1.3. Продолжает обсуждаться и традиционное представление о Конфуции как авторе "И чжуани". У И и многие математики убеждены, что Конфуций изучал текст "И", но не был автором "И чжуани". В то же время У И полагает, что "И чжуань" заключает в себе Конфуциеву идею небесного пути (дао) и является вторым "Лунь юем", а "И цзин" был превращен древним мудрецом из гадательной книги в канон конфуцианской теории перемен. Однако не утратила сторонников и традиционная точка зрения. Согласно Цзинь Цзин-фану, основу "И чжуани" создал сам Конфуций, а Ван Ши-шунь считает, что его кисти принадлежит все это произведение в целом[132].

1.4. Дискутируется и отношение к "И чжуани" основателя даосизма, Лао-цзы. Лю Да-цзюнь, Чэнь Гу-ин и многие математики придерживаются мнения, что "Дао дэ цзин" древнее "И чжуани". Согласно Лю Да-цзюню, один из комментариев, входящих в "И чжуань", – "Си цы" был создан позже "Дао дэ цзина", но раньше "Чжуан-цзы". Чэнь Гу-ин отмечает большое влияние "Дао дэ цзина" на "И чжуань". Оригинальную точку зрения отстаивает Хуан Чжао-цзэ, полагающий, что выраженное в "Дао дэ цзине" понимание небесного предопределения (тянь мин), твердого и мягкого (ган жоу), инь и ян, дао глубже и совершеннее, чем в "И чжуани", и, следовательно, последний текст древнее. В целом же все специалисты признают значительную идейную близость двух выдающихся памятников древнекитайской философии[133].

Чэн Чжун-ин, Ли Янь, Фань Ши-сянь и другие трактуют гадательную практику как древнейшую прогностику, которая при отсутствии научных методов познания позволяла получать более или менее достоверные предвидения. "Чжоу и" несет в себе методологию такой прогностики, тесно связанной с общефилософскими и этическими представлениями.

Отличительной особенностью описываемой конференции явилось повышенное внимание к символам и числам, нумерологическим планам и схемам (ту шу). Чэн Чжун-ин, Чжоу Ли-шэн, Ван Чжун-чжан, Янь Бин-ган и другие настаивают на взаимосвязи и единстве символов и чисел, трактуя логику развития "Чжоу и" по схеме: символы → числа → символы. Янь Бин-ган указывает на наличие у символов "Чжоу и" многих функций – символизационной, идейной, суггестивной, этической, мантической и прочих. Юй Цзай-ся выделяет четыре разновидности чисел "Чжоу и" – числа гадания на тысячелистнике, числа позиций черт в гуа, числа времен, числа вещей. Линь Чжун-цзюнь, сопоставив числовые построения "И чжуани" с пифагорейскими, подчеркивает, что для пифагорейства характерна геометризация и гармонизация, а для "И чжуани" – арифметизация и трансформация чисел.

Лю Да-цзюнь при анализе нумерологических планов и схем "Чжоу и" обратился к их сравнению с новейшими археологическими открытиями – текстом на "Гадательном блюде девяти дворцов и Великого единого" ("Тай и цзю гун чжань пань") и оригинальным расположением триграмм в самом древнем списке "Чжоу и", мавандуйском шелковом манускрипте. В итоге он пришел к выводу, что "магический крест" Хэ ту ("План [из Желтой] реки"), магический квадрат Ло шу ("Писание [из реки] Ло"), а также "План преднебесного расположения" ("Сянь тянь ту") гуа (по Фу-си), несомненно, уже существовали в начале эпохи Хань и даже в период Чжань-го (V-III вв. до н.э.). Цзинь Вэнь-цзе считает эти схемы первоисточником теории перемен, а "План Великого предела" ("Тай цзи ту") – изображением движения. Описанная в комментарии "Си цы" последовательность: Великий предел, двоица образов, четыре символа, восемь триграмм – продукт Хэ ту. По мнению Чжао Го-хуа, Хэ ту может восходить к неолитической баньпоской культуре (начало VI тысячелетия до н.э.)[134]. Цзинь Чунь-фэн видит в расположении чисел Ло шу символическое изображение небесного круга, а в расположении чисел Хэ ту – символическое изображение земного квадрата. Согласно Сяо Хань-мину, такого рода схематическая символизация является особой формой выражения философских идей.

