Агент по имени Коль, сидящий на стуле у окна мотеля, взглянул на Фассета. В том, что касалось последнего утверждения, Фассет не мог быть абсолютно уверен, и Коль знал это. Часов двенадцать назад они потеряли Остерманов из виду. Был перерыв соответственно в три и в три с половиной часа в ходе слежки за Кардоне и Тремьяном. И все же, подумал Коль, Фассет прав.

— Где Остерманы? Прошлой ночью, то есть сегодня утром, вы сказали, что не знаете, где они.

— Мы нашли их. В одном из отелей Нью-Йорка. Из того, что нам известно, очень сомнительно, чтобы Остерманы были в этом районе прошлой ночью.

— Но вы опять не очень уверены в этом.

— Я сказал — сомнительно. Полностью отвергать это нельзя.

— И вы уверены, что это один из них?

— Мы так думаем. Практически, вне всяких сомнений, убийца — мужчина. Это... потребовало большой мощи. Он знал окрестности вашего дома лучше, чем мы. А вы должны учитывать, что мы изучали окрестности несколько недель.

— Так ради Бога, остановите же их! Преградите им путь! Вы не можете позволить, чтобы это продолжалось!

— Кого именно? — тихо спросил Фассет.

— Всех их! Ведь убит человек!

Фассет неторопливо поставил свою чашку.

— Если мы сделаем то, что вы предлагаете, что, должен признать, нам самим очень хочется, — ведь, не забывайте, убит один из моих людей, — мы не только сведем на нет малейший шанс взять «Омегу», но и подвергнем риску и вас, и вашу семью, на что я никогда не дам санкции.

— Большему риску мы уже не можем подвергнуться, и вы это понимаете!

— Вам вообще не угрожает опасность. Во всяком случае, пока вы будете вести себя как обычно. Если мы сейчас появимся на сцене, тем самым признаем, что приглашение на уикенд — ловушка. И она захлопнется не без вашей помощи... Мы подпишем вам смертный приговор.

— Не понимаю.

— Тогда поверьте на слово, — резко сказал Фассет. — «Омега» должна выйти на нас. Другого пути нет.

Таннер помолчал, внимательно наблюдая за Фассетом. — Но ведь это не вся правда, не так ли? Все, что вы говорите... основательно запоздало, верно?

— Вы очень догадливы.

Взяв чашку, Фассет подошел к столу, на котором стоял термос с кофе.

— Остался только один день. Максимум два. И тогда «Омеге» придет конец. Нам нужно только одно. Одна ошибка с ее стороны — и все будет кончено.

— И динамитная шашка под мой дом — мы взлетим к небесам.

— Ничего подобного не будет. Никакого насилия. Во всяком случае, имеющего отношение к вам. Откровенно говоря, вы не представляете для них такой ценности. Особенно сейчас. Они будут заняты только друг другом.

— А что насчет вчерашнего дня?

— Мы дали сообщения в полицейскую сводку. Ограбление. Несколько странное, конечно, но тем не менее ограбление. Оно произошло точно так, как и предполагала ваша жена. Вы ничего не должны отрицать.

— Они поймут, что все это вранье. И откровенно скажут об этом.

Фассет уставился куда-то в пространство со спокойным выражением лица.

— И тогда наконец мы возьмем «Омегу», не так ли? И... все станет ясно.

— А что мне прикажете делать? Кидаться к телефону и звонить вам? У них может быть другая точка зрения на этот счет...

— Как только завтра днем к вам явится первый же гость, мы будем слышать каждое слово, сказанное в вашем доме. Сегодня утром, попозже, к вам явятся два ремонтника привести в порядок проводку, испорченную при ограблении. Одновременно поставят миниатюрные прослушивающие устройства по всему дому. С появлением первого же человека они будут введены в действие.

— И вы хотите убедить меня, что они не будут введены в действие до этого?

— Нет, — вмешался Коль, — не будут. Нас интересует отнюдь не ваша частная жизнь, а только ваша безопасность.

— Вам бы лучше вернуться, — сказал Фассет. — Дженкинс подбросит вас до вашего участка с южной стороны. Версия: вам не спалось, и вы вышли прогуляться.

Таннер медленно направился к дверям. Остановившись, он снова посмотрел на Фассета.

— Все точно так, как было в Вашингтоне, не так ли? Вы не оставляете мне дикакого выбора.

