Далида, видя, что он открыл ей все сердце свое, послала и звала владельцев Филистимских, сказав им:

— Деньги вперед. Как говорится, утром деньги, вечером стулья. Без задатка не работаю. Открыл мне Самсон тайну свою.

Пришли и принесли ей владельцы Филистимские серебро в руках своих. Усыпила Далида Самсона на коленях своих, и призвала соседа-стригаля баранов, который остриг Самсона наголо.

И когда завизжала Далида:

— Самсон! Самсон! Берегись!

Он пробудился от сна своего, но не знал, что Господь отступил от него: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить»…

Филистимляне схватили его, на всякий пожарный, выкололи ему глаза, привели в Газу и оковали его двумя медными цепями. Там, в местном ГУЛАГе Самсон молол зерно.

Между тем волосы на голове его начали отрастать, а с ними возвращалась и сила. Но об этом не подумали Филистимляне, а ведь приставь к Самсону местного цирюльника или даже простого овечьего стригаля, не было бы последующих забот.

Однажды Филистимляне собрались, чтобы принести великую жертву Дагону, богу своему, и отпраздновать свою победу над Самсоном. И весь народ, видя плененного Самсона, прославлял бога своего, говоря:

— Бог наш предал в руки наши врага окаянного и опустошителя земли нашей, который побил многих из нас.

В разгар веселья народного кто-то из властителей предложил:

— Приведите Самсона из дома темничного, пусть он позабавит нас.

Призвали Самсона из дома узников, и он забавлял их, а зрители заушали его, а потом поставили его между столбами, на которых утвержден был огромный домина — что-то вроде Дворца Съездов. Дом же был полон мужчин и женщин, среди которых была вся знать Филистимская, и на кровле было до трех тысяч мужчин и женщин, смотревших на забавляющего их Самсона.

И сказал Самсон отроку, который водил его за руку:

— Сынок, подведи меня, чтобы ощупать мне столбы, и прислониться к ним — намаялся я уже, ублажая толпу.

Отрок так и сделал. И воззвал Самсон к Господу:

— Господи Боже! Вспомни меня и укрепи меня еще разочек, чтобы мне в один раз отмстить Филистимлянам за два глаза мои.

И Самсон, у коего опять сила появилась, уперся руками в два средних столба, на которых утвержден был дом, и стал их рушить. И зарычал, аки лев:

— Умри, душа моя, с Филистимлянами!

Поднатужился Самсон, и обрушился дом на владельцев и на весь народ, бывший в нем. И было умерших, которых умертвил Самсон-камикадзе при смерти своей, поболее, нежели тех, что умертвил он за всю предыдущую жизнь.

Скажем прямо: Господь не искал легких путей. Ему ненавистных почему-то Филистимлян покарать — как два пальца об асфальт. Он же устроил какой-то театр одного зрителя, в котором Самсон разыгрывал трагикомедию с участием всего Филистимлянского народа.

Пришли братья Самсоновы и весь дом отца его, и взяли его, и пошли и похоронили его во гробе Маноя, отца его. Как нашли они его тело, погребенное под развалинами, одному Богу известно.

В те дни, когда управляли судьи сынами Израилевыми, опять случился голод на земле. Почему-то вечно у этих избранных, равно как и у богоносных народов, голод случается чаще, чем у других: то зима теплая, то лето холодное… Видать, у них вечные нелады с Богом!

И вот одна семья Ефрафян из Вифлеема Иудейского — глава семьи, Елимелех, жена его, Ноеминь, и сыновья их, Махлон и Хилеон — решила свалить за бугор. Пошли они искать счастья на полях Моавитских. Но только они обосновались на тех полях, как Елимелех приказал долго жить.

Шло время, подросли его сыновья и взяли себе жен из Моавитянок, имя одной было Орфа, что значит «шея», а другой — Руфь, что значит «подруга». Прожили они в мире и согласии всего около десяти лет, после чего и Махлон с Хилеоном вслед за папашей своим тоже отбросили сандали. Так было им предначертано судьбой, ибо имя Махлона, мужа Руфи, обозначает «слабость», а имя Хилеон означает «растрачивающий». Осталась Ноеминь одна со своими снохами.

