Билютин обернулся к писавшему.

— Заканчиваешь, комиссар?

— Готово, Кондрат Васильевич.

— О наших соображениях насчет Червонного сообщил?

— Да, и о соседнем селе… Мы ведь его тоже можем прихватить… В нашей полосе наступления…

— А о самоходках не забыл? Хотя ладно, о них начштаба особо написал.

— Ну и я тоже добавил. Лишний раз не помешает. Дело того стоит…

— Ну, давай подпишем…

Билютин подписал бумаги, вложил их в плотный пакет и снова вернулся к карте, у которой стоял Широнин.

— Видите, лейтенант, в какую горячую пору к нам подоспели. Передышек нам не дозволено, а метель… метель, может, и на руку. Вот только связь, связь отстает. Без нее — слепые: и мы у себя в полку, и в штабах повыше… Ясно теперь, что от вас зависит?

— Ясно, товарищ гвардии полковник.

Слушая Билютина, Широнин смотрел на карту. Меж Ключами и населенным пунктом, где находился ПСД, лежали горизонтали, обозначавшие ровную степь, затем луг и болото в лощине небольшой реки, за рекой небольшой редкий лес и снова степь.

— Тут можно и напрямик, товарищ гвардии полковник, — сказал Широнин, заметив, что дорога обегает топь далеко в стороне, — болото, если верить карте, и летом проходимое, а сейчас и подавно. Напрямик километров девять будет. От силы полтора часа ходу.

— Напрямик так напрямик. Только поосмотрительней будьте, немцы вот, в частности, здесь, в лесах, могут шалить. Они к своим еще из Чугуева пробиваются. Связного возьмите с собой. Есть у вас подходящий, чтобы вместе на лыжах?

— Не успел спросить, товарищ гвардии полковник, сами знаете, только сегодня прибыл.

— Ну хорошо, попробуем найти здесь. — Полковник шагнул к двери, распахнул ее, вгляделся в темноту, где глазасто мерцали цигарки сидевших связных. — Признавайтесь, гвардейцы, кто на лыжах ходит?

— Я! — раньше всех других прозвучал юношеский звонкий отклик, в котором Широнин сразу узнал голос Шкодина, того самого паренька, который так обрадовался, услышав, что Широнин учитель.

— Хорошо?

— На третьем месте в районе был, товарищ гвардии полковник.

— Ну вот, прямо какие-то хвастуны, а не солдаты. Один уверяет, что ходит на лыжах, как бог, другой, правда, рангом пониже, в масштабе района. Ладно уж… Мигом к коменданту. Скажи, я приказал дать две пары лыж, да отбери получше.

Снарядились в путь быстро и вскоре, перекликнувшись с часовыми, стоявшими на окраине села, вышли в степь. Здесь остановились, присели в кювете. Шкодин заслонил вырываемую ветром, гремящую, как жестяной лист, карту, Петр Николаевич достал компас и при свете фонарика сличил карту с местностью, вычислил азимут, без которого двигаться в завьюженной ночи было невозможно.

Метель разыгрывалась все сильней и сильней. Вначале ветер дул попутный, на юго-восток, и достаточно было при обычном ходе совсем легких, не требующих особого напряжения ударов палками. Но углубились в поле, и словно бы оглушило разъяренной перебранкой всех столкнувшихся на степном раздолье буранных ветров. Они метали хлесткие летучие космы снега то справа, то слева, толчками упирались в грудь и вновь забегали сзади, с сухим шелестом сразу же заносили след. Широнин нет-нет да и посматривал на своего связного. Парень и в самом деле, видать, был натренированный, не отставал, хотя в шинели и в маскхалате, полы которых рвал ветер, ему было идти трудней, чем Широнину в его легком полушубке.

— В след иди! — сердито прикрикнул Петр Николаевич и двумя сильными ударами палок опередил красноармейца, пошел перед ним, чтобы облегчить ему путь.

Через полчаса ходу степь покато начала спускаться к лугу. Еще раз посмотрел на компас. Двигались верно.

На лугу в болоте мело меньше, но сквозь снег проступали смерзшиеся в чугун кочки, и на них лыжи так заерзали, что заломило в щиколотках и пришлось замедлить шаг. Зато реку пересекли одним махом и «елочкой» поднялись по склону к зачерневшему над ним лесу. На той стороне бора должен был находиться хуторок, где помещался ПСД. Не стали искать просеки, благо лес был одноярусный, хвойный, и, внутренне радуясь, что приближаются к цели, скользнули в его затишье. Прошли с километр. Лес поредел, обозначилась опушка. Лыжи съехали в канаву, которая, очевидно, являлась границей лесничества. Помогли друг другу влезть на вал. Но не успели распрямить спины, как послышалось тревожное:

— Стой, кто идет?

