— Да буду я в милости пред очами твоими, господин мой! Ты утешил меня и говорил по сердцу рабы твоей, между тем как я не стою ни одной из рабынь твоих.

— Ладно, ладно…. — Сказал растроганный Вооз. — Время обеда наступило, приди сюда и ешь хлеб и обмакивай кусок твой в уксус.

Села Руфь возле жнецов, Вооз подал ей хлеба, она ела, наелась, и еще осталось. Потом встала она и подбирала колосья, оставшиеся после жнецов до вечера.

Смолотив зерно, она пошла в город, и Ноеминь увидела, сколько она набрала. Подойдя к свекрови своей, вынула Руфь из-за пазухи своей то, что оставила от обеда, и дала ей. И спросила ее свекровь:

— Где ты собирала сегодня и где работала? Да будет благословен принявший тебя!

— Человеку тому, у которого я сегодня работала, назвался мне — имя его Вооз.

— Ну да?! Ёлы-палы! Так ведь он же из нашей родни!

— Он разрешил мне быть с его служанками, доколе не докончат они жатвы своей.

— Хорошо, дочь моя, что ты будешь ходить со служанками его, и не будут оскорблять тебя на другом поле.

Так и была Руфь со служанками Воозовыми и подбирала колосья, доколе не кончилась жатва ячменя и жатва пшеницы.

И сказала ей Ноеминь:

— Дочь моя, не поискать ли тебе пристанища, чтобы тебе хорошо было? Вот, Вооз эту ночь веет на гумне ячмень. Помойся-подмойся, сделай макияж, плесни на себя несколько капель Диора, надень на себя нарядные одежды твои и пойди на гумно, но не показывайся Воозу. Вот когда кончит он есть-пить и ляжет спать, тогда приди в то место, где он лег, открой у ног его и ляг. Ну, а что тебе делать дальше, он сам тебе скажет…

— Хорошо, матушка! Сделаю все, что ты сказала мне.

И пошла Руфь на гумно. Видит оттуда, что Вооз наелся-напился и развеселил сердце свое. А после пошел спать подле скирда. Руфь пришла тихонько к той скирде, открыла местечко у ног Воозовых и легла в полном соответствии с полученными от Мары-Ноемини инструкциями.

В полночь Вооз проснулся он отчего-то и видит — у ног его лежит женщина! Вооз вопросил:

— Кто ты?

— Кто, кто… Конь в пальто! — Пошутила Руфь. — Это я, Руфь, раба твоя, простри крыло твое на рабу твою, ибо ты родственник мой.

— Благословенна ты от Господа, дочь моя! Это последнее твое доброе дело сделала ты еще лучше прежнего — не пошла искать молодых людей. Не зря в нашей песне поется: «Старикам везде у нас почет». Не бойся, дочь моя, я сделаю тебе все, что захочешь, ибо у всех ворот народа моего знают, что ты женщина добродетельная.

Я, и правда, — твой родственник, но есть еще родственник ближе меня. Поэтому переночуй эту ночь здесь, а завтра же я поведу тебя к родственнику. Если он примет тебя, то хорошо, пусть примет, а если он не захочет принять тебя, то я приму. Жив Господь! Спи до утра.

И спала Руфь у ног его до утра и встала прежде, нежели могли они познать друг друга. Вот какой Вооз добродетельный был: не всякий бы устоял такого соблазна! Он же после этой ночи отмерил ей шесть мер ячменя: ведь и добрые намерения должно вознаграждать!

Руфь пришла к свекрови своей и рассказала ей обо всем.

В это же время Вооз вышел к воротам и сидел там. И вот, идет мимо тот самый родственник, о котором упоминал Вооз. Подозвал его Вооз и позвал еще десять человек из старейшин города, после чего сказал родственнику:

— Ноеминь, возвратившаяся с полей Моавитских, продает часть поля, принадлежавшую брату нашему Елимелеху. Скажи при сидящих здесь старейшинах народа моего, хочешь ли выкупить делянку?

— Ясное дело, хочу!

— Но коли ты купишь поле у Ноемини, то должен взять Руфь Моавитянку, жену умершего сына Ноемини, в замужество, чтобы восстановить имя умершего в уделе его.

