— Хорошо, я встречу их как любимых братьев и сестер,

— Так и действуйте. Если вы в самом деле способны на это, то позвоните им с утра и повторите приглашение. Кроме Остерманов, разумеется. Как вы обычно делаете... Й помните, что мы рядом. Самое сложное оборудование, изготовленное самыми крупными корпорациями, задействовано в вашем доме. Даже самое мелкое и незначительное оружие, вроде трехдюймового бритвенного лезвия, будет тут же выявлено. А если у кого-то окажется четырехдюймовый револьвер, вас через минуту уже не будет в доме.

Положив трубку, Таннер глубоко затянулся. Сняв руку с телефонного аппарата, он почувствовал, что находится в свободном падении. Это было странно и неудобно — ощущение полного одиночества.

Его благополучие теперь полностью зависело от человека по имени Фассет. Джон был целиком в его власти.

Такси подъехало к дому Таннера. Собачка Джона, мохнатый уэлш-терьер, взлаивая, носился взад и вперед по дорожке, всем своим видом давая понять, как он рад долгожданным гостям. На лужайку выбежала и Джаннет. Открылась дверца такси: из машины появились Остерманы. У обоих в руках были завернутые пакеты с подарками. Водитель вытащил и большую сумку.

Таннер смотрел на них из дома: Берни был в дорогом пиджаке стиля «Палм-Бич» и в голубых брюках; Лейла в белом костюмчике с золотой цепочкой на поясе, юбка была обрезана значительно выше колен, а широкополая мягкая шляпа прикрывала левую сторону лица. Она представляла собой олицетворение успехов и здорового образа жизни Калифорнии. Но и во внешнем облике, и в поведении Берни и Лейлы была некоторая искусственность: большие деньги пришли к ним лет девять тому назад.

Или их успехи были всего лишь фасадом, пытался понять Таннер, наблюдая за парой, которая сейчас обнималась с его дочерью. Или же они в самом деле годы и годы обитали в мире, в котором рукописи и съемки были для них всего лишь вторичным занятием — отличной крышей, как сказал бы Фассет?

Таннер посмотрел на часы. Было две минуты шестого. Остерманы прибыли довольно рано — в соответствии со своим собственным расписанием. Может быть, это было их первой ошибкой. Или, возможно, они не ожидали увидеть его дома. Он обычно оставлял кабинет пораньше, когда приезжали Остерманы, но в любом случае он не мог быть дома раньше половины шестого. В письме Лейлы прямо говорилось, что их самолет из Лос-Анджелеса приземляется в аэропорту Кеннеди около пяти. Задержка прибытия была нормальным явлением. Но невозможно было себе представить, что они прилетели раньше назначенного срока.

У них, должно быть, есть объяснение. Интересно, упомянут ли они его?

— Джонни! Ради Бога! Мне показалось, что я слышала лай! Это же Берни с Лейлой приехали! Чего же ты стоишь тут? — Элис вышла из кухни.

— О, прости... Я хотел дать Джаннет возможность пообниматься с ними.

— Иди же встречай их, глупыш. Я только включу духовку. — Таннер направился к входной двери, а его жена кинулась на кухню. И, взявшись за медную ручку, он понял, как чувствует себя актер перед выходом на сцену в трудной роли. Неуверенным — совершенно неуверенным — несмотря на все репетиции.

Облизав губы, он вытер лоб тыльной стороной ладони. Наконец, решившись, повернул ручку и толчком открыл дверь. Другой рукой он распахнул вторую створку и сделал шаг навстречу гостям.

Уикенд Остерманов начался.

— Привет, шрайбер[3]! — крикнул он с широкой улыбкой. Это было их обычным приветствием; Берни даже считал его весьма почетным.

— Джонни!

— Привет, дорогой!

Стоя на расстоянии тридцати ярдов, они орали друг другу и обменивались широкими улыбками. Но даже с этого расстояния Джон Таннер видел, что глаза у них не улыбаются. Они внимательно изучали его — бегло, но безошибочно. На какую-то долю секунды Берни прекратил улыбаться и застыл без движения.

