И вот сейчас его сын, Максим Смотрицкий, студент последнего курса Виленской Академии, сидит под сводами академической библиотеки, за грудой фолиантов и рукописей, как за баррикадой, и как будто знает только свои усердные занятия. Он заканчивает Академию, готовится к выпускному экзамену. Ничто не должно этому помешать, никакой опрометчивый, неосторожный шаг. Что же до того, что бурлит, кипит страстями вокруг, — он еще успеет об этом сказать. А сейчас осторожность и осторожность.

Да, экзамены сданы. Получен диплом со знаком св. Общества Иисуса. И новоиспеченный бакалавр наук благополучно распростился со своей альма-матер.

Диплом Академии открывал различные возможности. Максим намеревался учительствовать. Тут же, в Вильно, в какой-нибудь русской школе. Он чувствовал склонность прививать знания, просвещать, внушать. Но получил заманчивое предложение: отправиться в качестве ученого компаньона молодого отпрыска богатой княжеской фамилии в просветительное путешествие по соседним землям Европы. Уж не поспешил ли покинуть пока арену беспокойных событий?

Последнее впечатление, проводившее его из Вильно. Разъяренная толпа униатов и католиков, подстрекаемая своими пастырями, ворвалась на уличку, населенную горожанами православной веры. Осадила дом, где жил автор нашумевшего сочинения против «панства антихристова в Риме». Топорами взломали двери… Злосчастный автор спасся лишь тем, что бежал из крайней комнаты через дымоход.

Максим Смотрицкий выехал вместе со своим молодым спутником. Отъезд, похожий на бегство.

…Земли славянские — Силезия, Словакия. Земли немецкие. Вольный город Нюренберг. Затем Лейпциг и Виттенберг. Благонравные прихожане идут чинно в свои скромные кирхи, отправляют в них скромные протестантские службы, в отличие от пышной театральности католических костелов. Молятся не на латыни — на родном языке. Край зарождения Реформации.

Неизвестно, что извлекал из этого путешествия княжеский отпрыск, но его ученый наставник всюду искал и находил полезные для себя уроки. Долгое пребывание в Лейпциге и Виттенберге. Известнейшие университеты! Максим Смотрицкий — внимательный слушатель лекций. Профессора нового толка, идеальные рассуждения о ценности человеческой личности, о духовной свободе. Звучат имена — Эразм, фон Гуттен, Рейхлин, Меланхтон… Учителя гуманизма. Многое открывалось заново бакалавру наук из Вильно.

В Виттенберге, возвращаясь с лекций, часто пересекает он площадь рынка мимо каменной громады собора. Остановись, прохожий! Вот здесь это было. С этих ступеней в начале века университетский преподаватель богословия Мартин Лютер объявил открытую войну папскому престолу. К этим дверям собора прибил он свои знаменитые «95 тезисов», обличающие злоупотребления римской курии. Провозгласил реформу церкви, охватившую многие страны Европы. Движение, названное его именем. Был отлучен, объявлен слугой дьявола, подвергался преследованиям. Человек, не побоявшийся бросить вызов могущественной церковной державе. Но, увы, испугавшийся движения народного. Пожар крестьянской войны заставил его в страхе кричать: «Убивайте их как бешеных собак!» Слаб бывает вдруг даже самый сильный человек.

Стоит перед порталом Виттенбергского собора бакалавр наук из Вильно, воспитанник Академии св. Общества Иисуса. Стоит на пороге семнадцатого столетия, внимая уроку недавней истории. Живой урок.

Где же теперь его место после столь долгого отсутствия, длившегося три с лишним года?

Тянуло, конечно, в Вильно. Центр умственной, духовной жизни края. Академия с ее профессурой, с ее библиотекой, где было проведено столько возвышенных часов. Ораторы и проповедники. Обилие храмов божьих. И там же крепкое виленское братство: объединение горожан православной веры — ремесленников, торговцев, купцов, служилых — ради общей поддержки друг друга против всяких притеснителей. Братская школа, братская типография-друкарня. В ней печатают сочинения-казанья в ответ на призывные сочинения католических авторов, что печатает типография иезуитов.

