-Документ есть? - спросил один из появившихся из-за стволов деревьев.

 Фёдору стало сразу не по себе. Показывать снова чужой документ было здесь гораздо опаснее, чем там, в доме Нади капитану. Он стал медлить, ожидая, когда Андрей вынет свою армейскую книжку. Но тот, вдруг заметив паузу в поведении Фёдора, заорал:

 -Да кто вы сами-то такие?

 И лучше бы он этого не делал. Три пули просвистели совсем близко, отчего оба упали на животы,  спрятавшись за мешки с продуктами.

 Лесные хозяева встали у них по бокам, и было их человек шесть.

 -Оружие на землю и встать, руки вверх! - скомандовал довольным тоном здоровенный детина.

 -Воевать идёте или прятаться от врага?

 -Воевать, конечно! - почти враз рявкнули Фёдор и Андрей.

 -Тогда документы сюда и без фокусов!

 Фёдор нехотя достал потерявшую приличный вид армейскую книжку покойного сержанта, понимая, что отсутствие вообще документа едва ли воспримет лесной народ положительно. Андрей тоже  предъявил свой документ, который был в полном порядке.

 Фёдор уловил неудовольствие в выражении лица богатыря, почувствовал, как нарастает боль в груди. Нервозность его тотчас была замечена. Здоровяк стал усиленно разглядывать его потрёпанное удостоверение. Наконец, сказал с явным раздражением:

 -Ты что, в реке, что ли, купался? Как фамилия, имя, отчество?

 -Любин Фёдор Игнатьевич.

 -Ага, вроде что-то похожее, а вот фотка-то чёрт знает чья!

 Фёдор чувствовал, что если он будет молчать, можно будет ожидать любой сюрприз. Кому в тылу врага нужно долго разбираться, чьё фото и чей документ, если в любой момент можно пригреть провокатора и шпиона, на которых был так щедры немцы.

 -Тут мы прошли мимо деревни. Там все убиты. Не вы ли виновники их смерти?

 -Что-о? - взревел верзила. - Да я тебя за такие слова сейчас пристрелю!

 -Лучше побереги патрон для фашиста, - спокойно ответил Фёдор. - А меня, если не скосит пуля врага, побереги для дела! Я слышал, кто-то смелый убил одного немецкого офицера. А в наказание немцы уничтожают целые селения. Так что убивать надо не одного офицера, а целый взвод фашистов, чтобы потери были с обеих сторон равные.

 -Ладно, чёрт с тобой, - сердитым тоном отозвался партизан. - Посмотрим, какой ты умный в деле. Пошли! - скомандовал он, и все двинулись вглубь леса.

 Учёба в институте была для Николая настолько непохожей на школьную, что он даже стал её воспринимать как игру с весьма лёгкими правилами. Не нужно было постоянно ждать, когда спросят. Не нужно было каждый день готовить домашнее задание. Всё решала сессия, к которой можно было подготовиться за полгода, а можно было и за три дня!

 Конечно, за три дня подготовиться можно было только в сказке Аксакова, когда помочь могло волшебное зёрнышко. Ну и ещё золотая рыбка из сказки А.С.Пушкина. Да народ чего только ни мечтал добиваться и с помощью волшебной лампы Аладдина, и "по щучьему велению, по моему хотению"! Веками человек мечтал не работать, а чтобы было сделано, не учить, а чтобы знать.

 Эта мечта двигала прогресс, который превращал человека из могучего Геракла в тщедущного интеллигента, которому приходилось придумывать себе спортивные снаряды, чтобы не деградировать в физическом развитии.

 Николай о своих мускулах не думал. Ему хотелось только рисовать. Система обучения не как в школе давала этот шанс. Учиться три дня в сессии по каждому предмету решил Николай для себя, не считая отметку "три" неважного качества. Правда на эти три дня заучивания предмета надо было сильно сосредоточиться. Николай был к этому готов.

 Самым трагическим событием всё же было совмещение двух деканов в одном лице. Сундуков был неистощим на придумывание новых и новых предметов, ничего не имеющих общего с рисунком и живописью. Предметы сыпались, как из рога изобилия. Было ощущение, что  Николай поступил не в институт, а в Университет. Перечислять эти предметы не имело смысла. Единственным предметом был русский язык, на котором Николай неизменно писал диктанты только на пять, и только в единственном числе.

