Таннер с трудом поднялся с дивана и подошел к камину.

Не скрывая гнева, он схватился за стойку вешалки.

— Я просто счастлив, что вы можете спокойно сидеть здесь и профессионально оценивать все произошедшее. — Он повернулся к правительственному чиновнику. — Но вы не имеете на то права, не имеете права! Моя жена, мои дети едва не погибли! Почему поблизости не оказалось ваших людей? Что случилось со всем тем оборудованием, которое производят крупнейшие корпорации мира? Кто слушал эти электронные... штучки, которые вы, как говорили, растыкали по всему дому? Где все были? Нас оставили умирать в подвале!

Грувер и Дженкинс ответили на его слова смущенным молчанием. Они спокойно и с пониманием встретили взрыв враждебности Таннера. Им уже приходилось сталкиваться с такими ситуациями. Пытаясь успокоить гнев Таннера, Грувер заговорил мягко, убеждающе.

— Мы признаем, что в таких операциях могут быть допущены ошибки. Честно говоря, тут речь может идти об одной большой ошибке. Но если вы прибегнете к логике, то увидите, что она была неизбежна.

— Какая ошибка?

— Я бы хотел ответить... — сказал Дженкинс.—Это моя ошибка. Я был старшим офицером в этом деле и единственным, кто знал об измене Фассета. Единственным. В субботу днем Макдермотт сказал мне, что у Коля есть исключительно важная информация и он должен немедленно увидеться со мной. Но я не успел проверить ее в Вашингтоне, не сделал этого, а как можно скорее помчался в город... Я решил, что Коль или кто-то из имеющих отношение к операции здесь, узнал, кем на самом деле был Фассет. В таком случае из Вашингтона должна была поступить куча новых указаний...

— Мы были к этому готовы, — прервал его Грувер. — Тут же вступил бы в силу альтернативный план действий.

— Я приехал в Нью-Йорк, поднялся в номер отеля... но Коля в нем не оказалось. Я знаю, что это звучит невероятно, но он спокойно пошел обедать. Просто пошел обедать. Он оставил название ресторана, и я помчался туда. Все это потребовало времени. Такси, уличные пробки. Я не мог использовать телефон; все разговоры записывались. Они могли дойти до Фассета. Наконец я нашел Коля. Он понятия не имел, о чем я говорю. Он ничего не просил мне передать.

Дженкинс остановился, потому что рассказ о происшедшем разозлил и смутил его.

— В этом и заключалась ошибка? — спросила Элис.

— Да. Она предоставила Фассету время, в котором он нуждался. И предоставил его я.

— А не слишком ли рисковал Фассет? Ведь его могли разоблачить? Коль отрицал, что искал вас.

— Риск у него был рассчитан. Чуть ли не по секундам. Ему нетрудно было внушить, что Коль в самом деле хотел мне что-то передать, потому что был постоянно на связи со мной, но не имел права общаться через кого-то. И я попался на эту уловку. Откровенно говоря, я после разговора с Колем тоже должен был быть убит.

— Но это не объясняет отсутствие охраны снаружи. Ваша поездка в Нью-Йорк не объясняет ее исчезновения.

— Мы же говорили, что Фассет блестяще вел дело, — продолжил Грувер. — Когда мы объяснили вам, почему тут никого не оказалось, почему на мили в округе не осталось ни одного патруля, вы должны были понять, как блистателен он был... Он систематически внушал всем, кто был в засаде вокруг ваших владений, что вы и есть «Омега». Что люди, которых они, рискуя жизнью, охраняют, на самом деле и есть настоящие враги.

— Что?

— Вот и подумайте об этом. И после того, как вы были бы убиты, кто смог бы это опровергнуть?

— Но как они могли поверить?

— Убедила электроника. Одно за другим по всему дому устройства прекращали функционировать, переставали вести передачи. Вы были единственным, кто знал об их существовании. Значит, вы и уничтожили их.

— Но я этого не делал! Я даже не знал, где они натыканы! Я и сейчас не знаю!

