Николаю вспомнился почему-то сразу Чернявый, расстрелянный в отряде. Он почувствовал опять приближение приступа язвенной болезни, и стал торопиться обратно. Старик не стал задерживать его, восприняв перекошенное болью выражение лица Фёдора по-своему. По соседям собранные продукты погрузили на деревенские санки, и Фёдор с Надей поплелись назад в надвигающуюся навстречу им темень леса. Скоро, откуда-то сбоку, замелькали пары огоньков. Не иначе, волки, принюхавшись, заинтересовались содержимым санок.

 -Чёрт возьми! - выругался Фёдор. - У меня же спички напересчёт!

 -Давай вернёмся! - с нескрываемым волнением предложила Надя.

 -Да уж точно, другого тут ничего не придумаешь, - проворчал Фёдор. Они повернули назад, пошли быстрым шагом, но когда вышли на открытое пространство, выползла из-за леса луна и осветила ярко весь путь до околицы. Деревня стала недосягаемым убежищем, более опасным, чем эти лесные собаки, лязгающие челюстями и окружающие их с флангов.

 Им пришлось за эту ночь воочию убедиться в необыкновенном уме волчьей стаи, обонянием чувствующей безоружного человека. И хотя волкам доставалось и от немецких автоматов, и от русских, расплодились они нещадно, питаясь мертвечиной вдоволь. Два человека стояли спина к спине до самой зари, окружённые полдюжиной расположившихся  полукольцом взъерошенных волков, не решившихся напасть только потому, чвто четыре из них были ещё подростки, неопытные в охоте, волк был ещё не слишком голоден, а волчица не решалась начать атаку одна. Да и ножи, выставленные вперёд, действовали немного устрашающе, хотя как можно было тупыми деревенскими ножами воевать с изворотливыми хищниками, которых и лоси не могли рогами и копытами напугать.

 Их привлекали больше санки,  в которых так заманчиво благоухал свежей кровью поросёнок! Но ни Фёдору, ни Наде не хотелось даже с риском для жизни потерять это богатство.

 С рассветом, опустив морды вниз, косясь на них недовольными взглядами, стая ушла в сторону леса. Насквозь промёрзшие, вернулись они в заброшенную деревню. Фёдор уже не мог терпеть боль, пожаром охватившую грудь, катался по полу, не пытаясь сдерживать стоны и скрежет зубов.

 Надя стояла у порога, безвольно опустив руки. Лицо её страдальчески подёргивалось. Молодой, красивый Фёдор, доживший до тридцати лет, погибал, как ей казалось, у неё на глазах, не успев повоевать, и она не знала, как и чем ему помочь. Снова идти в деревню к людям одной было страшно, но другого выхода не было. Она знала, что может помочь только деревенская бабка, которая в силу вечно нищенствующих колохозников, непременно должна была быть в этой деревне в образе целительницы.

 Страх встретить немцев был слабее встречи с волками. Но она ведь была без поклажи, приманивавшей зверей. Это её приободрило, и она пошла назад, вооружившись на этот раз топором. В деревне было ещё тихо. Жители без нужды из дворов не высовывались. Надя вошла в калитку знакомой избы, как ей показалось, незамеченной.

 Сразу после сессии была организована экскурсия в Ленинград для обеих групп вновь испечённого четвёртого курса худ-графа. Надо сказать, что для будущих преподавателей рисования, черчения и труда условия создавались практически тепличные. Такая экскурсия стоила немалых денег. Почти полсотни молодых людей ехали на десять дней, не считая дороги, с правом бесплатного посещения всех музеев северной столицы для знакомства с шедеврами искусства.

 Конечно, такое знакомство с творчеством многих мастеров Европы и России было необходимо для будущих встреч с учениками школ, чтобы прививать им любовь к прекрасному на базе более реальных знаний.

 Николай ехал в новых брюках и пиджаке. Запас его денег мог хватить только на завтрак и ужин. Ему уже приходилось страдать от болей в неконкретных  местах его тщедушно устроенного организма, поэтому он запасся пачкой сахара-рафинада. В обед это помогало заглушить и боль и голод.

