— Джордж, это Питер, — голос у него был взволнованный и почти торжествующий. — Джордж, клянусь, мы ее достали!
— Что случилось?
— Почта пришла ровно в 8.35. В 9.30 она как пришпоренная вылетела из дома. Прямиком направилась на железнодорожную станцию и села на поезд в 9.52, что идет к вокзалу Виктория. Я посадил Мендела в поезд, а сам сел в машину, но не успел встретить его.
— Как ты снова свяжешься с Менделом?
— Я дал ему номер «Гроссенвор-отеля» и буду ждать его там. Как только у него будет такая возможность, он мне позвонит, и я присоединюсь к нему, где бы они ни были.
— Питер, я надеюсь, что вы будете достаточно вежливы, не так ли?
— Мягки, как дуновение ветерка, старина. Я думаю, что она окончательно сбита с толку. Носится как гончая.
Смайли положил трубку. Взяв «Таймс», он принялся изучать театральную колонку. Он должен быть прав... должен.
Время после завтрака ползло с убийственной медлительностью. Порой он подходил к окну и стоял, засунув руки в карманы, наблюдая за длинноногими кенсингтонскими девушками, которые прогуливались по магазинам с симпатичными юношами в голубых джемперах; за компаниями ребятишек, весело моющих перед домом машины, куда они потом садились и уезжали за покупками.
Наконец после часов ожидания, которые показались невыносимо длинными, звякнул колокольчик у входной двери, и ввалились Мендел и Гильом, сияя счастливыми улыбками и жутко голодные.
— Наживил, забросил и поймал, — сказал Гильом. — Но пусть Мендел изложит — большинство черновой работы досталось на его долю. Я появился уже перед финалом.
Мендел, уставившись в пол в нескольких футах перед ним, слегка склонив набок голову, точно и исчерпывающе изложил ход событий.
— Итак, она села на поезд в 9.52 до Виктории. В поезде мне удалось не попасться ей на глаза, и я перехватил ее, когда она уже выходила со станции. Затем она взяла такси.
— Такси? — перебил его Смайли.—Должно быть, она с ума сошла.
— Она жутко торопилась. Она вообще ходит для женщин довольно быстро, но по перрону она чуть ли не бежала. Она доехала до театра «Шеридан». Сразу толкнулась в кассу, но она была еще заперта. Потоптавшись несколько секунд, она пошла в кафе, что было ярдах в ста. Заказала кофе и сразу же расплатилась за него. Примерно минут через сорок она вернулась к театру. Касса была уже открыта, я нырнул вслед за ней и присоединился к очереди. Она купила два места в задних рядах на следующий вторник, места 27-е и 28-е. Выйдя из театра, она положила один билет в конверт и запечатала его. Затем опустила его в почтовый ящик. Адреса увидеть мне не удалось, но на нем была шестипенсовая марка.
Смайли сидел не шевелясь.
— Интересно, — сказал он, — мне интересно, придет ли он.
— Я перехватил Мендела у «Шеридана»,—сказал Гильом. — Оставив ее в кафе, он позвонил мне. После этого снова стал следить за ней.
— Я бы и сам не отказался от кофе, — продолжал Мендел. — Мистер Гильом присоединился ко мне. Когда я встал в очередь, он остался там и вышел из кафе несколько позже. Словом, работу мы провели что надо, без сучка и задоринки. Я видел, как она торопилась. Но никаких подозрений у нее не возникло.
— Что она сделала потом? — спросил Смайли.
— Поехала прямо на вокзал Виктория. Там мы ее и оставили.
Несколько секунд они помолчали. Потом Мендел спросил:
— Что нам теперь делать?
Моргнув, Смайли серьезно посмотрел на заросшее лицо Мендела.
— Покупать билет на вторник в «Шеридан».
Они ушли, и он снова остался один. Он еще не принимался за кучу почты, что накопилась во время его отсутствия, рекомендации и каталоги от «Блекуэллза»[12], счета и рекламные плакаты торговцев мылом и замороженной пищей, приглашения от спортивных клубов и несколько личных писем по-прежнему кучей лежали на столике в холле. Перетащив их в кабинет, он сел в кресло у стола и первым делом взялся за личные письма. Первое было от Мастона, и он читал его в некоторой растерянности.