И тянуло в Вильно, и приходилось его остерегаться. Слишком горячее место. За эти годы «униатское веселие» нисколько не приутихло; напротив, еще более развязалось.

Рассказывали, что в Вильно был день большого торжества. Прибытие знамени св. Казимира — покровителя города. Знамя проделало путь из Рима, получив благословение самого папы. Пышная процессия встретила священную хоругвь еще за городскими воротами. И канцлер Великого княжества, и жемайтийский кастелян, и виленский епископ, и важные магнаты, сенаторы, и, конечно, духовенство от всех костелов. К ним примкнули колонны ремесленных цехов — портные и сапожники, ткачи и кожевники, маляры и столяры, каменотесы и кузнецы, пивовары и сабельщики… Их ведь более тридцати, разных ремесел и искусств в городе Вильно. Шли купцы, шли военные с копьями и секирами, с огневым оружием. И дети, и нарядно разодетые вельможные дамы, про которых говорят, что любой тонкий шелк для них слишком грубый. А по обе стороны шествия теснился простой народ.

Шествие проследовало через весь город от одних ворот до других, разукрашенных картинами, гербами, изображениями святых, цитатами из Священного писания. Песнопение, музыка, гром пушек Верхнего замка, ружейная пальба на сторожевых башнях, звон колоколов. Казалось, по всему краю раздается великое ликование.

Иногда процессия останавливалась. И открывалось действо. Декламация, чтение возвышенных монологов, драматические диалоги.

Пышное представление развернулось у ворот Академии. Ее воспитанники разыгрывали на помосте классические сцены с участием аллегорических фигур: Теология, Философия, Риторика, Поэтика, История, Грамматика, говорящие от лица основных наук, преподаваемых в Академии. Как положено, звучала латынь, звучал греческий. И даже те из толпы, кто не понимал текста, все равно жадно глядели на эффектное зрелище.

Под конец хор ангельскими голосами пел о том, что св. Казимир искоренит всякое зло, церковную рознь, внесет примирение католиков с иноверцами. И толпа восторженно подхватывала.

А назавтра… Если бы все свершалось так, как поется в песнях! И разве он, Максим Смотрицкий, совсем в стороне от всего этого?

Он нашел себе приют в имении княжеской семьи под городом Минском. Мог проводить часы и дни в отведенной ему библиотечной комнате, погруженный в чтение и писание. Книжный человек, отрешенный от жизни? О, далеко уж не так!

Вот эта книжка оказалась последней каплей. Еще одно сочинение Петра Скарги. Выпущенное в Вильно, выпущенное на русском языке. Соловьиная песнь Брестскому собору, воспевание щедрот унии и грозный рык на тех, кто продолжает упорствовать. Читая, Максим не сдержался и в сердцах написал на полях: «Не последний герц иезуитской роты!» Может быть, с этого замечания и созрела окончательно его решимость действовать. А его действие — это его слово.

Все, что видел и переживал эти годы, начиная еще с дней в Академии и прихода унии, что таил про себя, что накапливалось тяжелым грузом, выливалось сейчас в его слове. Сказанном на бумаге и сказанном громко в открытую. Он много пишет. Он идет на паперть местной церкви и там обращается к прихожанам-белорусам с жаркой речью. К братьям своим по вере, пробуждая в них надежду и твердость. Не поддаваться в хитрые сети. К нему стекаются за советом, за утешением. И он находит такое слово. Немало из принявших унию стали возвращаться в свое родное лоно. В Минске горожане тоже основали братство — по примеру виленского, по примеру Львова, Гродно, городов Западной Руси.

И все-таки в Вильно, в Вильно! Теперь он убежден, что именно там его место.

…Город еще не остыл от последнего потрясения. Униаты, все увеличивающиеся в числе, все больше и больше забирающие силу, учинили погром в православных кварталах. Били стекла в домах, выгоняли из братской школы детей, пытались поломать типографию. Били людей, кто попадался под руку… Стон чудится Максиму Смотрицкому, шагающему по тесным израненным уличкам. А как ты, Петр Скарга, пребывающий в королевских покоях? Неужели ты этого и хотел? Слышишь ли ты сей стон?