— Ну уж нетушки, спасибочко! У меня и так дом полон жен! Хочешь, выкупай сам тот удел с таким приданным.

Прежде такой был обычай у Израиля при выкупе и при обмене для подтверждения какого-либо дела: один снимал сапог свой и давал другому, который принимал право родственника, и это было свидетельством у Израиля. Так что родственник снял свой сапог и вручил его Воозу. И сказал тогда Вооз старейшинам:

— Вы теперь свидетели тому, что я покупаю у Ноемини все Елимелехово и все Хилеоново и Махлоново, а также и Руфь, жену Махлонову, беру себе в жену, чтоб оставить имя умершего в уделе его, и чтобы не исчезло имя умершего между братьями его.

И взял Вооз Руфь, и она сделалась его женою. И вошел он к ней, и Господь дал ей беременность, и она родила сына.

И говорили женщины Ноемини:

— Благословен Господь, что он не оставил тебя ныне без наследника! И да будет славно имя его в Израиле! Он будет тебе отрадою и питателем в старости твоей.

И взяла Ноеминь дитя сие, и носила его в объятиях своих, и была ему нянькою. Соседки нарекли ему имя Овид, что означает «служитель».

Такова история жизни Руфи, дочери необрезанных, которая стала праматерью великого Израильского царя и не менее великого блудодея Давида.

Был один человек из Рамафаим-Цофима, с горы Ефремовой, имя ему было Елкана. У него были две жены — Анна и Феннана. У Феннаны были дети, у Анны же не было детей — Господь заключил чрево ее. Судя по всему, у Господа была немалая гинекологическая практика.

В положенные дни ходил Елкана из города своего в Силом поклоняться и приносить жертву Господу Саваофу. И всегда приносил Елкана жертву, давая Феннане и всем сыновьям и дочерям ее части, а Анне же давал часть особую, ибо любил Анну более, нежели Феннану.

Фенана постоянно зло поддразнивала Анну и сильно огорчала ее, побуждая к ропоту на Господа, который заключил чрево ее. Однако Анна только плакала и сетовала да с расстройства ничего не ела, но про Бога ни одного слова худого вслух не произносила.

И сказал ей Елкана:

— Анна! Ну что ты все плачешь да плачешь и не ешь ничего? Так и ноги протянуть недолго. Отчего скорбит сердце твое? Разве я для тебя не лучше десяти сыновей?

И встала Анна из-за стола, после того, как они ели и пили в Силоме, и стала пред Господом. А в стороночке на ступенечках у входа в храм Господень сидел Илий, священник того храма.

Анна была в скорби души, молилась Господу, и горько плакала и дала обет, говоря:

— Господи Всемогущий Боже Саваоф! Если ты призришь на скорбь рабы твоей и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы твоей и дашь рабе твоей дитя мужеского пола, то я отдам его Господу в дар на все дни жизни его. Вина и сикера не будет он пить, и бритва не коснется головы его.

Между тем как Анна долго молилась пред Господом, Илий смотрел на уста ее. А поскольку Анна говорила в сердце своем, а уста ее только беззвучно двигались, и не было слышно голоса ее, то Илий счел ее пьяною. И сказал ей Илий:

— Доколе ты будешь пьяною? Вытрезвись от вина твоего! А сейчас пошла вон от лица Господня!

— Нет, господин мой… Я — жена, скорбящая духом. А вина и сикера я не пила. Изливаю душу мою пред Господом. Не считай рабы твоей негодною женщиною, ибо от великой печали моей и от скорби моей я говорила доселе.

Послушал Илий женщину, совестно ему стало:

— Ну, иди, иди с миром! Походатайствую я за тебя перед Богом Израилевым, исполнит он прошение твое, чего ты просила у него.

— Да найдет раба твоя милость в очах твоих!

И пошла она в путь свой, и ела, и пила, и лице ее не было уже печально, как прежде. И когда возвратились они в дом свой в Раму, в ту же ночь познал Елкана Анну. И вспомнил о ней Господь, не забыл!

Зачала Анна и родила сына и дала ему имя Самуил, что значит «имя Бога», ибо, говорила она, от Господа Бога Саваофа я испросила его.