Но «господибожемой», похоже, в тот вечер был расположен к чудесам.
«О, Галличевская, у тебя платье на бантовке? Где покупали?» – поразилась Самая-Продвинутая-Девочка класса.
Я впала во внезапную немоту и только махнула неловко рукой. Какой-то вышел интригующий жест, видимо, и Самая-Продвинутая сказала:
«Не хочешь говорить, где? Понимааааю. Я тоже телефон маминой спекулянтки знакомой кому попало не даю. Хочешь, потом обменяемся контактами?»
Ну же, «господибожемой», сделай что-нибудь, я не умею с ней говорить!!!
Йес! Самая-Продвинутая вдруг засекла «своего» мальчика в обществе Другой и тут же обо мне забыла.
Но ее «виза» уже была поставлена на мне, и невидимый «орден Самого Модного Платья» нежданно достался мне.
Маленький сверкающий лифт – lift! – взмыл и тут же ухнул вниз: «Зайдемте в учительскую на минутку, Галличевская», – сказала подошедшая завуч.
В учительской она положила передо мной две характеристики.
На выбор.
В одной было написано, что я не комсомолка в силу религиозных убеждений.
В другой этой фразы не было.
Завуч хотела только одного: устроить мое тихое вступление в комсомол задним числом. Если я согласна. А то их в райкоме постоянно ругают из-за того, что у них в элитной школе выпускается некомсомолка. А я могла бы значительно облегчить себе жизнь.
«Господибожемой» молчал. Маленький лифт внутри завис. И все предметы вокруг как-то резко оборвали свое недвижение, застыв тревожно.
Мне нужно было что-то говорить теми словами, что всегда мне не давались.
Нужно было проворачивать во рту языком их скользкие тяжелые тельца.
Но тут маленький внутренний лифт дрогнул и полетел ввысь! Я не буду говорить с помощью их слов!
«Но вы же знаете, что я отвечу?» – легко спросила я, легко, потому что маленький лифт унес куда-то тягость решения.
Завуч покивала.
«Так я и полагала, – протянула она. – Ну что ж, ты сама выбрала себе судьбу. Сожалею, помочь тебе нечем», – она почему-то перешла на «ты».
…Ни на одно дневное отделение универа мои документы не приняли, несмотря на все пятерки в аттестате.
Но я поступила на вечернее, и вот тут слово «лифтер» приблизилось было вплотную, но тут же было мягко отведено.
Устроиться работать лифтером было сложно. То есть, что я говорю! Устроиться лифтером без связей было невозможно.
Это была очень, очень удобная работа.
Во-первых, график по схеме «сутки-трое».
Во-вторых, «лифтерские» являли собой комнату с диваном, столом, телефоном и пультом управления-наблюдения за лифтами. Там можно было спать, читать, есть. Там можно было просто быть одной.
Обязанностей – минимум.
Если лифт застревал, то загорался индикатор, и следовало по переговорной связи связаться с пассажирами, успокоить их и вызвать «аварийку». Вот, в основном, и все.
Отличная работа для студента. Но работали лифтерами все больше пенсионерки – чьи-то мамы, бабушки, тети.
К тому же туда не брали без бумажки о том, что окончил курсы лифтеров.
Как ни странно, у мало приспособленной к этой жизни мамы нашлись-таки связи, что сулили мне, студентке-изгойке-потому-что-вечернице такую работку.
И я нашла эти курсы лифтеров и ходила две недели на занятия – одна среди дородных теток в платьях с цветками величиной с лопату.
Тетки все никак не могли запомнить незатейливую терминологию и упорно называли контакты под полом кабины «половыми контактами».
…И, конечно же, я подстриглась. Стрижка «сэссон» мне не особо шла, но я довольно дергала затылком вправо-влево, ощущая волну ветерка, всяко это было лучше дурацких косичек, как бы там я их ни закалывала…
«Моя» лифтерская была просторна, тиха, и я там блаженствовала с книгами, как никогда в жизни. Сутки принадлежать только себе, целые сутки, «господибожемой», какое счастье.
