И тогда Федор Федорович, вообще-то ценивший иронию, сказал:
— Подумать, конечно, не мешает. Но, к сожалению, Виктор Евгеньевич, материализовать наши с вами размышления в этом году мы не сумеем. А дело упирается именно в ассигнования, в строительные материалы и прежде всего в рабочую силу!
— Я понимаю. Но уж если для Сорока мучеников у вас, Федор Федорович, кое-что нашлось, то…
— Виноват! Вы, Виктор Евгеньевич, очевидно, забыли, что наша церковь — это ценнейший и охраняемый памятник материальной культуры шестнадцатого века!
— Нет, не забыл. Но и частенько вспоминаю слова: «В карете прошлого далеко не уедешь!»
После главного врача к Потугину, сочувственно ущипнув по пути секретаршу Нинель Лопатину, буквально прорвался начальник строительства мясокомбината инженер Роман Павлович Васильчиков — человек шумливый, размашистый, с веселыми разбойничьими глазами и рыжей шевелюрой, лохматящейся, как на ветру пламя. Роман Васильчиков был сверстник Потугина и окончил одновременно с Федором Федоровичем тот же строительный институт, но значительно уступал своему руководящему товарищу в выдержке и солидности. Подчас Федора Федоровича даже коробила бесцеремонность в обращении с ним инженера Васильчикова. «Все-таки нельзя так игнорировать слово «приличие». Вот и сейчас, даже не поздоровавшись как положено, Роман Васильчиков небрежно кинул в одно кресло свою порыжевшую от солнца и пыли шляпу, в другое плюхнулся сам и произнес, торжествующе сощурив один глаз:
— Ну, старик, раскошеливайся!
— Что это значит, товарищ Васильчиков?
— А то, что наш брат строитель — теперь по городу первый человек!
— Допустим. Но мне лично такие слова приятнее было бы услышать со стороны, — сказал Федор Федорович. Подумал и добавил поучительно: — Поскромнее, поскромнее нашему брату надо держаться, Павел!
— Что верно, то верно! — охотно согласился с Потугиным инженер, однако тут же внес поправочку, которая Федору Федоровичу не понравилась: — Только напрасно, дорогуша, вы себя зачисляете в разряд «нашего брата». Вот ты, говорят, уж диссертацию подготовил по перепланировке городов земли русской. Молодец, в науку врастаешь! Не то что мы, рядовые градостроители!
И хотя это была сущая правда, разве мог такой разговор понравиться Федору Федоровичу? А кроме того, было и еще одно обстоятельство интимного свойства, которое обостряло отношения между двумя бывшими однокурсниками и приятелями.
В общем, и встреча с инженером Васильчиковым не внесла успокоения в душу Федора Федоровича.
И когда — уже на исходе приемных часов — в кабинете появились четыре старика, сопровождаемые Василием Васильевичем Трофимовым, Потугин сидел в своем кресле красный, возбужденный и запыхавшийся, словно только что участвовал в пробеге по пересеченной местности.
И черт его дернул затеять это празднование!
— Вот, Федор Федорович, с жалобой пришли товарищи, — сказал Трофимов, улыбаясь непонятно.
— На кого? — спросил Потугин без улыбки.
— Похоже, на нас: обижаются, видишь ли, стекольщики наши на то, что мы решили перебросить бригаду каменщиков со строительства бани на комбинат, в связи…
— «Обижаются», товарищ Трофимов, — это не то слово, — вежливо поправил Василия Васильевича Костричкин.
— Вот и главное, — поддержал учителя Иван Нефедович Козлов. — Это дядя мой — Коршунов Еремей Петрович — года три, надо быть, на Москву обижался, а она, «страдалица», и не знала.
— «Обиды нет, есть горькое недоуменье!» — раскатисто, как под занавес, подал реплику и актер Средневолжский.
— Знаете что, товарищи… Если бы кто-нибудь из вас сегодня посидел часок на моем месте… Вот! — Потугин поднял со стола блокнот и начал раздраженно листать испещренные записями страницы. — Для того чтобы удовлетворить хотя бы половину этих претензий, всем нам придется плюнуть на свои дела и заняться достройкой и ремонтом. Смешно!