— Никакой разницы, если бы вы даже и знали. — Теперь взял слово Дженкинс. — Эти микрофоны могли действовать от тридцати шести до сорока восьми часов, не больше. Прошлым вечером вам показывали один такой. Он был разъеден кислотой. Как и все остальные. Кислота постепенно проела их покрытие, и передачи прекратились... Но люди в засадах знали только, что они перестают действовать. И тут Фассет сообщил, что допустил ошибку. Что на самом деле «Омега» — это вы, и он этого не учел. Говорю вам, что сообщил он это весьма убедительно. Когда такой человек, как Фассет, признает свою ошибку, он делает это очень смущенно. Он убрал охрану, а затем на пару с Мак-калифом приступил к плану убийства. Они могли добиться успеха, потому что меня тут не было и я не мог вмешаться. Он убрал меня со сцены.

— Вы знали о Маккалифе?

— Нет, — ответил Дженкинс. — Его даже не подозревали. Прикрытие у него было просто гениальным. Фанатичный коп из маленького городка, ветеран нью-йоркской полиции, с головы до ног сторонник правых взглядов. Откровенно говоря, первое подозрение появилось у нас, лишь когда вы рассказали, что полицейский автомобиль не остановился на ваши сигналы из подвала. Маккалиф позаботился о том, чтобы ни одного полицейского патруля в то время поблизости не было. Тем не менее на его машине был красный сигнал. Знаете, такое простое устройство, которое ставится на крышу. Он сам кружил вокруг вашего дома, стараясь выманить вас... Когда он наконец появился, удивило, во-первых, что его нашли по рации в машине, а не дома. Во-вторых, то, что Маккалиф все время держался за живот, жалуясь на приступ язвы. У него никогда не было такого заболевания. И вполне возможно, что он просто получил ранение. Выяснилось, что предположение было совершенно правильным. Его «язва» оказалась дыркой в животе. Благодаря мистеру Остерману.

Таннер взял сигарету. Элис дала ему прикурить.

— Кто убил человека в лесу?

— Маккалиф. И не взваливайте на себя ответственность за это. Он убил бы его, даже если вы не встали и не зажгли бы свет. Он же одурманил газом вашу семью в прошлую среду. Он использовал полицейские средства для подавления массовых беспорядков.

— А что насчет нашей собаки? В спальне моей дочери.

— Фассет, — сказал Грувер. — В час сорок пять вам принесли лед из магазина и оставили на переднем крыльце. Фассет увидел возможность, проникнув в дом, создать там обстановку паники и воспользовался. Вы все были у бассейна. Оказавшись в доме, он уже мог свободно действовать, ведь он был профессионалом. Застань его кто-нибудь, он бы представился человеком, доставившим лед. Если бы его встретили вы, он бы сказал, что принимает меры предосторожности, охраняя вас. И нечего было бы возразить. Фассет же был тем человеком на дороге, который одурманил Кардоне и Тремьянов.

— Все было рассчитано для того, чтобы держать всех нас в постоянном ужасе. Чтобы ничего нельзя было понять. И чтобы мой муж подозревал их всех, — посмотрев на Таннера, тихо сказала Элис. — В каком мы теперь положении? Что нам теперь им говорить?

— Я был уверен, что рано или поздно каждый как-то... проявит себя. И оказался прав.

— Вы тщетно надеялись на это. — Грувер посмотрел на Дженкинса. — Во время уикенда отношения в этом доме носили очень личный и очень напряженный характер. И Фассет учитывал это. Конечно, вы должны были понимать, что все испуганы. У них были на то основания. В чем бы ни был виноват каждый из них, всех их объединяло одно большое прегрешение.

— Цюрих?

— Совершенно верно. На этом и основывались все из последующие действия. Прошлым вечером Кардоне не собирался отправляться к своему умирающему отцу в Филадельфию. Он позвонил своему партнеру Беннету. Он не хотел откровенно говорить по телефону, потому что боялся, что его дом под наблюдением. К тому же он не хотел расставаться со своей семьей. Они встретились за обедом... Кардоне рассказал Беннету обо всем, связанном с Цюрихом, и сказал, что хочет отойти от дел. Его идея сводилась к тому, что он даст показания Министерству юстиции в обмен на неприкосновенность.

— Тремьян сказал, что утром он уезжает...

— Люфтганза. Прямой рейс в Цюрих. Он хороший юрист, очень гибкий в такого рода делах. Хотел исчезнуть с тем, что ему удалось сберечь.