Выступления многих участников конференции были посвящены связи "Чжоу и" с древнекитайской астрономией. У Энь-пу полагает, что афоризмы к 64 гексаграммам и их чертам отражают астрономические явления, порождаемые солнцем, луной, пятью планетами и 28 созвездиями. Например, гексаграмма №1 Цянь символизирует Юпитер, гексаграмма №2 Кунь – созвездие Фан (четвертое из 28, соответствующее четырем звездам Скорпиона), а гексаграмма №5 Сюй – Венеру и т.д. Лю Вэнь-ин трактует Великий предел как обозначение годового цикла уменьшения и роста сил инь и ян, двоицу образов – как два главных сезона – летнего и зимнего солнцестояния, а восемь триграмм – как восемь сезонов из 24 годовых сезонов. По определению Тан Мин-бана, символы и числа "Чжоу и" – это логические значки, регулярно использовавшиеся в астрономических и календарных целях.

В выступлениях целого ряда ученых была подчеркнута связь "Чжоу и" с китайской медициной[135]. Сяо Хань-мин указал, что тексты при гексаграммах №23 Бо, №45 Цуй, №2 Гэнь и других включают в себя зачатки этиологии, диагностики, терапии, психологии, гигиены. Ся Кэ-цин отметил, что учение "Чжоу и" о пути (дао) трех материй (сань цай – неба, земли и человека) определило основные методы, принципы и категории китайской фармакологии. С "И чжуанью" тесно связан древнейший и авторитетнейший медицинский трактат "Нэй цзин" ("Канон внутреннего"). Ма Фу-чан акцентировал влияние "Чжоу и" на игломоксатерапию (чжэнь цзю), что ярко отражено в таких трактатах, как "Цзю чжэнь чжи шу" ("Числа девяти игл"), "У ши ин чжи шу" ("Числа пятидесяти лагерей"), "Цзю лю бу се чжи фа" ("Методы девяток и шестерок, бу и се"), "Лин гуй ба фа" ("Восемь методов священной черепахи").

Участники конференции признали также огромный вклад "Чжоу и" в формирование гуманитарных дисциплин, особенно эстетики и историографии, в традиционном Китае[136]. При этом был сделан вывод о возможности и дальнейшего благотворного влияния "Чжоу и" на китайскую культуру. Идейно-эвристический потенциал памятника неисчерпаем, но, в первую очередь, как отметил Чэн Чжун-ин, он может быть плодотворно используем в медицине, изучении интеллектуальных способностей, теории планирования и управления.

В западной синологии "Чжоу и" также вызывает к себе все большее и большее внимание, о чем можно судить, например, по библиографии Чэн Чжун-ина и Э.Джонсона. В существующей ныне обширной литературе о "Чжоу и" на английском, французском и немецком языках освещены все основные аспекты ицзинистики. Наряду с постоянным появлением новых переводов и интерпретаций памятника[137] переиздаются и старые переводы, в том числе критиковавшиеся Ю.К.Щуцким труды Арлеза и Филастра[138]. Глубокое теоретическое осмысление "Чжоу и" дано в книгах Гельмута Вильгельма (сына Рихарда Вильгельма)[139], а практические приложения широко освещены в работах Лю Да, У.Э.Шеррилла и Чжу Вэнь-гуаня, Дианы Хук[140]. Новейшими статистическими методами исследовал "И цзин" американский ученый Ричард Кунст, который в своей диссертации продемонстрировал высокую степень систематизированности этого художественного текста, насквозь пронизанного реконструированной им рифмовкой[141]. Фактически Р.Кунст доказал положительно оцененное Ю.К.Щуцким предположение А.Уэйли о близости "Канона перемен" к "Канону стихов" ("Ши цзину")[142]. Повышенный интерес у англоязычных авторов вызывает мантическая сторона "Чжоу и", которой, в частности, были посвящены специальная конференция "Древнекитайская дивинация: "И цзин" и его контекст", состоявшаяся 2-4 марта 1982 г. в Чикаго, а также ряд докладов на состоявшемся 20 июля – 2 августа 1983 г. в Беркли международном семинаре по проблемам китайской дивинации и интерпретации знамений[143].