Дошел слух до полей Моавитских, что Бог посетил народ свой при очередной инспекции и дал ему хлеб, чтоб не поперемёр с голодухи — иначе кто же будет ему молиться? Встала Ноеминь со снохами своими и пошла обратно с полей Моавитских в свою землю.

Когда они уже шли по дороге, возвращаясь в землю Иудейскую, Ноеминь сказала двум снохам своим:

— Знаете, девочки, возвращайтесь-ка вы каждая в дом матери своей. А за то, как вы поступали со мною и с сынами моими, да сотворит Господь с вами милость. Вы еще молоды, у вас вся жизнь впереди: желаю вам, чтобы вы нашли пристанище каждая в доме своего будущего мужа! Одним словом, желаю вам личного счастья в семейной жизни!

Поцеловала она их на прощание, но те подняли вопль:

— Нет! Мы с тобою пойдем к народу твоему.

— Возвратитесь, дочери мои, по домам, я вам добра желаю. Зачем вам идти со мною? Разве еще есть у меня сыновья в чреве моем, которые могли бы стать вам мужьями? Старая я уже кляча, чтоб мне быть замужем. Да если б я и сию же ночь стала бы жить с мужем и нарожала бы сыновей, то каково вам-то ждать, пока они выросли бы? Можно ли вам медлить и не выходить замуж? Нет, дочери мои, я весьма сокрушаюсь о вас…

Но снохи Ноемини плакали, не переставая. Однако, Орфа все же вняла совету мудрой свекрови своей и возвратилась к народу своему, а Руфь осталась с нею.

Уговаривала Ноеминь Руфь:

— Вот, невестка твоя возвратилась к народу своему и к своим богам. Шла б и ты вслед за невесткою твоею.

— Не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя. Куда ты пойдешь, туда и я пойду, где ты жить будешь, там и я буду жить. Народ твой будет моим народом, а твой Бог — моим Богом. И где ты умрешь, там и я умру и погребена буду: смерть одна разлучит меня с тобою.

И пошли обе дальше вместе, доколе не пришли в Вифлеем. Когда пришли они в Вифлеем, весь город пришел в движение:

— Неужто это Ноеминь?

Она сказала им:

— Не называйте меня Ноеминью, ибо значит это имя «приятная», а называйте меня Марою, т. е. «горькою», потому что Вседержитель послал мне великую горесть. Вышла отсюда я с достатком, а возвратил меня Господь с пустыми руками. Зачем называть меня Ноеминью, когда Господь заставил меня страдать?

Так возвратилась Ноеминь, и с нею сноха ее Руфь Моавитянка, в Вифлеем в начале жатвы ячменя. Ни кола, ни двора, да и мужика подсобить нету. И на диету садиться не надо — голодуха!

Был у Ноемини родственник по мужу ее, человек весьма знатный, из племени Елимелехова, имя ему Вооз. И было в его владении поле.

Однажды сказала Руфь свекрови своей:

— Пойду я на поле и буду подбирать колосья по следам того, у кого найду благоволение.

— И то верно, поди, доченька, поди!

Руфь пошла и подбирала в поле колосья позади жнецов. И надо же — та часть поля, где она их подбирала, принадлежала именно Воозу! Бывают же такие совпадения!

В один из дней, Вооз пришел из Вифлеема с проверкой, не бездельничают ли рабы его. Подозвав слугу своего, приставленного к жнецам, он спросил:

— Чья это молодая женщина ошивается на моем поле?

— Эта Моавитянка, пришедшая с Ноеминью. Она попросила разрешения подбирать колоски после жнецов.

И сказал Вооз Руфи:

— Послушай, дочь моя, не переходи отсюда, подбирать колосья на другое поле, но будь здесь с моими служанками. Я приказал слугам моим не трогать тебя. А когда захочешь пить, иди к сосудам и пей, откуда черпают слуги мои.

Пала Руфь на лице свое и сказала ему:

— Чем снискала я в глазах твоих милость, что ты принимаешь меня, хотя я и чужеземка?

— Понаслышан я, сколько всего доброго сделала ты для свекрови своей по смерти мужа твоего, что ты оставила твоего отца и твою мать и твою родину и пришла к народу, которого ты не знала вчера и третьего дня. Да воздаст Господь за это дело твое, и да будет тебе полная награда от Господа Бога Израилева, к которому ты пришла, чтоб успокоиться под его крылами!