Самоочевидно при этом, что «семь-восемь цивилизаций» современного мира вовсе не равны по своему экономическому и политическому весу. Ясно, что западнохристанская цивилизация как ныне, так и в ближайшем будущем останется самой могущественной. Однако, по мере того как Запад будет стремиться как можно прочнее утвердить и защитить свои ценности во всем мире, перед другими цивилизациями все острее будет стоять проблема выбора: примкнуть ли к Западу, спрятав подальше свои собственные амбиции, или отважиться на противостояние ему, всемерно укрепляя свой экономический и военный потенциал. Поэтому, по мысли Хантингтона, центральная ось мировой политики сегодня проходит там, где могущество и культура Запада соприкасаются с могуществом и культурой незападных цивилизаций.

Как ни печально это признавать, но прогноз американского политолога, по-видимому, подтверждается. Чудовищная террористическая атака 11 сентября 2001 г. на США и последовавшая за ней организация «ответного удара» перевели конфликт между Западом и рядом исламских групп в самую острую форму — вооруженную борьбу. По количеству втянутых в это противостояние государств, масштабу применяемых средств и другим характеристикам этот конфликт, безусловно, относится к разряду глобальных, общемировых. Содержание же его вполне укладывается в русло концепции Хантингтона — это несомненный конфликт цивилизаций. И что бы ни говорили ведущие западные политики о том, что они воюют не с исламом или исламскими государствами, а с отдельными исламскими экстремистами, суть противостояния от этого не меняется. В его основе — столкновение двух миров (цивилизаций), исповедующих принципиально различные системы ценностей.

Межцивилизационные конфликты в значительной степени корреспондируют с этническими. Цивилизации, конечно, являют собой гораздо более крупные общности, чем этносы. Этническая дифференциация населения мира значительно более дробная. Но предметные области и тех и других конфликтов схожи. В обоих случаях предметом столкновения являются групповая идентичность и ценностное своеобразие. И видимо, не случайно обострение межцивилизационных конфликтов совпадает по времени с интенсификацией конфликтов этнополитических. Рассмотри их чуть подробнее.

Одна из фундаментальных потребностей человека — потребность принадлежности к какой-либо общности — семейной, родовой, профессиональной и т.п. Важнейшее место в этом ряду принадлежит общности этнической. Самоидентификация «я — русский» или «я — украинец» — это не просто фиксация некоей прикрепленности индивида к сетке социальных координат, но и выражение глубинной потребности человека быть частью одной из наиболее устойчивых социальных общностей — этноса. Какое-либо ущемление этой потребности неминуемо ведет к появлению конфликтов.

Этнос — это общность людей, члены которой обладают общим языком и культурой, мифом об общем происхождении, самоназванием, а также групповой самоидентичностью. Этническая общность носит преимущественно социокультурный характер. Если же этносу удается создать свое государство, он становится нацией. Нация — это гражданская общность, создающая суверенное государство. Формальные признаки национальной общности — единство экономической и политической жизни, единые территория, язык, культура, а также психологические особенности поведения. В отличие от этносов нация по преимуществу этнополитическая общность. Эт- ничность представителей одной нации имеет значение, но отнюдь не решающее. Граждане США, например, — это одна нация, хотя этносов в ней перемешано множество. Та же история и в России. Один и тот же этнос может быть разбросан по множеству национальных государств (армяне, евреи, китайцы). В этих случаях сообщества людей, принадлежащих одному этносу, но не имеющих собственной государственности, называют этническими группами.

Глубинная основа этнополитических конфликтов заключается в убежденности каждого этноса в том, что защитить свою культуру, самобытность и духовное единство он сможет, только создав собственное государство. Этносом движет потребность в самосохранении, защите своих ценностей и традиций. В этом его сила: такую потребность подавить нельзя, не уничтожив сам этнос. В этом же, как правило, и его трагедия. Поскольку полная реализация идеи «каждому этносу — по государству!» — чистая утопия.

В сегодняшнем мире насчитывается около 200 суверенных государств. На подходе — еще примерно столько же (имеются в виду этносы, официально заявившие о своих притязаниях на самостоятельную государственность). А всего этносов, по некоторым оценкам, более 5000. В одной только России их около тысячи. Где же на нашей бедной планете разместить столько государств с их непременными армиями, границами, таможнями и бездной чиновников?

Конечно, это путь тупиковый. Кроме того, он однозначно противоречит современным технологическим тенденциям к интернационализации, унификации и стандартизации всего и вся. В общем, теоретически проблема кажется неразрешимой. Как же она решается на практике?

Пока что путем естественного отбора. Кто сильнее — тот и прав, то есть получает возможность образовать самостоятельное государство. Но сила — понятие относительное. Со временем сила меняется. И прозевавшее какой-нибудь технологический рывок государство слабеет, теряя контроль над своими региональными структурами. У последних из анализируемых структур появляется шанс попробовать вкус самостоятельности. Исторически этот процесс идет волнами. Из ныне существующих двух сотен государств в конце XIX в. существовали только 60. Остальные обретали независимость партиями. После Первой мировой войны развалились Австро-Венгерская, Германская, Оттоманская империи. (Российская империя почти удержалась, хотя и потеряла Польшу и Финляндию.) После Второй мировой войны рухнула колониальная система, и до сотни этнонациональных групп Африки, Азии и Латинской Америки обрел вожделенную государственную независимость.

Казалось бы, уже все — мир поделен государственными границами окончательно и бесповоротно. Свободных территорий больше нет. Измученное кровопролитными войнами мировое сообщество торжественно провозгласило сначала в документах ООН, а затем в Хельсинкском акте 1975 г. принципы взаимного уважения государственного суверенитета, территориальной целостности и нерушимости границ (существующих, заметим в скобках, на тот момент государств; о возможности появления новых даже речь не заходила). Хотя бы европейские границы должны были стать окончательными.

Но не прошло и двух десятков лет, как мир накрыла следующая волна суверенизации этнонациональных групп. На 15 самостоятельных государств распался СССР, с большой кровью разошлись бывшие югославские республики, ушла из Эфиопии Эритрея, мирно разъединилась Чехословакия, зато объединилась Германия. И этот процесс далеко не закончен. Уже многие годы отстаивают свое право на самоопределение курды в Турции, чеченцы в России, абхазы и осетины в Грузии. Косовские албанцы умудрились втянуть в свой конфликт целый военно-политический блок.

Этот странный феномен называют этническим ренессансом, или этническим парадоксом современности. Дело в том, что почти все сформированные в прошлом доктрины и идеологии (и либеральные и радикальные) дышали уверенностью, что межнациональная рознь, тем более в варварских ее формах, постепенно должна уходить в прошлое под напором интернационализации экономики и культуры. Но, увы, прогнозы не сбылись. Прошлое неожиданно стало будущим. А если учесть, что практически все нынешние государства по этническому составу совсем не однородны, то практически каждое из них (а особенно федеративные) чревато межэтническими конфликтами.

Фатальная сторона этой проблемы заключается в том, что межэтнические конфликты нельзя предотвратить никаким всеобщим договором о мире и согласии. Договариваться-то будут государства существующие, а конфликты будут порождать «государства», которые только хотят возникнуть. Втолковать же «обиженным» этносам, что их целью должно быть гражданское равенство, обеспечивающее все права на развитие их особой культуры, а не собственное государство, удается очень редко.