— Мы нашли его. Он мертв. Он остался лежать там же. Хотите подойди и посмотреть, кто это был? Когда-нибудь будете рассказывать своим внукам. Таннер посмотрел на Дженкинса и, помолчав, ответил:

— Да. Да, я хотел бы. Думаю, что я уже знаю.

Двое мужчин прошли сквозь высокую траву. Таннер испытывал и возбуждение, и отвращение перед минутой, когда он увидит второе лицо «Омеги». Он надеялся, что Дженкинс его понимает. Он пришел к этому выводу на основании своих собственных наблюдений, а не получил его из чьих-то рук. Он должен быть свидетелем, который поведает об ужасной стороне деятельности «Омеги».

О вероломстве, любви и преданности.

Дик. Джой. Берни.

Несколько человек уже обследовали черную машину с выбитыми фарами. Рядом с дверцей кто-то лежал лицом вниз. Несмотря на темноту, Таннер увидел крупное тело этого человека.

Дженкинс включил фонарик и перевернул мертвеца на спину. Луч упал на его лицо.

Таннер застыл на месте.

Загадочным мертвецом, лежавшим в траве, был капитан Альберт Маккалиф.

С края стоянки подошел и переговорил с Дженкинсом полицейский.

— Они хотят подъехать.

— Почему бы и нет. Тут все проверено, и им ничего не угрожает. — Дженкинс не пытался скрыть презрения в голосе.

— Сюда! — крикнул Макдермотт нескольким фигурам, стоявшим в тени по другую сторону стоянки.

Таннер видел, как к ним медленно и неохотно двинулись три высокие фигуры.

Берни Остерман, Джой Кардоне, Дик Тремьян.

С помощью Дженкинса он приподнялся с травы, сделав шаг в сторону от трупа члена «Омеги». Четверо друзей стояли лицом к лицу, и никто не знал, что сказать.

— Идемте, — сказал Таннер Дженкинсу, — прошу прощения, джентльмены.

В Сэддл-Уолли, Нью-Джерси, был воскресный день. Две патрульные машины, как обычно, ездили по улицам поселка, и, сворачивая на его тенистые улочки, полицейские улыбались детишкам и приветливо махали руками обитателям домов, занятым своими воскресными хлопотами. Небольшие пикапчики иностранного производства и большие сверкающие лимузины загружались клюшками для гольфа и теннисными ракетками. Ярко сияло солнце, и листья, промытые недавним дождем, шелестели под порывами легкого ветерка.

Сэддл-Уолли просыпался, готовясь встретить прекрасное июльское воскресенье. Беспрерывно звонили телефоны, намечались планы, приносились извинения за происшествия минувшего вечера. Их встречали добродушным смехом — да какого черта, ведь был субботний вечер. В Сэддл-Уолли, Нью-Джерси, быстро забывали все прошедшее.

Темно-синий «седан» последней модели с белоснежными колпаками на колесах подъехал к дому Таннеров. Таннер поднялся с дивана и, морщась от боли, подошел к окну. Верхняя часть груди и вся левая рука были в бинтах. Так же выглядела и левая нога от бедра до лодыжки.

Из окна Таннер увидел двух человек, которые шли по дорожке к его дому. В одном он узнал патрульного Дженкинса, но только со второго взгляда. На этот раз Дженкинс был не в полицейской форме. Сейчас он походил на типичного обитателя Сэддл-Уолли, на банкира или крупного правительственного чиновника. Второго Таннер не знал. Он никогда раньше не видел его.

— Они пришли, — крикнул он на кухню. Выйдя оттуда, Элис остановилась в холле. Одета она была небрежно, в брюки и рубашку, но по выражению глаз он видел, как она сосредоточена.

— Думаю, что нам надо с этим смириться. Прислуга гуляет с Джаннет. Рей в клубе... И я полагаю, что Берни с Лейлой уже в аэропорту.

— Если они успели вовремя. Остались заявления и бумаги, которые надо подписать. Дик работал не покладая рук как общий адвокат.

Раздался звонок, и Элис пошла к дверям.

— Садись, дорогой. Врач сказал, что тебе не надо переутомляться.

— О’кей.

Вошли Дженкинс со своим спутником. Элис принесла кофе, и все четверо расселись друг напротив друга: Таннеры на диване, а Дженкинс и человек, которого он представил как Грувера, в креслах.

