— Товарищ директор, — негромко обратился он к сидящему сзади, — кажется, я забыл трубку свою у вас в кабинете. Принесите, пожалуйста.

В машине воцарилась тишина, как перед расстрелом. Выйти, не потревожив сидящих впереди, директор не мог. А человек с усами и не думал трогаться с места.

Говорят, за те полторы минуты, пока директор сообразил, что можно выйти и со стороны водителя, он потерял дар речи, посерел как асфальт и съежился так, что стал вдвое себя самого меньше. Когда же толкнул в спину сидящего за рулем конструктора и неуклюже полез вон из машины, не дав еще выйти водителю, было уже поздно. Высокий руководитель молча выбрался из салона и, не говоря ни слова, пошел к выходу. Свита бросилась за ним…

Так или иначе, но «КИМ-10» в серию не пошел. Новым разработкам советских малолитражек помешала война. А первая послевоенная машина малого класса, «Москвич-400», появилась с четырьмя дверями, хотя ее прообраз, «опель-кадет», имел только две.

Не только «Москвич» и «Победа» вышли на дороги вскоре после окончания Великой Отечественной. Все автомобильные заводы выпустили новые конструкции. Лимузин «ЗИС-110», трехтонка «ГАЗ-51», четырехтонный грузовик «ЗИС-150» стали широко известны. А кроме них в послевоенные годы появились и новые вездеходы, и самосвалы, и автобусы.

Великанов принял самое активное участие в испытаниях этих машин, стал председателем нескольких государственных комиссий, принимавших новые модели. То были уже не автопробеги, которыми «били по бездорожью и разгильдяйству». Машины оснащались сложной контрольной аппаратурой, замеры на разных участках пути тщательно обобщались и систематизировались.

Испытатели прозвали Дмитрия Петровича «Бра-бра-бра» — «Быстренько-раненько». Эти слова у него во время дорожных испытаний были любимыми. Он умел четко и эффективно организовать любой эксперимент. А потом многие часы и дни просиживал над таблицами полученных данных. Вереницы разношерстных цифр получались такие, что ими, казалось, можно неоднократно обернуть экватор. Но с помощью рецептов, которые Великанов выуживал в трудах корифеев теории относительности и математической статистики, он старался свести все в стройную систему.

Результатом многолетних исследований Дмитрия Петровича стал обширный труд «Эксплуатационные качества автомобилей и их эффективность». В ходе послевоенных испытаний выяснилось, что, приобретя новые достоинства, последние модели автомобильной техники обнаружили и… новые дефекты. Прямо как в речи одного из персонажей Аркадия Райкина: «Год от года наши слабые токи становятся все сильнее и сильнее, а наши очаровательные недостатки все очаровательнее…» Вот строки из официальных отчетов:

«…Из таблицы видно, что на один автомобиль типа «ГАЗ-51» в год затрачивается 612 чел.-час. только на техническое обслуживание и текущий ремонт (без капитального). За полный срок службы автомобиля трудовые затраты на его эксплуатацию оказываются примерно в 40 раз больше затрат при изготовлении нового автомобиля на Горьковском автомобильном заводе».

«После нагрева тормозных накладок при движении на спусках до температуры 250—280° С максимальная длина тормозного пути легкового автомобиля «ГАЗ-12» составила 61,8 м и автомобиля высшего класса «ЗИС-110» — 38,5 м. Это дает основание признать, что тормозные качества автомобилей «ГАЗ-12» и «ЗИС-110» по стабильности при нагреве недостаточны».

«…Ширина сидений во всех автобусах меньше требуемой, что создает неудобство для пассажира, сидящего ближе к проходу… Из таблицы видно, что у всех автобусов, используемых для городских перевозок, двери узкие, одинарные и подножки расположены на высоте, превышающей максимально допустимую. Наблюдения, проведенные в НИИАТ, показали, что среднее время входа одного пассажира в автобус «ЗИС-155» или «ЗИС-158» составляет 1,65 сек. и минимальное — 1,5 сек. В то же время у автобусов городского типа, имеющих низко расположенную нижнюю ступеньку («бюссинг», «шоссон»), с широкими дверями, позволяющими входить одновременно двум пассажирам, среднее время входа одного пассажира составляло 0,8 сек. и минимальное — 0,65 сек.».

