Царствуя над многими народами и властвуя над всею вселенною, я хотел, не превозносясь гордостью власти, но управляя всегда кротко и тихо, сделать жизнь подданных постоянно безмятежною и, соблюдая царство свое мирным и удобопроходимым до пределов его, восстановить желаемый для всех людей мир. Когда же я спросил советников, каким бы образом привести это в исполнение, то отличающийся у нас мудростью и пользующийся неизменным благоволением Аман объяснил нам, что во всех племенах вселенной замешался один враждебный народ, по законам своим противный всякому народу, постоянно пренебрегающий царскими повелениями, дабы не благоустроялось безукоризненно совершаемое нами соуправление. Итак, узнав, что один только этот народ всегда противится всякому человеку, ведет образ жизни, чуждый законам, и, противясь нашим действиям, совершает величайшие злодеяния, чтобы царство наше не достигло благосостояния, мы повелели указанных вам в грамотах Амана всех — с женами и детьми — всецело истребить без всякого сожаления и пощады, в тринадцатый день двенадцатого месяца Адара настоящего года, чтобы эти и прежде и теперь враждебные люди, быв в один день насильно низвергнуты в преисподнюю, не препятствовали нам в последующее время проводить жизнь мирно и безмятежно до конца.

Список с указа отдать в каждую область как закон, объявляемый для всех народов, чтобы они были готовы к тому дню».

Ну, что на это скажешь? Артаксеркс, безусловно — говнюк и подонок: ему Мардохей жизнь спас, а он не только на него, но на весь народ Иудейский замахнулся. Но и Мардохей хорош, нечего сказать, из-за каких-то принципов дурацких — видите ли, не мог, как все, кланяться — подверг весь народ свой смертельной опасности. Есть ли такие уж принципы, которые были бы дороже жизни целого народа? Пожалуй, только принципы построения всемирного и поголовного счастья, как его понимают те, кто знает.

Гонцы отправились быстро с царским повелением. Объявлен был указ и в Сузах, престольном городе.

Когда Мардохей узнал все, что делалось, то — извините за выражение — перебздел не на шутку. Разодрал он одежды свои, возложил на себя вретище и пепел на лысину посыпал, вышел на средину города и взывал с воплем великим и горьким:

— Истребляется народ, ни в чем не повинный!

Дошел до царских ворот и остановился, так как нельзя было входить в царские ворота во вретище и с посыпанной пеплом головой. Пришли служанки Есфири и евнухи ее и рассказали ей, и сильно встревожилась царица. Послала она приличную одежду, чтобы Мардохей надел их и снял с себя вретище свое. Но он не принял.

Тогда позвала Есфирь Гафаха, одного из евнухов царя, которого он приставил к ней, и послала его к Мардохею узнать, в чем дело. Пошел Гафах к Мардохею на городскую площадь, и рассказал ему Мардохей обо всем, включая и сведения о том, сколько серебра обещал Аман отвесить в казну царскую за Иудеев, чтобы истребить их. Вручил он Гафаху и список с указа, чтобы показать Есфири и дать ей знать обо всем

.

Пришел Гафах и пересказал Есфири слова Мардохея и его просьбу помочь ему и всем Иудеям. Есфирь послала опять Гафаха сказать Мардохею, что всякому, кто войдет к царю во внутренний двор, не быв позван, один суд — смерть, а она не звана к царю вот уже тридцать дней. Пересказали Мардохею эти слова Есфири, в ответ на что Мардохей изрек:

— Не думай, что ты одна спасешься в доме царском из всех Иудеев. Если ты промолчишь в это время, то свобода и избавление придет для Иудеев из другого места, а ты и дом отца твоего погибнете.

И кто знает, не для такого ли времени ты и достигла достоинства царского?

И сказала Есфирь в ответ Мардохею, будучи славной дочерью еврейского народа:

— Пойду я к царю, хотя это против закона, и если погибнуть суждено мне — погибну без страха за народ свой. А ты пока собери Иудеев и молитесь Господу.