— Простите, Федор Федорович, — вновь учтиво заговорил учитель Костричкин, — вы высказали слова, отнюдь не смешные, а разумные. Даже весьма разумные! Да, сейчас необходимо, чтобы не только мы с вами, а каждый крайгородец почувствовал себя полновластным хозяином города!
И хотя эти слова старого учителя не то чтобы понравились Потугину (хозяин — слово индивидуальное), Федор Федорович сказал:
— Само собой разумеется!
Из дальнейшего разговора выяснилось, что старички пришли не просто с жалобой, а так же, как и комсомольцы, с конкретным предложением, которое Иван Нефедович Козлов сформулировал так:
— Верно вчера сказал Василий Васильевич: в настоящий момент для наших строителей каждая пара рук — находка! Вот мы и прикинули между собой: ежели взяться за это дело с умом, по-стариковски, — сложим мы эту самую баню в лучшем виде, ведь руки-то, вот они! Только вы спустите от себя распоряженьице, чтобы нам выделили бригадира.
Нельзя сказать, что благородная инициатива престарелых тружеников обрадовала прораба Анну Петровну Захарову. И когда Трофимов предложил ей возглавить почтенную бригаду, молодая женщина сказала с сердитым недоумением:
— Это же людям на смех — богадельня, а не бригада!
Однако в конце концов согласилась и Захарова:
— Ну ладно, не знаю, кто будет кирпич на помости подавать, а уж песком моя стройка будет обеспечена!
Зато у мамаши Федора Федоровича эта идея вызвала одобрение.
— Федя, голубчик! Неужели ты не понимаешь, что вы напали на золотую жилу! — воскликнула Фелицата Ивановна, патетически прижимая руки к груди. — Ведь тебе удалось разбудить активность масс! Такое дано не каждому!.. А теперь очень важно возглавить этот патриотический порыв и направить его в соответствующее русло.
Вот оно, материнское сердце!
И не зря Федор Федорович, направляясь вечером в гости к Петру Ананьевичу Костричкину, всю дорогу мурлыкал себе под нос песенку, перефразировав ее под свое настроение:
Русло, как хорошо, что ты такое.
Спасибо, русло…
И даже неприступная обычно Вера Костричкина сегодня разрешила своему ухажеру подержать в подрагивающих от пылкого томления руках ее руку.
…И каждый вечер сразу станет
Так удивительно хорош!
И ты поешь…
Но когда окрыленный надеждой Федор Федорович жарко шепнул девушке: «Ну когда же, когда?.. Верушка!» — в ответ он услышал насмешливые и обидные слова:
— Вот когда вы дорастете до руководителя областного масштаба…
— Хватит, Вера Петровна! Вы иногда забываете, что я не какой-нибудь Роман Васильчиков!
— Что это значит? — спросила Вера, хотя в таком вопросе не было никакой необходимости; отлично знала девушка основную причину неприязни Федора Федоровича к инженеру Васильчикову: ведь даже закадычные друзья могут возненавидеть друг друга, как годовалые петухи или закованные в латы кавалеры эпохи феодализма, если воспылают одинаково пылким чувством к одной и той же особе. А если вдобавок и особа будет держаться, так сказать, неопределенно, не оказывая ни одному из соперников особого предпочтения, то…
В общем, и в этот вечер Федор Федорович ушел от Костричкиных далеко не в радужном настроении.
И петь ему уже не хотелось.
А тут еще и дома его ожидал огорчительный разговор.
— Там, конечно, были? — спросила Фелицата Ивановна, осуждающе глядя в лицо сына.
— Все-таки не могу вас понять, мама…
— А я вас не понимаю, Федор Федорович!
Когда отношения матери с сыном обострялись (что в последнее время случалось нередко), они начинали разговаривать на «вы», со сгущенной вежливостью.
— Неужели вы не видите, что вас — человека уважаемого, занимающего солидный пост! — водят за нос, как гимназиста. И кто!
— Простите, Фелицата Ивановна, но, если мне не изменяет память, мы с вами условились не касаться…
