Надя сразу поняла, что тихая жизнь ей только снилась, что война идёт не где-то, а именно здесь, и будет ещё хуже не сегодня-завтра.

 Утром отдохнувший немного отряд, вооружённый довольно основательно и имевший даже не крупную пушку, установленную на полозья, покинул обогретые дыханием избы. Через несколько часов Фёдор с Надей услыхали уханье пушки, лёгкое стрекотание автоматных очередей, громкие хлопки винтовочных выстрелов. Бой продолжался не более одного часа.

 Потом наступила гнетущая тишина и томительное ожидание. Партизанские вылазки обычно заканчивались быстрыми отходами вглубь леса. Но часы ползли медленно к вечеру, а из соседней деревни никто назад не возвращался. Фёдор сгорал от любопытства, но не решался пойти следом, чтобы убедиться в маленькой победе партизан, которых для немцев, квартировавших в  деревне, было слишком много.

 Партизаны закрепились в деревне,  казалось, надолго. Надя сходила за продуктами. К её радости получила не только помощь от жителей деревни, но и немного захваченного продовольствия немецких  вояк. Командир отряда сочувственно отнёсся к болезни Фёдора. С европейской кухни Фёдор ожил через две недели и захотел поблагодарить партизан. В деревню он пришёл поздно вечером с Надей. Партизаны готовились встретить самолёт с большой земли.

 Небольшую площадку выравнивали вместе с жителями деревни, собирали хворост для разжигания костров. Командир отряда, увидев Фёдора, удивился:

 -Что, ожил, орёл? А не пора ли к нам в отряд?

 -Да я бы и сам не против, но стрелок из меня никудышный!

 -Что так?

 -Да вот, рука срослась не по месту.

 -Сломал, что ли, по пьяной лавочке?

 -Сломал.

 -А родом ты откуда?

 -Из Удмуртии.

 -Родители там?

 -Отец и мать.

 -Письмо послать родителям хочешь? - спросил командир. - С самолётом и отправим.

 Надя в это время зашла к знахарке, и Фёдор, которому не хотелось огорчать верную подругу их затворнической жизни, быстро написал несколько строк, свернул в треугольник, надписал адрес и передал письмо командиру отряда. Тот аккуратно вложил письмо в полевую сумку и заверил, что самолёт прилетит непременно сегодня ночью, пожелал быстрейшего выздоровления, потому что отлёживаться некогда, каждый боец в отряде на вес золота.

 После этой короткой речи командира Фёдор нашёл Надю у старой знахарки, которую не замедлил поблагодарить. Они с Надей, не дожидаясь самолёта, вернулись в свою избу.

 Волки их уже не беспокоили, видно о них уже кто-то "позаботился". Здесь, в тихой, забытой всеми деревушке о пяти избах, им стало вдруг тоскливо. В соседней деревне хотя и было тревожно, но людно и многоголосо.

 Они сидели за столом напротив друг друга, и каждый из них переживал вновь и вновь посещение людной деревни, в которой и советская власть существовать не замедлила, оккупация казалась кошмарным сном. И так им хотелось верить, что это - навсегда, что немцы не посмеют совать нос в этот партизанский край и, возможно, к весне советские войска вернутся и погонят проклятых фашистов на запад в их логово.

 А утром, когда рассвело окончательно, они услышали громыхание, которое не походило на лёгкую перестрелку. Это был настоящий гром из нескольких орудий, похожий на крупномасштабную артиллерийскую стрельбу. Среди этого грома доносились звуки выстрелов из винтовок, которые становились всё отчётливей и, значит, всё ближе. Фёдор заторопил Надю быстрей собирать самое необходимое, почувствовав, на своём коротком опыте, что тихая, оседлая жизнь подходит к концу, и удирать придётся через это замёрзшее болото, если, конечно, удастся.

 Только вот куда они попадут на другой стороне болота и попадут ли вообще, это он не знал и знать не хотел. Бежать приходится всегда в никуда, надеясь на чудо.

 Первые беглецы партизанского отряда появились, когда Фёдор подготовился, чтобы они сорвались с места. Санки были нагружены всем необходимым, два мешка, сделанные под вид рюкзаков, ожидали их у порога. Оба одетые во всё, что у них только было, похожие на чучела, продолжали  стоять у окна и смотрели туда, откуда появились беглецы. Они сразу схватили рюкзаки, закинули на спины, подхватили санки и выскочили из избы.

