаж справится с трудной задачей.

Отправив самолет, Маршанцева посмотрела на грозное море. Вражеские корабли, которые только что били по наступающим на город советским войскам, умолкли. Должно быть, они собираются уйти к берегам Румынии, подальше от советских самолетов.

А вот и не ушли! Море осветилось большим пожаром. Бомбы попали в цель. Судя по столбу огня, на корабле взорвались снаряды.

Едва самолеты опускались на землю, девушки уже готовились подвесить бомбы, вставить взрыватели. Вооруженцы писали на бомбах:

— Вешаю двухсотую! — крикнула Федотова, подняв к летчице возбужденное лицо. — Сегодня за ночь три тонны бомб пришлось поднять. Вот это работа!

И побежала к другому самолету, идущему на посадку. Это вернулся экипаж Нечаевой.

— Вы ударили по кораблю? — спросила Федотова. — Вот молодцы! Метко!

Пролетая над тем местом, где сражалась дивизия, в которой был Павел, Катя бросила голубую ракету — «я свой» — и подумала, что, может быть, Павел сейчас догадался, что она пролетает над ним.

Но Павел не видел ее самолета, ему было не до этого. Его полк находился невдалеке от шоссе. Слева, со стороны железной дороги, непрестанно били автоматчики. Около Павла, на перекрестке двух дорог, все время ложились вражеские снаряды. Маленький домик, возле которого залег взвод Павла, дрожал от взрывов, визжащие осколки били по нему, как град. Взвод готовился к новому броску вперед.

Вокруг Павла рвались мины и снаряды, осколки срезали ветки кустов, и эти ветки пролетали над головой, словно их гнал грозовой ураган.