«Мой дорогой Джордж!
Я был так опечален, услышав от Гильома о постигшей вас неприятности, но надеюсь, что в настоящее время вы уже полностью оправились.
Будем считать, что вы написали мне письмо с прошением об отставке в пылу возбуждения, свойственного тому моменту, но я хотел бы дать вам знать, что не воспринимаю его со всей серьезностью. Порой, когда события слишком стремительно следуют одно за другим, нам изменяет чувство перспективы. Старые бойцы, как мы с вами, Смайли, не так легко сходят со сцены. С нетерпением жду возвращения в наши ряды, как только вы окрепнете, и тем временем мы продолжаем считать вас одним из старых и преданных членов нашей команды».
Отложив это послание в сторону, Смайли взялся за другое. Сначала он не узнал почерк на нем; сначала он просто посмотрел на швейцарскую марку и конверт с гербом дорогого отеля. Внезапно его слегка замутило, перед глазами все поплыло, и у него едва хватило сил слабеющими пальцами надорвать конверт. Что ей надо? Если денег, он может отдать ей все, что у него есть. Деньги были его собственными, и он мог их тратить как пожелает, если ему доставит удовольствие спустить их все на Анну, он может себе это позволить. Больше ничего дать ей он не мог — все остальное она забрала давным-давно. Она забрала его мужество, его любовь, его страсть, небрежно засунув их в сумочку с драгоценностями, чтобы когда-нибудь потом, лениво нежась под жарким кубинским солнцем, поиграть ими перед глазами очередного любовника, сравнивая их с безделушками, которые в свое время принадлежали другим,
«Мой дорогой Джордж, я хотела бы сделать тебе предложение, которое не сможет отвергнуть ни один подлинный джентльмен, Я хотела бы вернуться к тебе.
Я буду в отеле „Бор-о-Лак“ в Цюрихе до конца месяца. Дай мне знать.
Анна».
Смайли перевернул конверт и посмотрел на него с тыльной стороны: «Мадам Хуан Алвида». Нет, джентльмен не может принять такое предложение. Ни одна мечта не может пережить того безжалостного факта, что Анна исчезла с этим сахарным латиноамериканцем с его апельсиновой улыбкой. Смайли как-то видел в кино в «Новостях дня» этого Алвиду, выигравшего очередную гонку в Монте-Карло, Он припомнил, что самое омерзительное впечатление на него произвели волосы у него на руках. С очками-консервами на лбу, с физиономией, заляпанной маслом, и этим идиотским лавровым венком, он походил на антропоида, спрыгнувшего с дерева. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, которая осталась на удивление чистой после гонки, и он с омерзительной ясностью видел волосатые руки.
Вот в этом была вся Анна: «Дай мне знать». Я возвращаю тебя к жизни, так что выясни, можем ли мы опять жить вместе, и дай мне знать. Мне надоел мой любовник, я надоела ему, так что готова снова перетряхнуть весь твой мир, ибо мой собственный мне надоел. Я хочу вернуться к тебе... я хочу, я хочу...
Смайли встал, по-прежнему держа письмо в руке, и снова подошел к фарфоровой статуэтке. Он стоял рядом с ней несколько минут, глядя на фарфоровую пастушку. Она была так прекрасна.
Глава 15
Последний акт
Трехактная постановка «Эдварда II» в театре «Шеридан» игралась при полном зале. Гильом и Мендел сидели на приставных стульях с краю зала, который имел U-образную форму, охватывающую сцену. С левого края окружности представлялась возможность держать под наблюдением задние ряды, которые тоже заполнялись. Одно пустое место отделяло Гильома от шумной компании студентов, оравших в восхищении.
Они задумчиво осматривали бескрайнее море голов и шелестящих программок, которое вздымалось волнами, когда новоприбывшие занимали свои места. Это напоминало Гильому фигуры восточного танца, когда лишь движения рук и ног оживляли застывшее тело. Время от времени он поглядывал на задние ряды, но ни Эльзы Феннан, ни ее гостя там не было видно.