Фассет отвернулся от него.

— Мы будем на связи. Будь я на вашем месте, я бы расслабился и сходит в клуб. Сыграл бы в теннис, поплавал. Выкинул бы из головы все эти мысли. Поступите так, и вы почувствуете себя куда лучше.

Таннер недоверчиво посмотрел на Фассета. Он был растерян, словно чиновник небольшого ранга, попавший на совещание, где обсуждаются вопросы большой политики.

— Двинулись, — сказал Коль, вставая. — Я провожу вас до машины. — Когда они вышли, он добавил: — Я думаю, вы должны понять, что смерть нашего человека прошлой ночью усложнила работу Фассета куда больше, чем вы можете представить. Это убийство было предназначено для него. Это предупреждение ему.

Журналист присмотрелся к Колю.

— Что вы имеете в виду?

— Между старыми профессионалами есть определенная система взаимоотношений, и Фассет все понял. Теперь вы для них не представляете интереса... она нацелены на Фассета. Он может привести в действие все силы, и ничто не сможет остановить их.

Люди, входящие в «Омегу» понимают, что произошло. Они начинают осознавать, что, возможно, у них ничего не получится. И захотят дать знать человеку, ответственному за их отступление, что они вернутся. Когда-нибудь. Отрезанная голова означает резню. Они уничтожили жену Фассета. И на руках у него осталось трое малышей, о которых ему приходится заботиться.

Таннер почувствовал, что его снова охватывает тошнотное чувство.

— В каком мире вам, ребята, приходится жить!

— В том же, что и вам. 

Когда Элис проснулась в четверг утром в четверть одиннадцатого, ее первой реакцией было желание оставаться в постели. Она слышала, как внизу о чем-то спорили ребята, и до нее доносился глуховатый, но убедительный голос отца, разрешавшего спор. Она подумала о его удивительном умении оказывать ей небольшие любезности, не говоря, уж о том, как он относился к ней. Это совсем неплохо после стольких лет замужества.

Может быть, ее муж не был столь стремителен и ярок, как Дик Тремьян, не так влиятелен, как Джой Кардоне, или не так мудр и блистателен, как Берни Остерман, но она не поменялась бы местами ни с Джинни, ни с Бетти или Лейлой ни за что на свете. Если бы даже все начать сначала, она бы все равно ждала своего Джона Таннера или просто такого, как Джон Таннер. Он был редким человеком. Хотел делить с ней все беды и радости, и в самом деле делил. Все, что выпадало им на долю. Как никто другой. Даже Берни, хотя он очень похож на Джона. Даже у Берни, по словам Лейлы, были свои маленькие тайны.

С самого начала Элис думала, что желание ее мужа постоянно быть рядом — всего лишь результат его жалости к ней. Потому что судьба ее достойна сожаления, и она прекрасно понимала это. Большая часть ее жизни до того, как она встретила Джона Таннера, прошла в скитаниях и в поисках убежища.

Ее отец, самодеятельный борец со всеми язвами мира, не мог долго оставаться на одном месте. Этакий современный Джон Браун.

Газеты постоянно называли его... психом. Лунатиком.

И, наконец, лос-анджелесская полиция убила его.

Элис помнила сообщение об этом.

«Лос-Анджелес, 10 февраля 1945 г. Джейсон Макколл, который, по утверждению властей, находился на содержании коммунистов, был застрелен сегодня на пороге своей квартиры, откуда он выбежал, размахивая предметом, смахивающим на оружие. Лос-анджелесская полиция и агенты Федерального Бюро Расследований обнаружили местопребывание Макколла после интенсивных поисков...»

Полиция Лос-Анджелеса и агенты Федерального Бюро Расследований, скорее всего, даже не потрудились рассмотреть, что оружие в руках Макколла было всего лишь

гнутым куском железа, который он называл своим «лемехом».

К счастью, судьба сжалилась над Элис, и во время убийства отца она была у своей тетки в Пасадене. Она встретилась с молодым студентом факультета журналистики Джоном Таннером на публичном расследовании смерти ее отца. Власти Лос-Анджелеса изъявили желание, чтобы слушание носило открытый характер. Они не собирались делать из жертвы мученика. Хотели устранить всякую возможность сомнений в том, что смерть Макколла была убийством.