♦ Еще один извилистый сюжет, полный изгибов и поворотов (как и Проход через каньон, Canyon Passage*), где Жак Турнёр, работая в самом банальном из жанров — колониальном фильме, — умудряется размыть границы между добром и злом и поставить в центре неоднозначную фигуру авантюриста без призвания, убеждений и, в каком-то смысле, без родины. В сюжете есть настоящие злодеи (главным образом, эмир и его покрытый шрамами сообщник), но они нужны лишь для контраста, как причудливый элемент обстановки, предлог к действию. Зато положительных героев практически нет. Американец, торгующий оружием (Виктор Мэтьюр), которому отвратительны жестокость и вероломство эмира, на какое-то время решает помочь французам, но при этом он надеется еще и соблазнить жену капитана. В этом поступке нет ничего героического. За вычетом героизма, остается лишь эгоизм. На футляре часов, подаренных ему самым дорогим другом, торговец оружием гравирует надпись: «Конуэю от Конуэя». Этот эгоизм, по сути, является разновидностью нигилизма: об этом и размышляет автор. Но когда доходит до дела, нигилизм отступает. Сражаться надо либо за что-то, либо против чего-то. Наемники кое-что в этом понимают. И вот тут-то и появляется персонаж Виктора Мэтьюра: без сомнения, единственный психологически достоверный портрет наемника в американском кино. Так наемник — иными словами, антигерой действия, изгнанник, случайный участник схватки — встает в один ряд с изгнанниками всех мастей, которые часто встречаются в фильмах Жака Турнёра.

Как и многие картины Турнёра, Тимбукту — «ненастоящий» американский фильм: в нем выбранный для иллюстрации жанр подрывается изнутри, служит лишь предлогом для чистой игры форм. Во всех своих фильмах Турнёр пытается что-то отнять у жанра. В данном случае при помощи голого пейзажа пустыни (натура для восхитительных кадров), скудного бюджета и нескольких неуместных и неоднозначных персонажей создается, словно в театре, унылый и жестокий мир, лишающий действие и сражения всякого глубинного оправдания, всякой пользы и возвышенности. Кто-то, кому приелись героические саги с сомнительным оптимизмом, скажет, что в этом есть своеобразный способ переосмыслить мораль жанра боевика. Возможно.

N.В. Фильм не был выпущен в прокат во Франции, хотя версия, дублированная на фр. язык, демонстрировалась в ряде франкоязычных стран. Случай довольно редкий. Он объясняется историческим контекстом, связанным с войной в Алжире. В этом контексте финал фильма, когда духовный вождь обращается к народу со словами о том, что в один прекрасный день он должен, не теряя достоинства, потребовать для себя независимости, показался французским властям несвоевременным.

1956 — Великобритания (88 мин)

· Произв. Harlequin (Леон Клор, Джон Арнолд, Энтони Симмонз)

· Реж. ДЖОЗЕФ ЛОУСИ

· Сцен. Бен Барзмен по пьесе Эмлина Уильямза «Кто-то ждет» (Someone Is Waiting)

· Опер. Фредерик Фрэнсис

· Муз. Тристрам Кэри

· В ролях Майкл Редгрейв (Дэйвид Грэм), Энн Тодд (Онор Стэнфорд), Лео Маккерн (Роберт Стэнфорд), Питер Кушинг (Джереми Клейтон), Алек Макгоуэн (/Алек Грэйм), Рене Хьюстон (миссис Харкер), Пол Дэйнмен (Брайан Стэнфорд), Джоан Плоурайт (Эгнес Коул).

→ Пролог перед титрами: мужчина (мы довольно отчетливо видим его лицо) убивает молодую женщину в современно обставленной квартире, где на стенах висят картины, в том числе «Бык» Гойи.

