Вот уже сблизились "полновесный век" с "шестидесятником", вот старик протянул вперёд руки, зашепелявил сквозь очень редкий зубовный частокол первую фразу: - Вылитый я в молодости!

 Видеокамера забегала вокруг них, отвлекая Николая Фёдоровича от излишней подозрительности к пришельцу из параллельного мира. Он хотел отодвинуться, прервать это надвижение, но побоялся, что старик упадёт и остался недвижим.

 Володя подбежал, поймал старика за руку и спасительно остановил наплыв массы из костей и жил на Николая Фёдоровича. Чувства родственности никак не хотели одолеть им. Губы Николая Фёдоровича скривились помимо его воли в подобие улыбки, чтобы совершенно чужой для него старик не почувствовал себя глупо. Но уже в следующее мгновение лицо старика побледнело, рот широко раскрылся в попытке ухватить побольше воздуха, ноги подкосились, и сухое, вмиг отяжелевшее тело стало проскальзывать сквозь усилия Володи к асфальту. Ситуация создалась трагическая. Поезд должен был вот-вот тронуться.

 Женщины из Москвы с горестным выражением на лицах что-то говорили проводнику вагона, сразу поняв, что все усилия по подготовке передачи по телевидению срываются. Таня подошла к Володе со словами соболезнования. Потом, после объявления по радио об отправлении поезда, заторопилась нырнуть в тамбур вагона вслед за молодым  человеком с видеокамерой. Алла спешно записала телефоны Володи и Николая Фёдоровича, чтобы справиться о здоровье старика и пообещала обязательно организовать встречу в Москве. Почти на ходу она запрыгнула в вагон поезда, который стал лениво набирать скорость мимо отца с сыном и старика, лежавшего на асфальте.

 "Скорая" подъехала почти мгновенно. Поставил врач "скорой" старику укол для поднятия или понижения давления. Заглянул врач в глаз, приподняв веко. Покачал головой, попросил паспорт старика. Увидев адрес прописки, развёл руками, сказал, что не может принять в больницу.

 На том и укатила "скорая". Николай Фёдорович пугался одной мысли, что старик помрёт в пути. Уже исчезли из его головы надежды на покупку компьютера. Ему даже в голову не приходили теперь те "нехорошие" слова, от которых он не пытался избавиться за последние двадцать четыре часа.

 Усталость охватила его с ног до головы от раздумья, где заказывать гроб, венок, памятник. Сама мысль о похоронах терзала его  всю дорогу, пока такси раскачивала старика, бросая его то в объятия Володи, то - Николая Фёдоровича.  Поглядывая на лицо старика Николай Фёдорович своим художническим взглядом обнаруживал явное сходство того с фотографиями, хранившимися дома в альбоме многие годы. Сходство это трудно было отрицать, но и привыкать к слову "папа" или "отец" было Николаю Фёдоровичу поздно.

 Такси остановилась у дома. Вдвоём с сыном они с трудом вташили в комнату старика и положили на кровать. То ли от толчков при движении, то ли от посвежевшего воздуха, Фёдор Иванович открыл глаза, непонимающе уставился на сына и внука, попытался встать.

 -Где это я? - был первым его вопрос.

 Николай Фёдорович криво улыбнулся, сказал:

 -Лежите, вам надо отдохнуть с дороги.

 Володя легонько прижал плечо старика и тоже добавил:

 -Лежи, дед, а то пугаешь нас своими фокусами!

 Старик непонимающе рассматривал Володю, повернулся на левый бок и, как будто согласившись, задремал.

 -Кажется, папаня, обошлось? - с надеждой в голосе спросил Володя.

 -Ещё неизвестно, - пробурчал Николай Фёдорович. Он обдумывал теперь житейский вопрос - чем кормить гостей и как поставить раскладушку в этом нагромождении ненужных, по мнению редких посетителей дома, вещей. Но Володя уже во-всю хлопотал, без зазрения совести собирая хлам в найденные мешки и мешочки, постоянно хлопал дверью, вынося всё подряд куда-то во двор.

 Скоро нижний этаж уже походил на жилое помещение, в котором нашлось место раскладушке. Стол был освобождён от книг, бумаг и газет, а кухня могла быть использована для приготовления ужина.

