Точная копия того, что вышло впервые в свет более трех с половиной столетий назад, в начале семнадцатого, киевское издательство «Наукова Думка» выпустило снова в наши дни. Вполне современный тираж — десять тысяч экземпляров. Благодарная память.

За этим томиком небольшого формата стоят крутые события своего времени, час испытания в жизни народа… И превратности судьбы самого сочинителя, что предпринял в тот час этот, казалось бы, тихий труд по науке грамматики.

Итак, одна из университетских страниц.

В тот год виленской Академии-университету исполнилось пятнадцать лет. Закрепилось уже прочно положение Академии в Литовском крае, ее главенство над высшим образованием юношества.

По этому случаю Орден иезуитов провел маленькое торжество. Из Рима прибыл уполномоченный генерала Ордена. Приехал и доктор Петр Скарга — первый ректор Академии, неизменный блюститель ее процветания, состоящий ныне личным духовником при короле польском Сигизмунде III. Про него говорили, что он так преуспел на этом новом поприще, оказывая на коронованную особу сильнейшее влияние, что Сигизмунда стали уже называть «королем иезуитов».

В актовом зале за длинным столом разместился сенат в полном составе — ученый совет. Несколько сбоку в строгом внушительном кресле с высокой спинкой занял место Петр Скарга, весь в черном. В зале — профессора, преподаватели. Подобающие речи, чтение одических строф.

Под конец некоторые из студентов, особо отличившиеся поведением и познаниями, подходили один за другим к столу сената, отвешивали глубокий поклон, а затем такой же поклон и перед креслом Петра Скарги. И он осенял их коротким напутственным жестом. Ставить в пример, выделять одних перед другими — излюбленный прием в школах Ордена ради поддержания духа усердия и соперничества. Да будет унижен менее успевающий!

Среди удостоенных чести был и новенький студент, принятый только что на философский факультет. Украинский шляхтич из города Острог. Показал на испытаниях превосходные результаты, особенно по части наук словесных. Скромен, обходителен. Обещающий «материал», из которого можно, пожалуй, что-то вылепить надлежащим образом за академические годы. Студент Максим Смотрицкий.

Он совершил поклон, как положено, и перед Петром Скаргой, а тот ответил своим благословением. Момент, который нелишне будет запомнить.

Молитвы, молитвы… Молитва утренняя — с этого начинался день Академии. Молитва вечерняя — на этом день Академии оканчивался. Долгие службы субботние и особенно долгие службы воскресные. Дух благочиния царил в академических стенах.

Лекции, учебные занятия поглощали почти все время студентов. Логика, риторика, теология, физика и математика. Начала природы по Аристотелю. И метафизика — о неизменных, раз навсегда данных от бога основах бытия. И диалектика по Сократу и Платону — как искусство выводить хитроумные умозаключения и вести спор. Уменье спорить, внушать свои истины высоко ценилось на всех ступенях Ордена. Были лекции, на которых профессора заставляли студентов записывать чуть не дословно. И были в ходу учебные диспуты, в которых студенты приучались опровергать чужие аргументы и защищать свои. Профессор, как высший судья, определял победителей и побежденных. Диспуты выносились иногда и на более широкую арену — для городской публики. В большом академическом костеле св. Яна звучали громкие речи спорящих сторон, а под занавес звучали трубы могучего орга́на, напоминая о спасении душ.

Максим Смотрицкий был весьма усердный студент. Старался получить возможно больше из того, что могла дать академическая профессура, — Орден умел привлекать знатоков своих предметов. Но особую склонность питал он к изучению языков. Строение речи, формы сочетания и преобразования слов казались ему увлекательной игрой, которая, увы, представляется многим лишь сводом скучных правил.