Мелочи, казалось бы, но тем-то и отличается автомобильная индустрия, что по мере своего развития, по мере роста «тиражей» автоконструкций до сотен тысяч и миллионов экземпляров суммарное их достоинство все в большей степени складывается из потребительских и экономических «мелочей».

Великанов принял эстафету из рук Чудакова, но понес ее по иному маршруту. А эстафета в науке, в научно-техническом прогрессе существенно отличается от спортивных вариантов.

Научный анализ «жизни автомобильной» дал ответы на многие вопросы, волновавшие конструкторов и водителей. Но те же исследования снова увеличили число граней заколдованного многогранника под названием «автомобилизм», и на каждой новой грани появились новые, неведомые прежде проблемы. Когда, по выражению Великанова, автомобиль перерос в автомобильный транспорт, требования экономичности, надежности и безопасности значительно расширились и ужесточились. К ним прибавились такие, как «ремонтопригодность», «утилизируемость», «металлоемкость». Понятие «комфортность», существовавшее раньше только для очень дорогих машин, стало всеобщим. Из одной десятой требования «безопасность» выросло представление об экологичности автомобиля — целая сфера.

Еще 20… 200… 2000 степеней свободы в системе «автомобиль человек — окружающая среда».

Как выпутываться из такого множества неизвестных? Да еще в то время, когда большинство автомобильных специалистов занято увеличением выпуска «в штуках» и пробега «в тонно-километрах».

Но нашлись и в этой ситуации отчаянные автомобилисты, исследователи, полагавшиеся на свой опыт и интуицию, когда не хватало кибернетических методов и компьютеров. Они сделали все возможное, и даже чуточку больше, чтобы разрешить проблемы массового автомобилизма на более высоком, опять же, научном уровне.

Борис Михайлович Фиттерман хорошо знал Чудакова, был знаком и с Великановым. Немало проработал вместе с каждым из них. Но вот покрутила и покидала его судьба, пожалуй, поболее.

Интересно, как вы, уважаемый читатель, представляете себе доктора технических наук, профессора, да еще в возрасте — за семьдесят, да еще заведующего отделом в большом НИИ? Если уж не благообразным старичком с классической седенькой бородкой, то по крайней мере элегантным пожилым джентльменом в красивых очках и с мягкими манерами.

Когда во дворе НАМИ я спросил дорогу в отдел легковых автомобилей у высокого, сутулого и угрюмого человека в классической, основательно потертой шоферской кожаной куртке и ярко-синем картузе с надписью «Речфлот», мне и в голову не пришло, что передо мной заведующий именно этим отделом, тот самый профессор. На водителя междугородного грузовика или, в крайнем случае, на институтского шофера-испытателя он походил гораздо более. Да и лет ему на вид немногим за пятьдесят, при всей его угрюмости и небрежности в костюме. Ибо сухощав, идет быстро, движения резкие, уверенные.

Кабинета своего Фиттерман не имеет принципиально, считает, что должен быть в центре работы коллектива буквальным образом. Стол его стоит посреди не слишком большой комнаты, уставленной чертежными досками и столами сотрудников отдела, увешанной фотографиями и техническими данными легковых автомобилей, при взгляде на которые обильное слюнотечение начинается у каждого истинного любителя. Стол Бориса Михайловича Фиттермана имеет еще несколько особенностей: он самый старый из стоящих в отделе, самый большой, всегда завален таблицами, чертежами, исследовательскими отчетами, и с него всегда что-то пропадает.

— Был у меня на ЗИЛе сотрудник с фамилией известного артиста, — говорит хозяин стола, пытаясь отыскать нужную бумагу. — Вот у него был порядок — на столе никогда вообще ни одной бумажки. Я ему всегда завидовал. Но вот конструктор он никудышный. Да и не артист, хотя с фамилией артистической…