 Ходьба по Эрмитажу походила на коллективный поход великовозрастного детского сада. Все теснились вокруг гида - женщины, которая беспристрастным голосом гундосила крепко заученный текст. Николаю было всё это скучно, потому что заученная история искусства рядом с шедевром вспоминалась сразу и закреплялась в памяти, как потом выяснилось в будущем, навсегда.

 Он шёл позади группы, упирался взглядом в холсты, чуть не гладя их своим носом. Девицу очень приятной внешности он почувствовал по запаху духов, произвёл аллергическое чихание,

 после чего оглянулся.

 Миловидное личико заползло на его опустившееся плечо, чересчур внимательно рассматривая ту же картину. Осторожно выйдя из этого соприкосновения, Николай выпрямился и стал любоваться девушкой. Невысокая юная особа, пытающаяся познакомиться в Эрмитаже, не вызывала подозрений у него по простой причине. У него не было алмазов, золота и денег.

 Поэтому он просто спросил:

 -Правда, здорово?

 -Очень неплохо, - скромно оценила девушка шедевр семнадцатого века. - А вы так можете?

 -Я - студент! - засмеялся Николай. - Мне ещё надо поучиться хотя бы года два.

 -Вы - третьекурсник? - обрадовалась девушка.

 -Нет, я уже перешёл на четвёртый курс.

 -А в каком городе вы учитесь?

 -В Ижевске.

 Девушка внимательно посмотрела на него и, ничего не сказав, медленно стала двигаться к следующему полотну. Николай последовал за ней. Молча они рассматривали лица, одежды и атрибуты власти и богатства. Их шествие молча продолжалось минут пять. Девушку это не раздражало, а Николаю вдруг стало приятно вот так, молча, смотреть то на картину, то на живое творение в виде незнакомки, которая не стремилась уйти или отстраниться. Как будто она чего-то ждала.

 -Вы меня можете проводить, - наконец, произнесла она, когда были пройдены три или четыре зала.

 -Хорошо, - просто согласился Николай, не удивляясь тому, что они даже не познакомились. Сама система советской власти, в годы которой между богатым и бедным стояла только машина, да ещё, может быть, дача, не отдаляла молодых людей настолько, чтобы следовало сразу интересоваться, в какой квартире, какая зарплата, академик ли папа и так далее!

 Страна приучила молодёжь легко доверять друг другу, так как в моде не было похищений, да и преступления широкой огласки не получали. Вообще 1962 год отличался мягкостью нравов благодаря строгости законов.

 Группа студентов уже не существовала для Николая. Они шли по Невскому проспекту, спустились в метро, поднялись на скромный проспект, прошли его, потом повернули на более тихую улицу, дошли до какой-то трамвайной остановки и сели в трамвай.

 Николай ехал куда-то, не думая о том, как он будет возвращаться, сумееет ли найти дорогу  обратно. Он смотрел на девушку, ему хотелось нарисовать её портрет, настолько она была прекрасна в этом старом, скрипучем трамвае. Они вышли в каком-то районе Ленинграда, который ничем не отличался от его допотопного района в Ижевске. Разочарованно он рассматривал типовые пятиэтажки, в одной из которых жила девушка. И сам яркий Невский проспект, который только недавно радовал глаз, казалось, находился неизмеримо далеко от этого другого Ленинграда.

 -Ну, вот, я и приехала, - прервала молчание девушка.

 -Вы здесь можете каждый день ходить по музеям, - сказал Николай, - а мне уже скоро надо будет уезжать.

 -Вы можете перевестись в наш институт. Вас примут сразу на второй курс.

 -Правда?

 -Думаю, да.

 -Здесь где-то и жить ведь надо будет. Это меня пугает.

 -Вы же будете жить с нами, - она сказала это так, будто уже знала о нём буквально всё.

 А он смотрел на неё с нескрываемым изумлением. В горле его застрял какой-то комок, отчего он не мог несколько секунд что-либо ответить. Девушка уже окончательно казалась ему загадочной. Или её кто-то принуждал срочно выйти замуж за кого угодно, или она имела указание именно его выбрать в женихи, перевезти  в Ленинград. Это уже не на шутку его напугало.