-Ну иди же сюда!

 О. как запела его душа! Он слетел со своей кровати коршуном, вонзил ноги под согретое одеяло и снова замер, ощущая рядом шелковистую кожу руки, потом ноги, потом груди и,наконец, губы Марины.

 -Ты не снял трусы! - засмеялась она. - И мои тоже!

 Ему это было так незнакомо, но её помощь пришла во-время, и всё получилось как нельзя лучше. Спустя минуту Марина попросила таз с водой и пока занималась гигиеной, смотрела на его тощее тело, ставшее в сумраке комнаты ещё более убогим.

 -Какой ты худой! - чуть не плача проговорила она. Ему стало не по себе. Чувство, готовое перерасти в любовь, стало гаснуть даже не от того, что она сказала, а при мысли, что такого, каким он был в этот момент, может Марина не любить, а  только жалеть. А это было для него не одно и то же.

 Утром Марина сказала, что ей негде жить, и она была бы согласна остаться жить с ним. Для Николая такой вариант грозил осложнением, в отношениях с матерью. Ведь Марина видела в эту ночь пустую комнату. А в ней жили мать, дядя Лёша, он...О, нет! Он проклинал своё тело, свою внешность, с которой трудно рассчитывать на любовь той же Зины. Зина вдруг явственно нарисовалась в его воображении, встала рядом с Мариной. И ни голубизна глаз, ни шелковистость кожи Марины не смогли преодолеть шедевр - зелёные глаза Зины.

 Николай отказал просто и бесхитростно:

 -Марина, мне же учиться ещё три года! Я не могу бросить учёбу!

 -Я буду работать, буду тебя откармливать! - с жаром начала Марина,  но сразу же и  сникла. - У меня нет образования, а без образования много не заработаешь.

 -А какое оно у тебя? - чтобы не молчать, спросил Николай.

 -Семь классов. Знаешь, когда меня в пятнадцать лет в первый раз изнасиловали, мне понравилось, я почувствовала себя взрослой и бросила учиться.

 А у вас в городе меня взяли ученицей парикмахера. Только здесь все, кто приходит стричься, сразу глаза на меня пялят, а я не могу отказать.

 Разговор повернул в  сторону, уже совсем неприятную для Николая. Можно было предполагать, что девушка так легко пообщалась с ним в постели, почувствовав к нему нечто большее, чем к другим парням. Но из её откровений получалось, что он - один из многих, ничем не примечательный, и если бы не встреча, на его месте мог бы быть любой.

 Такая мысль ещё более укрепила его желание прекратить встречи. Он уже был не рад, что затеял это непредсказуемое знакомство. Но и отказаться от встреч сил не было. Эта шелковистая кожа, глупо расширяющиеся голубые глаза и неописуемое удовольствие, которого он никогда прежде не испытывал,  притягивали его. Они встречались ещё две недели, в течение которых он всё больше стеснялся раздеваться при свете, клял себя за малодушие.

 Через две недели вернулась с курорта Прасковья. Мать увидела красавицу, успевшую накинуть на себя платье, но забывшую трусы и бюсгалтер убрать со стула. Несколько мгновений обе смотрели на эти украшения на стуле, после чего мать изобразила на лице такое неудовольствие, что Николай понял - это конец. Прасковья посмотрела на часы, которые показывали семь часов утра.

 -Стоило мне уехать, как ты уже почувствовал себя хозяином дома! - зло проговорила Прасковья. - Чтобы это больше не повторялось!

 Николай выпроводил Марину за ворота, пробормотал что-то похожее на извинения, договорился о встрече в городе. Марина без тени смущения смотрела на него.

 -Теперь тебе мама не даст встречаться со мной, - сказала она просто, я понимаю, тебе надо учиться. Ну, прощай!

 Лёгкой походкой семнадцатилетняя развратница упорхнула, будто не была. Но Марина украла у Николая часть души, и какая-то сила толкала его некоторое время вслед за Мариной. Душа, казалось, кричала, что лучше этой девицы уже никогда не будет, что таких голубых глаз нет и у сотен других девушек, что такой шелковистой кожи он уже никогда не ощутит!

 Но ноги стояли на месте, руки сжимали дверь и косяк двери, прерывистое дыхание никак не могло перейти в ровное. Жёлтые листья клёнов скрыли синее платье. Ещё два-три раза мелькнули красивые ноги, лёгкая пыль песчаной тропинки улеглась.

