Священник рассеянно улыбнулся. Он явно не разделял черного юмора медиамагната и поспешил к алтарю, вокруг которого уже собрались все братья.

— Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra,[223] — прочитал молитву отец Винетти.

— Да пребудет благодать Господа Бога нашего Иисуса Христа со всеми нами! — громко пропел епископ Аллиата.

— Амен! — одновременно протянули все священники и монахи.

— Да ниспошлет Господь помощь, защиту и спасение всем, кто надеется на него, — осенив священнослужителей крестным знамением, произнес отец Винетти.

— Амен!

Кардинал Сантори и четверо оставшихся в живых монахов присоединились к священникам Сан-Клименте. Они не могли устоять перед искушением хотя бы взглянуть на терновый венец Спасителя, находящийся внутри небольшого бокса из бронированной стали на алтаре. Отец Винетти надел очки и склонился над его верхней крышкой. Набрав шесть цифр на сенсорной панели кодового замка, он открыл бокс, уступив епископу право вынуть венец.

Аллиата бережно взял в руки круглую стеклянную капсулу, инкрустированную золотыми пластинами с красивым узором, внутри которой находилась бесценная христианская реликвия. Приподняв ее над головой, он снова громко произнес:

— Vere filius Dei erat iste![224]

— Qui conceptus est de Spirito Sancto, natus ex Maria Virgine,[225] — пропели священники.

Бетула сверлила взглядом доктора Майлза. Он стоял в стороне от алтаря рядом с двумя монахами-иезуитами, поддерживающими за руки 85-летнего архиепископа Фарнези. Будучи давним другом понтифика, архиепископ получил разрешение прикоснуться к святыне перед тем как отойти в мир иной. Характерный тремор рук выдавал болезнь Альцгеймера. Однако не в силах оторвать взгляд от сияющей золотом реликвии, он все же пел слабым голосом божественную литургию, повторяя слова за священниками, стоящими вокруг алтаря.

При виде слез, стекающих по впалым старческим щекам, Шон поддался неосознанному порыву своей души. Повернувшись лицом к архиепископу, он возложил правую руку ему на голову и шепотом прочитал Шем ха-Мефораш. Иезуиты растерялись, не понимая, что происходит и как такое вообще возможно. Они хотели уже было снять его руку с головы почтенного старца и оттолкнуть «свихнувшегося монаха» в сторону, но Фарнези почувствовал, как боль, разрывавшая его плоть изнутри, ослабила свою хватку. С блаженной улыбкой он обнял Майлза и едва слышно произнес:

— Господь внял моим молитвам и послал тебя, сын мой. Я и не ожидал большей радости.

— Надо же, какая умилительная сцена. Я тоже сейчас расплачусь, — громко рассмеялась Бетула, закинув назад голову.

Щеки архиепископа порозовели, и Шон сам удивился силе тайного Божьего Имени.

— Позволь мне узнать, как тебя зовут, — спросил Фарнези, даже не взглянув на одержимую.

— Святой Шон Ватиканский, — выкрикнула Бетула, а затем, скривившись, добавила:

— Нет, пожалуй, это слишком. Зовите его просто святой Шон. Скромно и со вкусом. Почти как святой Патрик. Правда, он никогда католиком не был, но в Ватикане на все есть свои исключения.

Священники у алтаря продолжали петь божественную литургию, не обращая внимания на ее едкий сарказм:

— …credo in Spiritum Sanctum.[226]

Каждое произнесенное ими слово ударяло по голове, словно молот по наковальне, и эхом отдавалось где-то в лабиринтах коры головного мозга Бетулы, доставляя ей нестерпимую боль.

— …ессе Agnus Dei,[227] — влетели в уши одержимой слова епископа, заставив спину выгнуться дугой. Она напрягла мышцы рук, пытаясь порвать ремни, но они были сделаны из толстой дубленой кожи и не растянулись ни на миллиметр.

— Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc et semper, et in saecula saeculorum. Amen!