 Старик, когда воздух после протирания пола влажной тряпкой стал ещё свежее, очнулся окончательно и сел на кровати, бодро хлопая ресницами.

 -И что это было со мной? - удивлялся он, будто требовал объяснения у сновавшего взад-вперёд внука. Получалось, что основным родственником старика был Володя, женатый на его внучке, а Николай Фёдорович тогда кто?

 Только сейчас до Николая Фёдоровича дошло нелепое совпадение обстоятельств. Если бы сын не женился на Лене, заимев одного деда на двоих с этой Леной, Николай Фёдорович никогда бы не узнал, что Фёдор Иванович, родной отец его - жив, здоров до сих пор?

 Теперь уже невидимая игла воткнулась в мозг Николая Фёдоровича, боль стала невыносимой. Требовалось проглотить таблетку цитрамона для уничтожения не только этой головной боли, но и дурных мыслей. Володя сообщил радостным голосом, что он зверски проголодался. Николай Фёдорович почти бегом сходил в магазин, купил всё необходимое и даже больше. Экономить уже было бессмысленно, потому что ни о каком новом компьютере речи быть не могло. Дома он занялся приготовлением пищи, применив все свои навыки в поварском искусстве.

 Сыну ужин понравился, особенно приличного размера бутылка водки. Сам Николай Фёдорович наклонился, достал из-под стола бутылку домашней настойки с десяток градусов крепости.

 Старик очнулся как раз к застолью, от настойки не отказался, и быстро захмелел. Следы былого недуга совершенно исчезли. Нахально подмигивая Фёдор Иванович стал рассказывать, как здорово он всех разыграл.

 -Ну что бы мы там, в Москве, делали? - вопрошал он со смехом собутыльников. - А тут вот посидим по-родственному!

 Старик вдруг заплакал. Николай Фёдорович смотрел на отца с изумлением. Он опять вспомнил, как мать рассказывала об актёрских способностях отца. А отец осматривал стены осоловевшим взглядом сквозь капавшие слёзы и так же быстро перевёл разговор на другое:

 -Ты не будешь возражать, Николай, если я тебя буду сыном звать?

 -Зовите. Чего уж там! - ответил не пьянеющий от настойки Николай Фёдорович.

 -Наверно, дорогие картины-то покупаешь? Неужто так богат?

 -Да дед, ты чего? Папаня сам рисует! - уточнил Володя.

 -Неужто художник? Вот ведь как получается!

 Старик от картин перешёл на разглядывание фотографии.

 -Да ведь это я? - с изумлением воскликнул он. - Не застал я Прасковью-то, вот ведь, беда-то какая!

 Володя затосковал, вспомнив, видно, свои слабые успехи в Художественном училище. Николай Фёдорович смотрел исподтишка на старика и медленно привыкал к факту его реального существования.

 К ночи, когда никому из них не пришло в голову включить телевизор, Николай Фёдорович предложил Володе ночевать с дедом, а сам пошёл на второй этаж. Володя уложил старика в постель, подождал, когда тот успокоится, закроет глаза, пошёл смотреть второй этаж.

 Он будто знал, что на втором этаже точно такой же беспорядок, который он обязан разгребать. Николай Фёдорович обрадовался помощнику, извиняясь за свою безалаберность.

 Порядок был наведён быстро, несмотря на то, что оба были под хмельком.

 -Папаня, а что делать-то мне теперь? - задал, наконец, вопрос Володя. - Лена-то, как бы, сестрица мне получается?

 -Да...дела тёмные...сразу-то и не ответишь. Вроде как бы и разводиться надо да дружить по-родственному, - промямлил Николай Фёдорович.

 -Так спим же уже давно! - чуть не плача воскликнул Володя. - Может, всё-таки не его эта внучка-то? Люблю ведь её!

 -Ладно, давай завтра это, как-нибудь, - уныло прервал Николай Фёдорович сына. - Завтра и старик что-нибудь подскажет. Вообще-то ведь матери разные. Почти кузина. А на кузинах при царе женились, - попытался успокоить сына Николай Фёдорович.

 Сын ушёл вниз. Николай фёдорович разделся, выключил свет, лёг в постель и стал с открытыми глазами страдать. Он впервые не включил корейский телевизор, чтобы не мешать старику восстанавливать силы.