 Слава И.Е.Репина стала заполнять мозг, охлаждать плоть, ставшую рабой сексуального удовольствия. В комнату вернулся уже прежний раб красок и кистей.

 Прасковья, всё ещё не сменившая выражения лица, ворчала, что она всем жертвует ради его диплома, а что видит?  Какая-то шалава лезет в её жизнь, хочет её исковеркать в одно мгновение!

 Николай впервые столкнулся с откровенной ревностью матери к возможной снохе. Это ему было незнакомо, но он уже понял, что не будь матери, Марина навсегда бы осталась в доме.

 Приехавшая к сентябрю Зина вдруг не стала  казаться красавицей. Этому Николай нисколько не удивился. Познав любовь в полном объёме с необыкновенной лёгкостью, его уже не тянуло этой любви добиваться с Зиной. Его невысокий рост и худоба не были отвергнуты Мариной, которая была на полголовы его ниже. И Марина навсегда заняла неоправданно большую часть того мира, в котором Зине оставалась крохотная лазейка.

 Им повезло. И дед оказался дома и Надя. Только была она какая-то хмурая. Сидела за столом, сжавшись в комочек, перед гостями не суетилась. от неё веяло каким-то испугом, который она даже не могла скрыть. Дед зыркал глазами во все стороны, стараясь не встречаться взглядами с Фёдором. Он не был уверен, есть у двух пришельцев оружие или нет, поэтому торопился поставить на стол котелок с варевом. И то, что не Надя, а именно старик суетился возле печки, Фёдора начинало раздражать.

 -А что это, дедуня, девушка у тебя не в себе? - задал он вопрос вкрадчивым голосом. - Аль нерадива в хозяйстве оказалась?

 Дед забегал от печки к столу и обратно ещё быстрее. Уже на столе появился и мутноватый напиток в четверти.

 -Нешто я буду вашу девушку-то эксплуатировать? У меня она живёт, как гостья, что ни на есть дорогая, вроде дочки! Ну, когда попрошу что-то помочь, так сейчас не тот момент!

 Он закончил бегать, вытер пот со лба.

 -Прячу я её в подполье, когда немцы приходят. А чтобы понадёжнее это, значит, было, вот - самогон! Немцы как выпьют, так "гут" верещат и уходят. Да вот, сосед у меня дерьмовый, боюсь я всё время, как бы не прознал про девоньку-то.

 Он заискивающе посмотрел в первый раз в глаза Фёдору. - Может, лучше будет, если она с вами уйдёт?

 -Наверно, лучше, - согласился Фёдор.

 Рано на заре они выскользнули из избы деда и направились туда, откуда пришли. В лесу напряжение понемногу спало. Фёдор и Андрей распрямились, но Надя продолжала идти, согнувшись, будто боялась задеть нависающие ветки.

 -Ты чего, Надь? - удивился Фёдор, - Распрямись, так ведь тяжело идти-то!

 -Я не могу, - прошептала Надя, - спину ломит.

 -Да отчего же ломит-то? Дед ведь  не эксплуатировал тебя!

 -В подполье я жила! - сказала Надя и заплакала. - Дед всё хотел,  чтобы я спала с ним, а за отказ заталкивал в подполье, грозился выдать немцам!

 -Вот гад! Фашисты пришли, а с народом-то сразу какие мерзкие перемены! - подал голос и Андрей.

 Ну, не совсем уж дед-то плохой, - примирительно отозвался Фёдор. - Надя жива, мы с каким-никаким провиантом, а за хотение его давайте уж простим старичка! Ему, поди, нелегко было  терпеть молодушку под боком.

 Долго шли молча. Надя постепенно расходилась и распрямилась. Они уже давно прошли то место, где сбежали от трёх переодетых в полицейскую форму партизан, а ощущение, что встреча может состояться, не покидала их. Фёдор точно знал, что только к северу двигаясь, не произойдёт непредвиденное столкновение с их конвоирами. Суток трое они растягивали ту провизию, что им выделил дед. В какой-нибудь населённый пункт и близко не подпускал обыкновенный страх. Часто слышался им нарастающий гул немецкой техники, самолёты пролетали над их головами с фашистской свастикой. Такая близость врага каждый день лишала последних сил и уверенности.