 -Бегите! Танки! - рявкнул Фёдору в ухо один из партизан. Он держал винтовку двумя руками, едва ли имея в ней хотя бы один патрон. Фёдор стал напряжённо всматриваться вдаль, откуда шло грозное рычание тракторного двигателя. Наконец появился и сам танк. Снег в лесном массиве был неглубоким, поэтому Фёдор и Надя зашагали довольно быстро.

 Партизан, отступавших вслед за ними, было не больше десятка. Два танка у леса  остановились и начали обстрел болота. Вокруг свистело, ухало, деревья валились с угрожающим шипением. Фёдор увлёк Надю в  сторону, которую снаряды перелетали и куда ещё не были нацелены. Партизаны последовали за ними. Немцы стояли за танками и ждали, когда снаряды изроют ледовое покрытие, и партизаны если не утонут, то в ледяной воде долго не протянут.

 Командир отряда подтянулся к Фёдору и Наде, когда оба, протаптывая тропу, выбились из сил. Фёдора снова стала мучить язва желудка, лицо его скривилось от боли, он выронил верёвку в снег и встал, держась за грудь. Их стали обходить два партизана. Один, заметив страдания Фёдора, поймал верёвку и потащил санки, хотя и нёс сам не маленькую поклажу.

 Уйти не удавалось. Немцы быстро вычислили их маневр, и танки повернули свои стволы в их сторону. Снаряды стали падать и разрываться так близко, что все залегли. После недолгой канонады вдруг стало тихо. Видно, у танкистов кончились снаряды, но застрекотали автоматы. Теперь уже все вскочили и кинулись вглубь болота. Деревья мешали немцам вести прицельный огонь, но всё-равно, несколько партизан остались лежать на снегу.

 Поредевшая группа вышла на трещавший под снегом лёд, и было неизвестно, какая глубина под ним, и какой толщины лёд. Рискуя провалиться на каждом шагу, полдюжины мужиков своим весом с оружием и провиантом в рюкзаках проверяла прочность льда. Успокаивало только соседство чахлых осин, которые едва ли могли расти на глубоких местах. Мокрые ноги могли привести и не утонувшего по горло партизана к смертельной простуде.

 Небольшой бугорок, заросший густо кустарником, встретился в виде награды. Его облюбовали для привала. Идти дальше не было сил, да и наступившая тишина за спиной без автоматного стрекота успокаивала. Оторвались, скорее всего, потому, что немцы были тыловые, в боевых действиях не участвовали и не хотели тонуть в болоте. Могли придти снова танки с боекомплектом, но об этом никому не хотелось думать. Разожгли костёр, чтобы хотя бы немного обогреться и высушить обувь и одежду.

 Фёдор сидел у костра, не в силах скрывать боль в груди. Командир, чтобы его ободрить, сказал:

 -Слышь, Фёдор! А письмо твоё я с самолётом отправил!

 Фёдор повернул голову, встретился глазами с командиром и через силу улыбнулся:

 -Спасибо, товарищ майор!

 Надя встрепенулась, лицо её выразило немое изумление.

 -Кому ты послал? Жене? - спросила шёпотом. Она даже не ждала ответа, заранее почувствовав, что у такого красавца обязательно должна быть жена.

 А он, уперев глаза в костёр, молчал, думая о том, как же там в тылу живут его родители, которых перед войной притесняли власти, допытываясь у отца, в каком он чине был в царской армии. Мать его, когда отца забирали в первый раз на допрос, вцепилась в мужа, не давая его увести со двора, отчего сотрудник ВЧК толкнул её с крыльца,  и она сломала ногу. С тех пор нога её срослась неправильно, мать стала сильно хромать.

 Инвалидность её прошла для власти незамеченной, потому что она всю жизнь жила за спиной мужа и не работала. Арест мужа грозил ей если не голодной смертью, то уж во всяком случае не сладкой старостью. Он послал письмо Прасковье, надеясь, что жена весть о нё передаст и родителям.

 -У тебя дети есть? - услышал Фёдор шёпот Нади и очнулся. Воспоминания рассеялись, реальная действительность обожгла всполохом костра. Стал слышен негромкий разговор партизан, обсуждавших дальнейший план действий.