Правда, механик – высокий тощий Игорь в джинсах и короткой коричневой кожаной куртке, офигительно пахнущий табаком и одеколоном, – стал приезжать проверять работу механизмов почти каждый раз в мое дежурство. Убедившись, что тросы в порядке, делал отметку в журнале, а потом садился за стол напротив меня, устроившейся на диване с книжкой и булкой с молоком, и молча на меня смотрел. Он был милый, этот Игорь, но как-то очень мешал.
А однажды он забыл на вешалке свою куртку. Уехал и забыл. Я пришла на следующее дежурство. Куртка по-прежнему висела. Зачем-то я подошла и понюхала ее. И поняла, что соскучилась по его молчаливому созерцанию меня читающей. И испугалась. Маленький лифт в душе сделал несколько быстрых рейсов вверх-вниз.
«Господибожемой, – подумала я, – что это?»
Этот Лифтер, этот дирижер всех маленьких лифтов всех-на-свете-душ, среагировал: за курткой Игоря приехал Саша.
– У Игоря жена в роддоме, – пояснил Саша, глядя на меня как-то испытующе.
– А разве он женат? – удивилась я.
– А ты не знала?
– Да мы и не разговаривали вовсе.
Хотя вру, мы разговаривали. Один раз.
– Ты что, здесь работаешь? – это он.
– На вечернем учусь.
– А, понятно. Ну, я пошел, мне еще бестолковочку постирать надо.
– Какую бестолковочку? – опешила я, силясь представить его стирающим в мыльном тазу нечто.
– Ну, голову помою, в смысле.
– О. Ну ладно. Пока.
«Бестолковочку постирать» в смысле – голову помыть. Мило.
Игорь больше не приезжал, теперь принялся мне мешать Саша: почему-то постоянно тросы слабели, этажные замки ломались, приямок требовал присмотра.
И вся эта суета в мое дежурство.
Пока Саша не предложил выйти за него замуж.
Пока я не отказалась по Причине Другого Мужчины – мой маленький лифт в душе тоже лихорадило, его тросы слабели, натяжение то пропадало, то появлялось, кнопки управления западали, контакты залипали. Я была лифтером, да, но не своего лифта, а мой Лифтер, наверное, был занят чем-то важным еще…
Саша долго не появлялся, и лифт как-то перестал требовать внимания.
Не мой маленький, а другой, рабочий, самый проблемный из пяти, находящихся в моем ведении.
А потом я вышла замуж. Не за Сашу. Не за Другого Мужчину. А просто вышла замуж, как эмигрировала в другую страну.
Мы с мужем уехали в другой город. И никогда больше не было у меня такой роскошной работы – хранить движение лифтов, просто бросая время от времени взгляд на индикаторы пульта и вызывая помощь, когда она требовалась.
Непыльная работа ангела-смотрителя.
Работа, где я, наконец, получила успокоительный ответ на мучивший с детства вопрос: что будет, если в кабине лифта девятиэтажного дома нажать на кнопку с цифрой «десять»? Или «одиннадцать»? Или «двенадцать»? Не улетит ли капсула кабины, пробив крышу, в высокое далеко? Смешно, да? Наверное, я все время путала измерения, вертикали, плотности миров.
Та работа была моим прибежищем в самое смутное время, ведь «лифтерская» комнатка была для меня как батискаф в придонье жизни.
Батискаф, что погружал в покой на сутки, а потом поднимал – lift! Но я знала успокоительное: через трое суток мне гарантирован мой покой. Покой лифтера.
Любит ли Бог свои «дежурства», интересно.
Наверное, он трудоголик и работает бессменно.
Френд-коррекция
Из множества женщин, тронувших сердце, эти две тревожат его постоянно, мерцая маячками воспоминаний. Хотя я давно уже не получаю вестей ни от одной из них.
*ПЕПЕЛ РОЗЫ*
Наташа появляется в моей жизни в начале девяностых.
Мы снимаем квартиру в большом дворе, где одноэтажные домишки теснят друг дружку неказистыми террасами и пристройками. Такие дворы называются «шанхайчики».
– Нату все принимают за проститутку, – рассказывает мне о своей родственнице соседка, – это все из-за рта – у нее такой большой рот, как у негритянки. А черты лица тонкие, глаза красивые – армянские глаза. А волосы она обесцвечивает.
Соседка Анечка тоже армянка. У нее носатый худющий муж Карен. Наркоман. В его громадных черносливовых глазах – тоска.