Писатель Дэйвид Грэм приезжает в Лондон, где через сутки должны казнить его сына Алека за убийство Дженни Коул, совершенное в квартире приемных родителей ее лучшего друга Брайана (Роберта и Онор Стэнфорд). Дэйвид не смог присутствовать на процессе, поскольку лечился от алкоголизма в Квебеке. Он навещает Алека в тюрьме, но сын винит отца за то, что он его бросил, и отказывается говорить с ним. Дэйвид убежден в том, что сын невиновен, но у него есть всего несколько часов, чтобы найти доказательства. Он собирает и сравнивает показания сестры убитой, танцовщицы из мюзик-холла, Брайана, Роберта Стэнфорда (человека из пролога), бывшего автомеханика с севера Англии, ставшего конструктором спортивных автомобилей, его жены Онор, влюбленной в Алека, но не имевшей с ним связи, и Вики Харкер, секретарши и любовницы Стэнфорда, недавно получившей повышение; находит следы предсмертной записки Стэнфорда и приходит к выводу о виновности последнего. Но у него нет ни одной улики, которая смогла бы убедить власти отложить казнь. На рассвете он приходит на трассу, где Стэнфорд испытывает последнюю модель, затем идет за ним в кабинет. Стэнфорд не отрицает, что убил Дженни Коул: он уверен, что против него нет никаких доказательств. От отчаяния Дэйвид звонит в полицию и говорит, что Стэнфорд угрожал ему расправой. Затем он расставляет западню и вынуждает Стэнфорда убить его. Он далее сам нажимает на спусковой крючок револьвера, который направляет на него Стэнфорд. Так ценой своей жизни — самоубийством, замаскированным под убийство, — он доказывает всем вину Стэнфорда и спасает жизнь сыну.

♦ 3-й фильм Лоуси за время его изгнания в Англии и 1-й фильм, который он смог снять с относительной свободой и подписать своим именем. Именно этот фильм, открытый «мак-магонцами», сделал имя Лоуси широко известным во Франции, и это 1-е признание стало 1-м шагом к мировой славе. С любой точки зрения это поворотный фильм, за которым мог бы последовать период зрелости режиссера, однако в действительности с него начался закат творческих сил Лоуси: последние их вспышки видны в восхитительной и малоизвестной картине Цыганка и господин, The Gypsy and the Gentleman*. Время без пощады стало для Лоуси 1-й совместной работой с художником-постановщиком Ричардом Макдоналдом, который тщательно прорисовал декорации и планы, а также подарил режиссеру множество плодотворных идей (это он предложил в прологе повесить на стену «Быка» Гойи). Фильм сплавлен в единое целое не только своими ингредиентами, но и гением режиссера: в его стиле доминирует парадоксально трезвое и мастерское использование барочных приемов; он, можно сказать, построен на классическом барокко. Пространство плана часто разделяется на противопоставляемые поверхности, разные уровни, что вызывает у зрителя тревогу и напряжение. Отражение внутри плана (при помощи зеркал) фрагмента этого плана или внешнего пространства еще больше насыщает и без того плотную постановку и усиливает ее головокружительный эффект. На уровне ритма, операторской работы и актерской игры Лоуси удается постоянно поддерживать трагическое напряжение. В нем нет ничего общего с привычным саспенсом детективных сюжетов (поскольку мы еще до начала фильма знаем, кто убийца), и оно связано не столько с неумолимым течением времени (тех суток, что остались в распоряжении героя), сколько с мастерским барочным стилем Лоуси. Трагедия здесь рождается за счет того, что подсознание персонажей прорывается на поверхность и становится видимым. Между Майклом Редгрейвом (который в перерывах между съемками, подобно своему персонажу, впадал в запои) и Лео Маккерном складываются на экране странные и удивительно сильные взаимоотношения: антагонизм с примесью обоюдного восхищения. Особенно поражает работа Лео Маккерна, в целом довольно посредственного актера, которого Лоуси заставил превзойти себя. Личные и общественные комплексы персонажа выплывают на поверхность во время его приступов гнева, подлинно трагической ярости, которые составляют основу фильма. Лоуси преимущественно — художник насилия, рвущегося из глубины души человека и подчиняющего его себе, априори оправдывая необходимость тех защитных валов гуманизма, которые постоянно должны воздвигать вокруг себя человек и общество ради собственной безопасности. В заключительных сценах фильма (на гоночной трассе и в кабинете героя Лео Маккерна) раскрывается весь талант Лоуси, художника света и тени, покоя и насилия, наименее умствующего из всех великих американских режиссеров, который вскоре полностью растеряет себя в проектах, совершенно чуждых его подлинной природе.