Фёдор понимал, что никакими ухищрениями эта маленькая группа бойцов не может расчитывать на выход из этого лабиринта болотистой местности, в который их загнали немецкие танки. Дальше идти было бесполезно, пеотому что и на другой стороне болота был враг, который  ждал их выхода, чтобы уничтожить всех до единого. Самым верным выходом было вернуться назад по своим следам.

 Вечером примчался Каргашин с новостью.

 -Представляешь, мне дают в Художественном Фонде два приглашения! Мы будем иметь право садиться на любой грузовой теплоход и путешествовать по Волге!

 -Что, писать этюды? - уточнил Николай.

 -Ну, я буду отдыхать и веселиться, а ты можешь писать этюды.

 -А сколько платить?

 -Да деньги только на питание возьмём, а плавание, конечно, бесплатно. Ну, пошли за документом на право этого отдыха!

 В Художественном Фонде директор Непряхин посмотрел на Николая и спросил Каргашина:

 -А этот мальчик - твой родственник, что ли?

 -Это студент Лубин. Мы с ним  в одной группе у одного преподавателя Х.

 -А, да-да! Вспоминаю. Кажется, вы на Сельхозвыставке работали года два назад?

 Когда они вышли из кабинета директора, Каргашин ухмыльнулся, глядя на Николая через свой курносый нос:

 -Вот уж точно - маленькая собачка до старости щенок!

 Прасковья повздыхать успела не больше одного часа. За это время она успела натолкать полный чемодан трусов, маек, носков и полотенец. Сам Николай набрал гору картона грунтованного, красками заполнил этюдник, в пакет сунул полбуханки хлеба, немного сахарного песку. Таким образом Николай был нагружен под завязку. Сам Каргашин ехал налегке с одной сумкой, которая была плоской, как клоп, просидевший в саркофаге Тутанхамона четыре тысячи лет.

 Они быстро доехали на автобусе до пристани в городе Сарапуле. Бумага, которой их снабдил директор Художественного Фонда, была настолько действенной, что капитан теплохода немедленно освободил одну каюту.

 Когда матрос отдавал шваровы, подбежал ещё один студент из группы Николая - Дукин Саша. Радость Каргашина была шумной, но Николай отнёсся к дополнительному попутчику без энтузиазма. Дукин рисованием не увлекался, учился, как Каргашин, ровно столько, и ни секунды больше, нажимая на черчение и общеобразовательные предметы.

 Куда поедет теплоход, всем троим было безразлично. Лишь бы плыл. Поплыли в Пермь. На корабле было двухразовое питание, не густо, конечно, для растущего организма. Платить надо было семнадцать рублей сразу на месяц. Казалось бы, не дорого, но месяц на одном теплоходе они ни разу не проплавали. Каргашин был солидным для своего возраста, он и договаривался о смене теплохода. Николая же сначала принимали за мальчика из-за чрезмерной моложавости, не наеденного лица и тела.

 Скоро, однако, это мнение менялось, когда он брал в руки топор и демонстрировал колку дров для камбуза на уровне циркового номера. Капитан смотрел с мостика на неожиданно мощный торс Николая, мелькавшего в наклонах, и глаза его сияли теплотой.

 -Где это ты, молодой человек, так навострился колоть дрова? - спросил он, когда тюлек пять рассыпались от точных ударов топором.

 -В деревянном доме, - улыбался в ответ Николай.

 Почти постоянно Николай писал этюды, пользуясь тем, что теплоход против течения плыл медленно. Смена ландшафта всё-равно требовала махать кистью  с не меньшей скоростью, чем топором. Уважение команды к Николаю росло, в то время как Каргашин и Дукин выглядели балластом для команды теплохода. Некоторые матросы роптали, что им приходится закупать продукты на этих двух бездельников.

 Команда теплохода любила смотреть, как на белом картоне появлялись их портреты или пейзажи. Чтобы  не ронять свой престиж, Каргашин становился инициатором смены теплохода. Снова приходилось платить за питание, поэтому дополнительно прикупать продукты Николай не мог, терпел двухразовое питание. По молодости своей Николай не решался продавать портреты, хотя у него и просили.