 Физика стала для Николая кошмарным наваждением. Этот предмет он не смог бы освоить, даже если бы забросил всё своё рисование. Ещё ужаснее была начертательная геометрия. Её легко осваивали не умеющие рисовать. Мастера кисти и карандаша плавали в ней, теряя эти загадочные линии и точки в бесконечном пространстве.

 Рисуя натюрморты легко и непринуждённо, ему постоянно виделось одутловатое, красное лицо декана Физико-математического факультета.

 Николаю ничего другого не оставалось, как тянуть лямку первокурсника, вдевая костлявые ноги в шаровары, которые усердно шила Прасковья, не освоившая сложного пошива брюк.

 Вместо усердного познавания сложных переплетений плоскостей и связующих эти плоскости линий по "начерталке", уникальных свойств материалов и металлов по физике, Николай стал пытаться освободиться от злополучных шаровар, которые уже никто в городе не носил.

 Будто проснулся в нём "ген" мастерового Ивана Семёновича, его деда, строгавшего и пилившего, но способного и в других ремёслах.

 При отце он бы, скорее всего, начал бы с шитья туфель. Но у Прасковьи была старая швейная машина, а магазины были переполнены дешёвыми тканями. Это и упростило задачу.

 Упростив задачу до предела, Николай сшил штанишки, очень похожие на брюки. Этот подвиг  поставил Николая в ряд с нормальными молодыми людьми.

 Стипендия в размере двухсот двадцати рублей резко отличалась от зарплаты в заводе в две тысячи рублей, однако Прасковья акклиматизировалась мгновенно. Она всячески стала выжимать из дяди Лёши хоть что-нибудь, и крутилась сама, как белка в колесе.

 Где,  что и как она добывала недостающие деньги, история данные не донесла до сознаия Николая.

 К счастью, у руля Коммунистической Партии и Правительства СССР стоял толстый, неуклюжий, весёлый мужик - Никита Сергеевич. Широким взмахом руки он смахнул цену на хлеб в столовых учебных заведений. Это спасло Николая от дальнейшего похудения. В столовой института он брал два стакана чая, пил и  заедал бесплатным  хлебом. Так что стипендии на жизнь хватало.

 Николай не заметил, как втянулся в создание всё новых "прикидов". Машинка строчила почти ежедневно. Прасковью пугала мысль, что сын бросит это рисование, на которое мать так рассчитывала.

 Богатая жизнь ей буквально снилась. Она не подозревала, что сын настолько влюблён в однокурсницу, что именно из-за этого ему стало стыдно носить шаровары. Однажды это и произошло. Зина обратила внимание не столько на мастерство молодого художника, сколько на наряды Николая. Конечно, Николай пользовался вниманием не только Зины. С ним готовы были породниться вполне приличные девушки института, которым грозило распределение в сельскую местность.

 Зина не была той девушкой, с которой Николай обрёл бы покой и счастье. С ней ко времени их сближения уже переходили все уважаемые богатыри группы, отслужившие в армии. Рядом с Зиной даже в приличном костюме, котрый Николай ухитрился сшить сам, он выглядел, как друг и не более того.

 На любовника он просто не тянул по параметрам. Зина, к его несчастью, была всего на сантиметр его ниже. Учитывая, что у обоих толщина шеи и рук были одинаковыми по массе, они больше походили на двух подружек. Группа не замедлила смеяться. Лысый преподаватель стал делать недвусмысленные замечания, подогревая этим смех студентов.

 Особенно терпел Николай от подруги Зины. Люсина была его выше, стоять рядом с подругами Николаю было не по себе. Он чувствовал себя униженным не столько этими девушками, сколько самой природой. Ведь он видел, что брат его был таким же высоким, как и отец.

 Зимняя сессия подкралась незаметно. Надо было сдавать начертательную геометрию. На экзамене он напрасно сверлил глазами задачу, в которой надо было найти по точке нужную линию. Преподаватель подошёл, улыбаясь, спросил: