И хотя широко распространился по миру этот тест, справедливы и множественные нарекания, общее в которых сводится к тому, что почти ничего не говорит об умственных способностях получаемый низкий коэффициент: просто не было, например, в житейском опыте испытуемого тех понятий, которые предложены ему были для разбора. А умен он между тем безусловно, и прекрасно это знают окружающие. И высокий коэффициент об уме свидетельствует мало. Знаменательна реплика психолога Термена, сказавшего, что подобное тестирование похоже на измерение электричества: никто не знает сокровенной сущности явления, но параметры успешно замеряют. В отношении электричества Термен безусловно прав, что же касается разума — увы. И психологи сегодня признаются в этом, остыв от первоначального увлечения. Вот недавние слова известной исследовательницы Тайлер, много лет посвятившей именно попыткам измерить разум: «Если попытаться охарактеризовать дух времени, то это восстание против господства методик Ай-Кью, которые доминировали в большей части двадцатого столетия, и против психологических понятий, основанных на этих методиках». О разнообразии житейского опыта, о богатстве словарного запаса, о широте круга понятий (что скажется на богатстве ассоциаций), безусловно, способен дать знать исследователю этот тест, но вот о разуме как таковом — не очень. Ибо никто пока не знает с достоверностью, что это такое разум, и способность решать узкопрофессиональные задачи — лишь одна из областей приложения этого великого, в разной степени присущего каждому дара создавать мысленно достоверную картину мира во всей его изменчивости, сложности и прихотливом сплетении обстоятельств. А затем — на основе картины этой — разрабатывать модели действия. В зависимости от степени понимания, глубины, трактовки и осмысления мы то восхищенно говорим об уме высоком, светлом и проницательном, то сострадательно молчим, чтоб не обидеть хорошего человека. В зависимости от умственного уровня, от неведомых разнообразных качеств ума из всего виденного, прочитанного, услышанного человеком делаются разные выводы, возникают разные толкования, пробуждаются несхожие отношения и совершаются непохожие действия.
Никому покуда не известно досконально, что это такое — ум, хотя вполне очевидна весомость этой характеристики. Ибо, именно сидя на ступеньке своего разума (а длинная лестница эта устремлена вверх от ярлыка «дурак» до эпитафии «мудрец»), человек строит все свое поведение в окружающем его мире. Однако же издавна известно, что норма, которую необходимо описать и воспроизвести, очень часто не поддается прямому анализу и рассмотрению, но ее образ и представление о ней с легкостью возникают из анализа и описания нарушений. Так, может быть, разговор о сторонах и качествах плохо изученного пока ума удастся повести на примерах его отсутствия? Это тот нередкий случай, когда из совокупности прорех составится впечатление о целой ткани. Ведь сбои и неполадки любого механизма часто больше говорят о его устройстве, чем механизм, работающий великолепно. Не случайно, а вполне закономерно и естественно многие знания об устройстве мозга добывались и добываются исследователями от изучения душевных болезней, из проявлений расстроенности слаженных мозговых систем.
Этот как раз путь и выбрал некогда известный русский врач и психолог Токарский, выступая в конце прошлого века на годичном собрании Московского общества невропатологов и психиатров. Речь его вскоре была опубликована в виде статьи. Называлась она «О глупости» и являлась подлинно научным исследованием.
История человечества, говорил Токарский, есть в такой же, если не в большей, мере история глупости, как и история гениальности. Именно глупость с наибольшей полнотой всегда отражала, готовно воплощала в поступки и события все заблуждения, застывшие догмы, смешные и трагические условности и нормы своего времени. Она старательно перегибала палку, доводила эти нормы до логического конца, превращала представления в абсурд, тем самым помогая последующим поколениям осознать их. И потому преодолеть. И немедленно выдумать что-нибудь новенькое. Это и есть прогресс, и неизвестно, мыслим ли он без глупости.
Токарский начал с необходимости разделить понятия «глупо» и «неумно». Неумно, писал он, упасть из окна, заглядевшись на луну; неумно забыть адрес своей квартиры или сесть на катафалк вместо пролетки, однако это вовсе нельзя назвать глупостью.
Нельзя назвать… Это что-то иное, входящее в негативное, очень общее понятие «неумно». А глупость понятие положительное (то есть обладающее свойствами, органически присущими этому понятию и именно ему).
Какие же это свойства? Отказываясь лаконично определить их, Токарский перечисляет проявления. Он прежде всего говорит, что глупость — родовое понятие. Оно включает в себя ограниченность, безрассудство, легкомыслие, неосмотрительность, бесцельность, нелепость.
А сколько еще деяний подобного рода, писал Токарский, мы просто стыдливо и застенчиво именуем другими именами! Выступает в римском сенате оратор-демагог, поддерживаемый преторианской гвардией. Он обещает заведомо невозможное, сулит невероятное и несбыточное. Ему никто не верит, да и сам он знает, что врет, но никто не возражает. «Разве это глупость?» — спрашивает Токарский. Нет, политика. Но кто здесь тогда дурак?
Основная линия проявления глупости, писал Токарский, очень четко рисуется в известной народной сказке о дурачке, существующей на всех языках у всех народов. Не о том дурачке, который в конечном итоге оказывается умнее рассудительных братьев (о нем разговор особый), а о том, который все делал не так.
Только вчера крепко избитый за то, что плясал на похоронах, уже наученный матерью соответствующему поведению, дурачок снова встречает толпу и с готовностью (более того — с любовью к людям, с желанием угодить) начинает горько плакать. Его снова бьют, ибо встречена свадьба.
Теперь этот старый сюжет следует перевести на современный язык и кратко сформулировать сущность. Так за что же били дурака? За слепое следование последнему указанию.
А жизнь меняется! И воспринимать ее в течении, верно оценивать применимость прошлого опыта — вот чего не может глупость.
А удовлетворенность своим умом? Очевидно, это общая человеческая черта, но только в дураке она достигает упоенности и спокойного довольства. Не стоит верить тому, кто в сердцах или обдуманно обзывает себя дураком, либо прозрачно намекает на свою-де умственную несостоятельность. Не стоит. Дурак не сделает такого. Это умный: либо совершил ошибку и кается, либо придуривается с умыслом. Придуриваться — линия поведения, для которой нужен ум. Личина наивного недомыслия — лазейка спасительная и доступная. Притворяться глупей, чем есть, чтобы получать то скидку, то надбавку, — надежно, выгодно, удобно. Умному дурацкий колпак — и дом отдыха, и шапка-неуязвимка. А дурак стесняется колпака, он обожает тогу и котурны, фимиам и панегирики.
Токарский снова подробно анализирует фольклорную сказку о дурачке и приходит к интересным, далеко идущим выводам.
Пошел дурак по селу и видит — загорелся овин. Он стал играть на дудочке и плясать. Его за это побили. Он заплакал и пошел к матери. «Глупый, — сказала мать, — ты взял бы ведро и залил огонь водой». Пошел опять дурак, видит: у свиньи щетину палят. Он взял ведро воды и стал заливать. Его опять побили.
Что ж теперь увидел в поведении дурака психолог Токарский? Прежде всего — обычное свойство человеческого разума: строить поведение на основе далеко не полных данных о характере ситуации. Мы все нормально и естественно видим и усваиваем лишь часть происходящего, вовсе не всегда верно и полно улавливая связь событий и предметов, но точно выделяя существенные и несущественные детали и черты (здесь толпа, огонь — детали вполне существенные, но разница между овином и свиньей неразумно оставлена дураком в стороне). Сопоставив обнаруженные детали — условия жизненной задачи — с тем, что нам известно, мы применяем готовый, апробированный ранее, разработанный самостоятельно или рекомендованный поступок — решение. Дурак поступает так же, но из прошлого усвоил он мало. Или сейчас сделал неверные выводы, пропустив существенные признаки. И легко потому путает ситуации — где какое поведение выбрать.