Преподавание языков в Академии было поставлено высоко. Прежде всего, разумеется, латынь. Язык европейской учености и проводник влияния римско-католической церкви. На латыни читали все лекции, сочиняли учебники и научные трактаты. На латыни разыгрывали студенты учебные диспуты. Ну, и, конечно, греческий — другая неотъемлемая часть двуглавого классического образования. Максим Смотрицкий познавал авторов античной культуры с их подлинного голоса. А потом еще древнееврейский для чтения и толкования текстов священного писания — Библии. И занятия по современным языкам тех народов, что населяли объединенное государство: Королевство Польское и Великое княжество Литовское, короче — Речь Посполиту. Предполагалось, что воспитанники Академии, которые займут потом должности светские и духовные, должны знать язык местных жителей, чтобы лучше «пасти свое стадо».

Студент Максим Смотрицкий принес с собой из родного Острога и пристрастие к старославянскому. Слышал его с детства — и в школе, и в церкви. Здесь, в Академии, этот книжный, церковный язык русских занимал скромное место. Один урок в неделю, на экзаменах не проверяется. Максим лишь по собственной воле, занимаясь самостоятельно, не уставал в нем совершенствоваться, — его упорство и его тихий вызов. Вызов тому, что приходилось видеть вокруг и здесь, в этих стенах.

На пятачке Академии, как в малом зеркале, отражались самым наглядным образом вся пестрота и все противоречия разношерстного, разноплеменного государства Речь Посполиты. Здесь учились литовцы и поляки, украинцы и белорусы из присоединенных земель, представители и других народностей. По вере — католики, кальвинисты, лютеране, православные… Какой человек шестнадцатого столетия не привязан крепкими узами к той или иной вере, так много значащей в его жизни! Вера отцов, вера дедов и прадедов.

Академическое начальство старалось, конечно, сохранить вид взаимной терпимости между ними, не допускать открытых столкновений. Репутация Академии в глазах жителей обширного края! И все же… Постоянная напряженность, готовая вот-вот прорваться. Студенты-католики чувствовали свое преимущество, — это же Академия католического Ордена, да и сам король ярый католик, значит, и королевская власть «ихняя». Посматривали свысока на остальных, задирали при малейшей возможности протестантов, этих последователей Лютера и Кальвина, посмевших отвергнуть учение римско-католической церкви и дать в противовес учение свое. И особенно кальвинистов с их крайним отрицанием всего, что было связано с папским престолом. До прихода иезуитов им принадлежало в Литве видное положение. А теперь вынуждены отступать, терпеть. Вечно тлеющий огонь вражды, который то и дело вспыхивал за пределами Академии, на городских улицах, где кальвинистам приходилось круто.

Но и студентам православной веры лучше было быть осмотрительнее. Знать свое место.

Католики собирались на ежедневные молитвы в роскошном академическом костеле. Иноверцы должны были ходить куда-нибудь в город, в свои приходские церкви и кирхи. Максим Смотрицкий ходил в храм Святодуховского монастыря, что в квартале виленского православного братства. От Академии вовсе недалеко — перебежать лишь длинную площадь рынка, и там два шага, — а чувство такое, что ты все же не полноправный академист, а какой-то сторонний.

Был в Академии еще факультет, так сказать, наивысший. Теологический. На нем готовили ученых богословов, рыцарей римской церкви и ее Ордена. Там уже все чистые католики. Борцы со всякой ересью. Особо строгий распорядок, особая программа обучения, установленная в самом Риме генералом Ордена, который посылает регулярно в Вильно своих контролеров-визитаторов проверять положение дел в Академии, а на этом факультете — прежде всего.

Студенты-теологи держались особняком, носили одинаковую строгую одежду, жили в отдельном общежитии-конвикте и ходили парами или тесной группой по академическому двору со смиренным достоинством на лицах. Во всем проявляли они редкостное рвение — и в соблюдении академического устава, и в поучении тех, кто покажется им заблудшим. Могли устроить гонение на своего же собрата студента. И они же совершали карательные вылазки за стены Академии, чтобы вразумить кого нужно из горожан словом или делом. Максим Смотрицкий провожал их долгим взглядом. Осторожнее, осторожнее.