 Побывали друзья во многих городах. Когда Дукин их покинул, друзья этому только обрадовались.

 Скоро они доплыли до Усть-Донца, который был недалеко от Астрахани. Здесь теплоход застрял надолго, можно было плавать в заводи сколько угодно. Вода была необыкновенно тёплой, песок очень горячим, жара стояла ежедневно, но писать этюды Николай не прекращал, пока не кончится картон.

 Каргашин бегал в поисках девушек. Николаю довелось увидеть однажды настоящую принцессу.

 Он рисовал откровенную дурнушку на фоне пейзажа. Портрет получился слегка приукрашенный, когда позади себя он почувствовал присутствие зрителя. Он просто обернулся, чтобы убедиться в этом, и чуть не выронил кисть от изумления. Красота девушки ему показалась неземной! Но это длилось не больше мгновения. Сказав - похоже - ангел во плоти исчез, будто и не был.

 Девочка простодушно сказала, что это её сестра. Николай потерял дар речи на целую вечность! Рисовать девочку расхотелось, и он машинально окружал лицо дурнушки красивым пейзажем.

 -Девочка, видимо, гордилась своей сестрой, почему и сказала:

 -Мы живём вместе.

 -Да? - сделал удивлённое лицо Николай.

 -И мы спим на одной кровати, потому что у нас маленький дом. Но допоздна мне не дают спать её мальчик.

 -Почему?

 -Они все хотят с ней познакомиться.

 Закрыв этюдник, Николай сказал девочке "спасибо", понёс новое произведение двумя пальцами и пошёл на теплоход.

 Каргашин, увидев этюд, спросил:

 -Где ты эту страхолюдину откопал?

 -В жизни она ещё менее привлекательна. А вот сестра! Видел бы ты сестру!

 -А, все они одинаковы, когда свет выключишь! - брезгливо бросил Каргашин. - Здесь и страшилки даже на меня не смотрят. Все такие правильные!

 -Так здесь же провинция. Ты с ней погуляешь, уедешь. А замуж её никто не возьмёт. Вот  и берегут себя, - назидательно изрёк Николай.

 Вечером они пошли на танцы.

 Красавица стояла с двумя подругами и так резко выделялась, что Каргашин, смелый и решительный до наглости,  вмиг потерял в глазах Николая половину своего авторитета. Он даже не попытался опробовать своё обаяние на неё, отвернулся, равнодушно обронив:

 -Видали и получше! Пошли лучше пожрём абрикосы!

 Партизаны до вечера следующего дня ожидали бомбёжку, расположившись на острове. В костёр постоянно подкидывали сухие ветки по очереди, отдыхая по часу. Дольше уснуть не удавалось из-за быстрого замерзания части тела, не обогреваемого костром. Командир отряда к утру принял решение вернуться назад на исходную позицию, чтобы вдоль болота двигаться на юг и выйти из квадрата, в котором немцы засекли его немногочисленный отряд.

 Фёдору и Наде он предложил отстать от отряда. Майор уже давно заметил неправильно сросшуюся руку Фёдора, и не считал его способным ни к точной стрельбе, ни к продолжительному переходу с солидной поклажей на спине и в руках. К тому же у командира отряда не было уверенности, что они останутся живы в кишащей немцами оккупированной территории.

 Была одна задача - продать дороже свои жизни, если не судьба объединиться с другим партизанским отрядом.

 -Судьбе будет угодно, встретимся после победы! - хлопнув Фёдора по плечу, на прощание сказал майор, когда они по своим следам вышли под вечер к пяти сожжённым избам.

 Немцев не было видно. Здесь они простились. Шесть бойцов ушли под защитой темнеющего леса.

 Фёдор с Надей сокрушённо осматривали потерянный кров. К ночи декабрьский мороз стал крепчать, и им ничего не оставалось, как пойти в деревню. На стук в окно Михалыч, хозяин крайней избы, через закрытую дверь сказал, чтобы они быстро уходили.

 Ночью лес казался им наполненным зверями и немцами. При лунном освещении идти было легче, но ощущение безнадёжности их положения обоих пугало настолько, что они шли молча, вздрагивая от раздававшегося треска поблизости.