Щелкнул затвор.

— Стрелять буду!

— Свои, зови разводящего, — крикнул Широнин.

Прогремел выстрел.

— Что же ты, якуня-ваня, патроны портишь? — не выдержал и упрекнул Широнин.

Пришел разводящий. Оказалось, что они наскочили на дворы, где размещался автобат. Пункт сбора донесений был на другом краю хутора, в десяти минутах ходу. Обочиной раскатанной дороги двинулись туда. Широнину бросились в глаза частые посты часовых и встревоженность разводящих, вспомнились невольно слова полковника о том, что гитлеровцы «шалят».

В тесной, жарко натопленной хатке у полевого телефона дремал старшина. Узнав, из какого полка донесение, он оживился, принял пакет и сочувственно посмотрел на лыжников.

— Нелегко вам, видать, пришлось. Вы б, товарищ лейтенант, в автобат сейчас направились. Там свободней, до утра бы отдохнули.

— Нет уж, старшина, перекусим — да и обратно, — отказался Широнин. — Вот только пакет поскорей доставь в штаб.

— Пакет не задержим, о нем уже три раза спрашивали. А в автобат все-таки советую. Метель, слышите, как расшумелась?..

Петр Николаевич посмотрел на часы. Еще не было и двенадцати. В иной обстановке совет старшины показался бы разумным и к нему следовало бы прислушаться, сейчас же беспокоила другая мысль. А если к утру часть снимется с места? С первого же дня оставить взвод и потом где-то его разыскивать? Нет уж, лучше возвратиться!

— Как, тезка, хватит силенки? — спросил Широнин у своего спутника.

— Да что вы, товарищ лейтенант, нам ли на погоду смотреть? Вроде и неудобно перед полковником будет.

— Ну, тогда собираемся.

Петр Николаевич сразу заспешил, словно опасался, что поддастся уговорам старшины, соблазнится теплым жильем, а оно ой-ой как было бы заманчиво после двух бессонных ночей.

Через несколько минут двинулись в обратную дорогу. В низко нависших снеговых тучах утлой лодчонкой мелькал и тут же исчезал в набегавших гребнях узкий месяц. Прикинув на глаз расположение хутора, тянувшегося вдоль опушки леса, Широнин решил — чтобы не тратить время на разговоры с разводящими — направиться не по улице, как прежде, а въехать прямо в лес.

Месяц вскоре надолго канул в темноту. Надвинулись новые, еще потяжелей, вихревые текучие тучи, и даже в лесу лыжники почувствовали, что метель не только не ослабевает, а усиливается. Раскачиваемые шквальным ветром, скрипуче переговаривались и стонали сосны. Казалось, что буран оборвал с их глухо гудевших верхушек всю хвою и теперь метал ее иглы в лица — не открыть ни глаз, ни рта. Лыжники тяжело наваливались на ветер то правым, то левым плечом, упрямо пробивались сквозь белую кутерьму.

— Товарищ лейтенант, — крикнул Шкодин, останавливаясь и рассматривая что-то на снегу.

— А-ат, а-ат, — донесся до Широнина оборванный ветром крик, и Петр Николаевич тоже остановился, всмотрелся туда, куда тыкал палкой красноармеец. На снегу темнела лыжня.

— А-аша-а! — кричал Шкодин.

«Наша ли? — мелькнуло на миг сомнение у Широнина. — Нашу-то давно, должно быть, занесло». Но тут же неприятное сомнение развеяла приятная, подсказанная обессиленным телом мысль, что если эта лыжня именно та, которую час назад они проложили, значит, можно с уверенностью, без всякой опаски держаться заданного ею направления, не задумываясь над азимутом. И подобно Шкодину, приняв желаемое за реальное, Петр Николаевич свернул по лыжне чуть влево…

Еще полчаса ходьбы. Лес кончился. Лыжники напрягли силы, прибавили шагу, ожидая, что вот-вот начнется спуск к реке. Но неожиданно после трехсот-четырехсот метров, пройденных по степи, вновь перед ними взмыли и загудели высокие сосны бора, и Широнин понял, что сейчас они шли не степью, а поляной, что они сбились с пути. Теперь не зная места стоянки, ориентироваться стало трудней. Сжав одеревенелыми ладонями компас, Петр Николаевич смотрел, как трепетала мерцающая фосфорической зеленью стрелка, пока наконец не уперлась своим острием в направлении леса. Значит, на северо-запад нужно было идти вдоль его опушки.