Это длилось всего лишь мгновение. Словно они заключили между собой молчаливое соглашение не касаться невысказанных мыслей.

— Джонни, я ужасно рада видеть тебя. — К нему через лужайку бежала Лейла.

Джон Таннер позволил Лейле обнять себя и почувствовал, что отвечает ей с большим энтузиазмом, чем мог предполагать. Он понимал, в чем дело. Он выдержал испытание — первые секунды встречи с Остерманами лицом к лицу. Он начал догадываться, что Фассет, кроме всего прочего, был прав и в этом. Может, ему и удастся вынести все это.

Делайте то, что вы обычно делаете; ведите себя, как вы обычно ведете. И не думайте больше ни о чем.

— Джон, ты выглядишь великолепно, ну просто великолепно, парень!

— Где же Элис, моя радость? — спросила Лейла, наконец отступая в сторону, так что Берни мог теперь обнять Таннера своими длинными тонкими руками.

— В доме, возится с кастрюлями. Входите же! Давай я возьму багаж... Нет, Джаннет, моя милая, тебе не стоит поднимать сумку дяди Берни.

— Не понимаю, почему бы и нет, — засмеялся Берни. — Она вся набита только полотенцами из «Плазы».

— «Плазы»? — Таннер не мог сдержаться. — Я думал, вы только что прилетели.

Остерман глянул на него.

— Ну да. Мы прилетели пару дней назад. Я расскажу тебе, в чем дело.

Как ни странно, все было как в добрые старые времена, и Таннер удивлялся самому себе, осознав, что он принимает эту ситуацию. По-прежнему они испытывали чуть ли не физическое облегчение, видя друг друга и зная, что ни время, ни расстояния не властны над их дружбой. По-прежнему присутствовало ощущение, что они могут свободно болтать о чем угодно, рассказывать анекдоты и возвращаться к историям, начало которым было положено месяц назад. Рядом с ним сидел все тот же Берни — мягкий, чувствительный, отзывчивый Берии со своими спокойными, но точными и исчерпывающими. комментариями. Замечания его были довольно язвительны, но он как-то ухитрялся никого не унижать; Берни посмеивался над собой столь же охотно, как и над своим профессиональным миром, потому что это был его мир.

Таннер вспомнил слова Фассета: «...Действовать на двух уровнях общения не так сложно. Так всегда бывает».

И снова Фассет оказался прав... Слово — ответ; слово — ответ.

Наблюдая за Берни, Таннер поразился тому, что Лейла все время переводила глаза с мужа на него. Один раз он поймал ее взгляд, и она тут же опустила глаза, как ребенок, застигнутый за шалостью.

В кабинете зазвонил телефон. От звука его вздрогнули все, кроме Элис. На столике рядом с диваном стоял еще один аппарат, но Джон не обратил на него внимания, когда мимо Остерманов пошел в кабинет.

— Я поговорю оттуда. Скорее всего, звонят с телестанции.

Входя в помещение, он услышал, как Лейла, понизив голос, обратилась к Элис.

— Дорогая, Джон кажется таким напряженным. Что-то случилось? Конечно, Берни так тянет предложения, что никто и слова вставить не может.

— Можно понять, почему он в таком состоянии! Видели бы вы его вчера!

Телефон снова зазвонил; Таннер понимал, что обратит на себя внимание, если даст ему звонить и дальше. И все же ему ужасно хотелось дослушать, как Остерман отреагирует на историю Элис о том ужасе, который ей довелось пережить в среду.

Он нашел компромиссное решение. Сняв трубку с рычага, он положил ее на столик и несколько секунд прислушивался к разговору.

Кое-что он уловил. Берни и Лейла слишком быстро отреагировали на слова Элис, словно заранее предугадывали, что сейчас услышат. Они начали задавать вопросы еще до того, как она окончила предложение! Они что-то знали.

— Алло? Алло! Алло, алло? — встревоженный голос на другом конце линии принадлежал Джою Кардоне.

— Джой? Прости, я уронил трубку...

— Я не слышал, чтобы она падала.

— У меня тут очень мягкий и очень дорогой ковер.

— Где? В твоем кабинете, где паркетный пол?

— Ну, ладно, Джой, брось.