— Кажется, это я с вами говорил в Нью-Йорке, не так ли? — спросил Джон.

— Да, это был я. Я представляю Управление. Как и Дженкинс. Он был направлен сюда полтора года назад.

— Вы очень убедительно исполняли роль полисмена, мистер Дженкинс, — сказала Элис.

— Это было нетрудно. Тут прекрасное местечко и очень приятные люди.

— Я думал, что тут обитал «Порванный ремень». — Таннер не скрывал своей враждебности. Пришло время для объяснений. И он хотел получить их.

— И это, конечно, тоже, — мягко согласился Дженкинс.

— Тогда вам бы лучше все выложить.

— Очень хорошо, — сказал Грувер. — Итог я могу подвести в нескольких словах. «Разделять и убивать». Такова была предпосылка, из которой исходил Фассет. Принцип, которого придерживалась «Омега».

— Значит, это в самом деле был Фассет. И я думаю, что он действовал под своим настоящим именем.

— Так и было. В течение десяти лет Лоренс Фассет был одним из лучших оперативников в Управлении. Предан делу, прекрасный послужной список. А затем с ним что-то случилось.

— Он продался.

— Не так просто, — сказал Дженкинс. — Давайте скажем, что он изменил свои взгляды и обязательства. Они претерпели чудовищные изменения. Он стал врагом.

— И вы об этом не подозревали?

Грувер помедлил, прежде чем ответить. Казалось, он искал слова, которые никому не причинят боли. Он чуть склонил голову. — Мы догадывались... Мы шли к этому постепенно, год за годом. Перебежчиков уровня Фассета никогда не удается накрыть врасплох. Процесс идет очень медленно, и истина выявляется шаг за шагом. Но рано или поздно все становится ясно. И когда наступает момент истины, все становится на свои места... Чем мы и занимались — приближали его.

— Но и я попал в чертовски запутанную и опасную ситуацию.

— Можно говорить об уровне опасности, но не о запутанности. Фассет прибегал к различным приемам, манипулируя вами и вашими друзьями. Он был вовлечен в операцию «Омега» в силу своей репутации. Ситуация была на грани взрыва, а он считался великолепным работником... Мы правильно предположили, что враг возложит на Фассета ответственность за сохранение «Омеги», чтобы спасти ее от разрушения. Он одновременно стоял во главе се обороны и осуществлял охоту за ней. И поверьте мне на слово, стратегия была хорошо продумана. Вы начинаете понимать?

— Да. — Таннер с трудом вымолвил это слово.

— «Разделять и убивать». «Омега» продолжала существовать. «Порванный ремень» в самом деле обосновался в Сэддл-Уолли. Проверка его обитателей привела к тому, что мы нашли счета в швейцарских банках у Кардоне и Тремьянов. Когда в поле зрения появился Остерман, выяснилось, что и у него есть счет в Швейцарии. Обстоятельства как нельзя лучше играли Фассету на руку. Он нашел три связанные между собой пары, на счету которых была незаконная деятельность или, по крайней мере, весьма сомнительные финансовые махинации, связанные со Швейцарией.

— Цюрих. Вот почему это слово заставляло их так нервничать. Кордоне просто цепенел.

— У него были для этого все основания. У него и у Тремьяна. Один принимал участие в спекулятивной деятельности брокерской конторы, которую финансирует мафия; а другой оказывал юридические услуги фирмам по торговле недвижимостью, прибегающим к неэтичным методам, — речь идет о Тремьяне, как специалисте. Их могло ждать полное разорение. Остерману было мало что терять, но репутация писателя могла понести непоправимый урон. Вы лучше нас знаете, как чувствительна пресса к таким разоблачениям.

— Да, — не проявляя никаких эмоций, сказал Таннер.

—- Всего за несколько дней Фассет смог так искусно и настойчиво запутать все три пары, что они стали обвинять друг друга. Следующим этапом должны были стать силовые акции. Как только представилась бы такая возможность, настоящая «Омега» уничтожила бы как минимум две пары, а Фассет представил бы нам разгромленную «Омегу». Кто бы мог его оспорить? Все подозреваемые мертвы. Это был бы... блистательный ход.