Очень трудно договориться с собой по причине ступорного зачарованного молчания…
…Какое-никакое Провидение – все лучше, чем голая ответственность за каждый свой шаг, потому и стараются люди сотворить Бога – и пострашнее, на всякий случай… ну, то есть не сотворить, нет… скорее наделить существующего в подсознании Неведомого Бога «страшными чертами» – и тем польстить ему, слукавить, обольстить даже…
Дескать, может, ты и не такой, но мы тебя вот таким представляем…
Типа, хоть ты и майор, а мы вот не различаем «звезд» и обращаемся к Тебе «Господин Генерал», и даже позволим Тебе быть с нами жестоким, только пусть Ты отвечаешь за все! За все. Включая наши поступки.
Почему бы не предоставить Богу – в своем воображении – быть добрым? Неужели лишь потому, что проекция столь пряма: раз сильнейший человек непременно воспользуется своей силой для агрессии, то и сильнейшее Существо устроено по той же модели?
Неужели так вывернуто понимается идея о богоподобности человека? Вот ужас…
И все наши представления о Нем антропоморфны до омерзения, все наши святыни писаны чернилами, замешанными на пепле от человеческих жертвоприношений… словно идет тупая механическая переработка, выдаваемая за богоискательство…
Зачем я думаю эти мысли? Наверное, просто хочу тактично не спрашивать Его: «Зачем у меня такая жизнь, а не другая? Зачем?» Я всего лишь… всего лишь… человек. И хочу, чтобы Ты был. И чтобы Ты был добрым.
А вместо доброго Бога мне снится Коллекционер боли. Неужели я сама выбрала его себе в боги…
ЛЕРА
Приходила Маша. Тиха, подавлена. Я спросила:
– Из-за папиной смерти переживаешь?
– Йолки… да нет… Надо бы, наверное, но, черт, я совсем не могу реагировать на его смерть хоть как-то. Знаешь… почему-то вдруг вспышками в последнее время видится, насколько устали люди… насколько все предельно измотаны простым проживанием собственной жизни… и как можно ожидать от них участия в делах других? Помощи? Такой вот добровольной помощи, инициируемой сердцем, высокой помощи, о которой не просят… Черт, как тесна колея обстоятельств и режима, это задает траекторию, и любые подвижки в сторону перегружают психику человека…
Как-то увиделось вдруг, что люди невиновны в своем равнодушии – это равнодушие работающего механизма. И Влад, наверное, не виноват в том, что не такой, каким я хочу его видеть…
– Знаешь, Маша, людям можно было бы помочь. Скажем, одухотворенность – безусловное спасение от механистичности проживания жизни. Но как ее залучить в программу, как и куда вживить человеку? Ведь не приживется же… механизм отторгнет этот «имплантат», старо как мир: «Дух желает противного плоти, а плоть – противного духу». А еще хуже – механизм «прожрет» этот «имплантат» собой и внутри себя образует мутант духовности.
– Да, – рассмеялась Маша, – фиг залучишь одухотворенность в любого-каждого… по-прежнему «дух дышит, где хочет».
Мы говорим с ней порой одинаковыми словами. Потом она ушла, а я написала Владу письмо о ней. Я хотела истолковать ему ее. Как толмач. Устранить хотя бы на время различие в их знаковых системах. Какая прекрасная глупость.
«Мне кажется, Влад, что в отношениях женщина предпочитает не говорить мужчине о том, что от него ожидает. Хотя – со временем – убеждается, что это чревато риском не получить нужного действия…
Со временем ей становится ясно: чтобы получить нужное от любящего мужчины – нужно просто попросить-сказать-выразить наиболее конкретно.
Но такое воздействие исключает из отношений элемент чуда угадывания — некой телепатии, свойственной влюбленным. Но свойственной точечно, а не непрерывно, ибо у мужчины, кроме женщины, есть он сам.
Женщине же хочется как можно больше этих точечных совпадений, ибо для нее это означает большее единение мужчины с нею.
Потому она рискует, пренебрегая прямым воздействием просьбы, а ждет угадывания. Ждет, и в большинстве случаев не дожидается, расстраивается, плачет, предъявляет мужчине факт несвершившегося чуда, чем повергает его в изумление, – откуда ему знать о ее ожиданиях, ведь „ты меня ни о чем не просила!“ – „но почему ты сам не понял?!“.
Мужчина становится в глухую защиту: „Я ничего плохого не сделал! Я вообще не знал!“ – женщина расстраивается еще сильнее, потому что ее попытки переключить его на себя саму проваливаются – мужчина еще сильнее отъединяется в этот момент, и женщина делает гиперштамповый вывод: „Ты меня не любишь“.
Потому что для нее любовь – предпочитание ее самой, постоянная настроенность, ну или хотя бы настраивание на ее волну.
Для нее любовь – небо с созвездиями точечных совпадений, и звезды должны быть везде, куда бы она ни посмотрела.
И даже понимая особенности устройства мужчин, изучив наилучшие методики взаимодействия М и Ж, применяя успешно на практике знания мужской психологии, женщина от себя отречься не может…
Иначе она станет еще одним мужчиной!
Поэтому она всегда будет ждать чуда угадывания.
И всегда надеяться услышать:
„А мне нравится угадывать тебя, и я радуюсь, когда это получается.
И досадую, что приходится отвлекаться от изучения малозаметных знаков, следов, которые помогли бы угадывать правильно.
Приходится заниматься чем-то еще в жизни, кроме тебя.
Женщина должна оставаться женщиной – существом иррациональным“.