Так ловко опекун свалил тяжесть вины и ответственность за решение на собственную дочь-приемыша!

Мардохей собрал народ и все Израильтяне взывали всеми силами своими, потому что смерть была пред глазами их.

И царица Есфирь прибегла к Господу, объятая смертною горестью. На третий день она, перестав молиться, сняла одежды сетования и оделась по-царски, сделавшись опять чертовски соблазнительной!

Она была прекрасна во цвете красоты своей, и лице ее радостно, как бы исполненное любви, хотя сердце ее и было стеснено от страха. И стала она на внутреннем дворе царского дома, перед домом царя. Царь же сидел в это время на царском престоле своем, в царском доме, прямо против входной двери. Был он облечен во все одеяние величия своего, весь в золоте и драгоценных камнях, и был весьма страшен.

Когда царь увидел царицу Есфирь, стоящую на дворе, он обратил лице свое, пламеневшее славою, и взглянул с сильным гневом. Царица упала духом и от ослабления склонилась на служанку, которая сопровождала ее.

Тут изменил Бог дух царя на кротость, и поспешно встал он с престола своего и принял ее в объятия свои, пока она не пришла в себя. Потом он утешил ее ласковыми словами, сказав ей:

— Что тебе надобно, Есфирюшка? Ободрись, не умрешь, ибо наше владычество общее с тобою.

И простер царь к Есфири руку с золотым скипетром, обнял Есфирь, поцеловал ее и еще раз спросил, что ее тревожит. Она сказала:

— Я всегда видела в тебе, господин, как бы Ангела Божия, и смутилось сердце мое от страха пред славою твоею, ибо дивен ты, господин, и лице твое исполнено благодати. — Тут Есфирь опять упала от ослабления, и царь смутился, а все его слуги утешали ее.

— Что тебе, царица Есфирь, и какая просьба твоя? — Спросил ее царь. — Даже до полуцарства будет дано тебе.

— Ныне у меня день праздничный. Если царю благоугодно, пусть придет царь с Аманом сегодня на пир, который я приготовила ему.

Царь тут же послал за Аманом, чтобы сделать по слову Есфири. И пришел царь с Аманом на пир, который приготовила Есфирь. И сказал царь Есфири при питье вина:

— Так какое же желание твое? Оно будет удовлетворено! Какая просьба твоя? Хотя бы до полуцарства проси, я подарю тебе!

— Вот мое желание и моя просьба: если я нашла благоволение в очах царя, и если царю благоугодно удовлетворить желание мое и исполнить просьбу мою, то пусть царь с Аманом придет еще завтра на пир, который я приготовлю для них, и завтра я исполню слово царя.

Вышел Аман в тот день веселый и благодушный. Но когда увидел Аман Мардохея у ворот царских, и тот не встал и с места не тронулся пред ним, тогда исполнился Аман гневом на Мардохея. Однако же скрепился Аман.

Но, видимо, взыграл какой-то комплекс неполноценности в Амане. Посему когда пришел в дом свой, то послал позвать друзей своих и Зерешь, жену свою. Начал он перед ними бахвалиться, рассказывать им о великом богатстве своем и о множестве сыновей своих и обо всем том, как возвеличил его царь и как вознес его над князьями и слугами царскими. И сказал еще Аман:

— Да и царица Есфирь никого не позвала с царем на пир, который она готовит завтра, кроме меня. Но всего этого не довольно для меня, доколе я вижу Мардохея Иудеянина сидящим у ворот царских.

Сказала ему Зерешь, жена его:

— Пусть приготовят дерево вышиною в пятьдесят локтей, и утром скажи царю, чтобы повесили Мардохея на нем, и тогда весело иди на пир с царем.

Понравилось это слово Аману, и он приготовил дерево.

А в ту ночь Господь отнял сон от царя, и он велел слуге принести памятную книгу дневных записей. Читали книгу перед царем, и было найдено записанным там, как донес Мардохей на Гавафу и Фарру, двух евнухов царских, оберегавших порог, которые замышляли наложить руку на царя Артаксеркса. И вопросил царь своих слуг: