…Помнится, как в большой комнате, чуть ли не половину которой занимала картотека, сотрудница отдела разыскивала учетные карточки двадцати пяти Героев Советского Союза. Я называл их фамилии по алфавиту, как они перечислены в Указе Президиума Верховного Совета, и рука девушки протягивалась то к одному отделению картотеки, то к другому, то к третьему… Когда же она нашла все и передала работнику отдела, тот, посмотрев, удивился:

— Позвольте, все двадцать пять из одного взвода? Выходит, широнинский взвод?

Да, на всех карточках было помечено — восьмая рота, первый взвод…

Но еще большую неожиданность пришлось испытать в тот день мне самому. Долгое время считалось, что в живых после памятного боя остался только Петр Николаевич — вернулся в свой родной Кирс, живет там и работает. И вдруг, знакомясь с карточками, увидел, что на четырех из них вписанное вверху слово «Посмертно» было зачеркнуто и сделана приписка: «Грамота вручена лично награжденному». Это были — Вернигоренко (Вернигора), Букаев, Тюрин, Торопов. Позже, списавшись, узнал, что Вернигоренко из своей Ново-Михайловки, куда он вернулся после войны, переехал на Дон, работает в шахте горным мастером, что Тюрин в своей Туле, что Торопов тоже дождался победы, однако вскоре после войны погиб от злобной бандеровской пули…

А первый взвод все эти годы жил и живет от одного поколения призывников к другому, как бы обновляясь вечной юностью своей Родины, достойно несет славное и легендарное имя широнинского…

Пройдя в рощу, я присел на пенек вблизи вкопанной в землю печурки и ждал, пока разыщут командира. На тропинке раздались шаги, и вдруг почудилось, что вот-вот сейчас из-за деревьев покажется сухонький, с поседевшим ершистым зачесом волос Петр Николаевич. Поднявшись, я шагнул навстречу. На поляну вышел ладно сложенный молодой офицер с загорелым лицом, смуглость которого как бы подчеркивалась и чуть намеченными смолисто-черными усиками и горячими темно-карими глазами.

— Лейтенант Бутковский, — представился он.

Узнав о том, с какой целью я пришел, он несколько смутился. А возможно, это мне так показалось, потому что смутился, пожалуй, прежде всего я сам, не зная, с чего начать разговор. Не с истории же взвода? Она мне была известна. Но не заговорить о ней тоже было нельзя, ибо они ведь деятельно продолжали ее, славную историю своего коллектива, эти быстроглазые, хваткие пареньки, что сновали вокруг стоявшего на поляне мощного ЗИЛа и собирались на выезд — в кузов складывались лопаты, щупы, приборы.

Лейтенант стал рассказывать. Я понимал его сдержанность, его нежелание показаться нескромным, перехвалить кого-либо… Но ведь многое видно было и мне самому… Почти у всех солдат на гимнастерках нагрудные знаки отличников — зримое свидетельство воинского мастерства, исполнительности, прилежности в учебе… Да и задание, доверенное взводу — провести разминирование, обуздать притаившуюся здесь на полях черную смерть, — тоже убедительно говорило о том, на каком счету в части первый взвод, о его дисциплине, высокой ратной подготовке и сплоченности… Из разных мест собрались в дружную боевую семью ее молодые сыны… Старший сержант Шепелевич из Бреста… Младший сержант Томашевский и рядовой Власенко приехали из Змиевского района, на земле которого когда-то сражались широнинцы… Рядовой Балакирев из Иваново, откуда осенью сорок первого года уходил на фронт Василий Грудинин, рядовой Джура Фальзиев из Средней Азии, благодатные сады и величавые горы которой были так близки сердцу Фаждеева… Многие солдаты из Чувашии — труженики этой республики шефствуют над частью…

Я записывал в блокнот фамилию за фамилией, хотя и знал, что к тому времени, когда будут читать повесть, здесь на вечерних поверках зазвучат и другие имена, может быть, тех, кто приедет сюда из Улан-Удэ или из Вологды, или с Николаевщины… Да, первый взвод был и остался таким же, словно представляющим всю нашу многонациональную Отчизну. А сам его молодой нынешний командир, кто он? Заканчивал среднюю школу в Орле, потом — Высшее Московское ордена Ленина училище имени Верховного Совета РСФСР… Это в прошлом — прославленная школа имени ЦИК СССР, почетным курсантом которой навечно зачислен Владимир Ильич Ленин. На выпуске Александру Бутковскому вручили диплом с оценкой «отлично», своей пожизненной профессией он избрал военное дело…

Однако наш разговор надо было заканчивать. Солдаты усаживались в кузов. Водитель взялся за руль и посматривал на лейтенанта, ожидая его команды. В путь! Машина выехала из леса, пересекла луг, направляясь к старому руслу, прогрохотала по настилу моста… И этот обыденный деревянный мост, один из тех, какие любил строить Василий Михайлович Павлов… Здесь, вблизи старого, заросшего бурьяном русла, к которому вплотную примыкало обширное, засеянное целительной мятой поле, воинам предстояло пытливо прощупать каждую пядь земли. Здесь дважды — сперва в оборонительном, а потом в наступательном бою — не на жизнь, а на смерть схлестнулись противоборствующие силы… Армия фашистских захватчиков и армия, самоотверженно отстаивающая родную советскую землю.

Солдаты надели наушники и медленно пошли вдоль поля меж цепких кустов жимолости, чутко прислушиваясь, не взвоет ли зуммер миноискателя, сигнализируя об упрятавшихся в землю коварных и яростных молниях…

Бой был, видать, жаркий. Вскоре на травянистом, окаймленном ивняком пригорке стала расти и расти зловещая груда… Заржавевшие ручные гранаты… Неразорвавшийся снаряд немецкого орудия… Головка от авиабомбы… Несработавшая сигарообразная мина… Безобидный ключ от телеграфного аппарата, снаряд, тут же ствол винтовки, которую кто-то, безымянный, так и не успел разрядить… И патроны, патроны… Отстрелянные гильзы и неотстрелянные… В обоймах, дисках, россыпью…

Солдаты осторожно откапывали и извлекали на свет этот начиненный порохом и тротилом металл. И наверное, не только мне, а и многим из них невольно представилась в эту пору другая, такая же иссеченная железом земля — там, у Тарановки…

Группа подрывников осторожно перенесла все найденное в машину и увезла, чтобы уничтожить далеко в стороне от селений.

Взвод вернулся в лагерь.

Раздумчиво потрескивает костер. Вокруг огня в тесный кружок собрались солдаты. Где-то за речкой отдаленным эхом войны раздался глухой взрыв, и вновь над вечереющей рощей, над лугами благословенная тишина. Киевлянин рядовой Кирсанов негромко запевает любимую всеми песню:

Это хранимая признательной памятью народа песня о широнинцах, о боевых походах отцов, о сыновьях, принявших из их рук оружие победы, о революционной преемственности поколений.

— А вы были в нашем музее? — спросил, когда умолкла песня, лейтенант. — Обязательно зайдите… Откуда только ни приезжают, чтобы его посмотреть…

Да, конечно, я буду и в музее…

Большое светлое здание. Его высокая черепичная кровля, если подходишь к военному городку, видна издалека. Здесь, в просторных залах, бережно и вдумчиво собраны драгоценные реликвии ратной славы гвардейцев, памятные знамена, схемы боевых операций, документы, повествующие о пройденном незабываемом пути.

На стенах портреты питомцев части, Героев Советского Союза, удостоенных этого звания в боях под Тарановкой и Синельниково, на берегах Днепра и Дуная, на улицах и площадях Будапешта.

Сотни и сотни фотоснимков. Прошлое и настоящее выступает здесь в неразрывном единстве.

…Широнин гостит в своей родной части; проходит перед строем нынешнего первого взвода. Он же, Петр Николаевич, сфотографирован рядом с Валентином Павловым — сыном Василия Михайловича. Валентину довелось служить в том же взводе, где служил его отец.

Переписываются с воинами части и не раз гостили у них сыны Болтушкина, Нечипуренко, Скворцова, Зимина и других героев, в чьих семьях, как самая заветная святыня, хранятся Грамоты Президиума Верховного Совета СССР о высокой награде Родины. А Грамота Героя Советского Союза Чертенкова торжественно передана на вечное хранение железнодорожникам Улан-Удэ, где трудился до своего ухода на фронт Иван Матвеевич…