Но нужно еще кое-что и от женщины: она должна тратиться душевно на то, чтобы никогда не привыкать к угадыванию. Не потреблять – благоговеть чуда.
Я так надеюсь, что вам удастся понять друг друга. Мы так неслучайно все переплелись…
Я иногда пытаюсь понять, что такое пошлость.
Ну, знаешь, открываешь рот и говоришь: „Пошлость – это…“ и замолкаешь. И я тут подумала-подумала и попробовала сказать так:
„Пошлость – это недочестность“. Художественная, социальная, нравственная недочестность, боязливое недопроникновение в глубину.
Я потому и надеюсь, что ты сумеешь Машу понять, что не побоишься войти в ее глубины, потому что ты – не пошлый человек. Значит, надежда есть».
ЛЕРА
Перечитала написанное и решила отправить копию Маше.
Ощущала себя переводчиком и старалась, чтобы обе стороны понимали друг друга так же, как я понимала каждого из них.
Влад не ответил ничего, а Маша прислала письмо тут же:
«Знаешь, я вот уверена, что он ничего не ответит и не будет говорить на эту тему. Для него все, что ты написала, – узор иероглифов.
Спасибо, конечно, что разгребаешь это наше дерьмо, но я смотрю в себя и понимаю, что не смогу изменить себя в угоду даже очень любимому человеку, а уж нелюбимому…
То есть не стану даже пытаться, словно у меня миссия – прожить собой…
О, я очень сильно меняюсь, иногда драматично меняюсь в процессе жизни, но это не волевой акт, ради того, чтобы… нет, не угодить… чтобы совместиться, вот. И мне не верится, что человек изменится ради меня, ради соответствия мне.
Человек может меняться только под влиянием глубинных процессов в нем самом, меняться от прошлого себя к нынешнему себе, чтобы соответствовать себе же.
Изменение ради другого в качестве жертвы этому другому означает, что ты возводишь его в ранг божества, а от божества взамен принесенной жертвы требуют чудес. А человек дать чудес не в силах…
И тогда жертвователь потребует свою „жертву“ назад, а алтарь „попинает“, а божеству попеняет.
И все изменения во имя соответствия другому, а не себе самому, рассыплются в пыль…
Поэтому я не думаю, что мы с Владом будем вместе.
Но то, что ты оказалась в нашем котле, – несомненное благо. Ты словно заслонила меня собой. А его раны успеваешь лечить.
А я как-то так сильно устала с ним жить, знаешь…
Йолки, как же тебе объяснить-то… ты же видишь его с наилучшей стороны сейчас, уж он-то постарался, знаю…
Ну вот, к примеру, я не могу рано засыпать, я, типа, сова. Читаю ночами, бизнес-планы продумываю, счета свожу. Но это сейчас, когда я без Влада живу.
Потому что, когда мы жили вместе, он загонял меня в постель тогда же, когда ложился сам. Нет, не для секса. Просто потому, что „ночью надо спать“. Я дожидалась, пока он заснет, прокрадывалась на кухню и устраивалась там с книжкой и кружкой молока. Он быстро обнаруживал, что меня нет рядом, приходил и уводил в кровать. „Просто закрой глаза и спи, Машенька, вот увидишь, так будет тебе же лучше“. Я бунтовала, истерила, он в ответ облучал меня холодной уверенностью в своей правильности… Йолки, я от этой „радиации“ делалась безвольной, апатичной, да это невозможно же, Лера!
Черт, я раздергалась, просто вспомнив об этом.
А полотенца! Он всегда перевешивает полотенца в ванной каким-то своим „казарменным“ способом.
Однажды я увидела в магазине полотенца с медведями – они так подходили к плитке в ванной, что это совпадение было на грани чуда! Словно бордовые свитера на мишках и такие шапочки были связаны из того шнура, что вился по бордюру, с такими же точно teddy! Я как увидела, так представила, как Влад обрадуется, ведь он любит совпадения впритирку, это как сведенный безупречно баланс для него, как равновесие мира!
И я купила комплект этих полотенец, и повесила их в ванной, и затаила радость в ожидании, что он увидит и будет доволен, и похвалит, и мы вместе полюбуемся… Он пришел с работы, зашел в ванную, снял все полотенца, сунул в корзину для грязного белья.
Сказал лишь, что нужно стирать, прежде чем вешать, потому что новая ткань плохо впитывает и вообще грязная…
Вот гадость… гадость, гадость! Не он, а то, что такое вот всегда с ним выходит, всегда!!! Облом, пресс, холодность. Яне хочу больше.
…Я так сильно устала с ним жить, что и жить-то не хочу…
Знаешь, мне Лика однажды рассказывала о том, что каждый в жизни стремится свершить некий ритуал, чтобы найти свое место в мироздании.
Она заговорила об одном из первых ритуалов, зафиксированных Библией.
Каин и Авель совершают жертвенное приношение.
Каин приносит на алтарь Богу плоды земли, определив себя тем самым этой вот землей, куда уходят его силы, откуда берутся его силы, и так по кругу…
Авель… Авель делает странное: он убивает маленькое животное и приносит его на алтарь.
Что он хочет сказать этим кровавым перформан-сом?! Что за провокации? Или жалобы? Что означает этот ритуал?
И тут вдруг словно вижу: этот ритуал означает: „Яне хочу здесь жить. Гены мои помнят потерянный рай. Забери меня отсюда. Убей, как я убил агнца, но забери“.
И подействовало! Ритуал сработал: пришел брат, убил-освободил…
Вот и я порой думаю: что бы такое „ритуальное“ сделать, чтобы и меня, как Авеля… забрали.
А тебя я люблю.
Маша».