«Зачем ты подвергаешь меня таким пыткам»? — воззвала Бетула к Сатане, не в силах вынести стихи литургии.

Ей показалось, что ее голова превратилась в перегретый паровой котел, который вот-вот взорвется, и когда ей захотелось закричать во весь голос, она услышала голос Хозяина: «Я оставлю тебя, чтобы расправиться с ними, а потом вернусь, и ты снова будешь счастлива».

Один из демонов Бетулы подчинил ее своей воле и заставил обратиться к Майлзу голосом, переполненным притворного страдания:

— Святой Шон, исцелите и мое страждущее тело, я постилась сорок дней и шла к вам долгих два месяца, мечтая об этой встрече.

Вытянув свои длинные ноги, наполовину прикрытые черным платьем с разрезом до бедра, она выставила напоказ новые лакированные туфли на шпильке от Gucci и, снова залившись смехом, произнесла:

— Даже туфли все истерлись до дыр, так спешила, а ты теперь делаешь вид, что видишь меня в первый раз. А как же насчет «возлюби ближнего своего, как самого себя»? Помнишь, как ты целовал меня? Неужели у тебя каменное сердце?

— Не смотри ей в глаза, сын мой, ибо дьявол нас хитростью побеждает, — сказал Фарнези.

— Ты думаешь, дурень старый, что вот так запросто положил тебе кто-то руку на голову, и ты уже исцелился от четвертой стадии рака? Да ты уже завтра будешь…

— Gloria Salvator Mundi![228] — громко пропели священники и монахи, не дав ей договорить.

В тот момент, когда стеклянный корпус тернового венца заискрился, епископ расплылся в улыбке, почувствовав снизошедшую на всех благодать Святого Духа. Братья слышали о сверхъестественных свойствах венца Спасителя, но перед началом мессы никто особенно не верил, что чудо может произойти на их глазах. И теперь с трепетом священники поочередно подходили к епископу. Затаив дыхание, они прикасались лбом и губами к нижней части капсулы, где хорошо был виден венец, и он удивительным образом менял свой цвет в зависимости от душевной чистоты человека. От тусклой, потемневшей от времени ржавчины, до сияния радуги.

Бережно положив венец обратно в бокс, епископ приподнял чашу для причастия над головой и прочитал краткую молитву. Как только последний монах причастился, отец Винетти надел на шею пурпурную епитрахиль и, приблизившись к Бетуле с распятием в руках, произнес:

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen![229]

От одного вида креста у нее поплыло все перед глазами. Ее так и подмывало ударить ногой по руке священника, но она сдержалась и, выдавив из себя улыбку, сказала:

— Вы же не станете задавать мне этот вопрос, на который заранее знаете ответ, поскольку и раньше пытались мне помочь. Надеюсь, вы не забыли, чем все тогда закончилось. Не думаю, что вы хотите повторения.

Двое священников, вызвавшихся ассистировать отцу Винетти, стояли по бокам от него, держа в руках святую воду, кропило, елей, просфору и распятие для одержимой. Падре открыл старый потертый Псалтырь и негромко, но отчетливо прочитал псалом 53-й, начав обряд экзорцизма. Затем он осенил крестным знамением одержимую и, несмотря на предупреждение, спросил ее:

— Урожденная Марта Мейерс, также нареченная дьяволом Бетулой, коим именем мы не станем обращаться к тебе, ответь всем братьям, присутствующим здесь. Желаешь ли ты искренне отречься от Сатаны и осознанно ли твое решение принять святую католическую веру?

На лице одержимой проявилась брезгливая гримаса:

— А я-то думал, что мы уже договорились, святоша ты хренов, — басом произнес демон ее устами.

Падре вложил деревянный крест в руку девушки, но она разжала пальцы и закричала:

— Убери свою лапу, она жжет, как огонь!

Бетула плюнула прямо на рясу падре и залилась жутким смехом, от которого даже повидавшему многое за прошедшие сутки кардиналу Сантори стало не по себе.