Психология много десятилетий пряла пряжу из наблюдений и описаний, увязывая ее в клубки проблем. Разматывать эти клубки предстоит сегодня физиологам, а они только начали свою работу. Наше дальнейшее повествование поэтому будет посвящено именно клубкам-проблемам, приготовляемым психологами для разматывания.

Мой знакомый однажды рассказывал об особо памятном ему дне в блокадном Ленинграде. Он сидел в каком-то театре (каким чудом и что за театр оказался тогда в осажденном городе, — «может, вообще самодеятельность», забыл) и смотрел «На дне». Было холодно и сыро, сидели одетые. Основным, ни на минуту не оставлявшим ощущением был сосущий голод, и оттого он ослепительно ярко запомнил, как вдруг вместе со всем залом взбудораженно и ожесточенно захлопал на слова Сатина «человек выше сытости». Все хлопали, переживая, должно быть, в ту секунду пронзительное чувство истинности этих слов. И возможно, добавил он, это кажется за давностью лет, но уж слишком отчетливо в памяти острое ощущение счастья. Счастья — обратите внимание — вопреки напряженной неутоленности в самой главной, казалось бы, центральной человеческой потребности — в еде. И тем не менее психологи подтвердят правдоподобие и возможность рассказанного.

Ибо давние попытки свести потребности человека к двум отчетливым и несомненным — «любовь и голод правят миром» — оказались несостоятельны. Древнее утверждение «не хлебом единым жив человек» повседневно и всюду напоминает о своей правоте. Кстати, побуждая исследователей куда уважительней отнестись к мотивам поведения и влечениям человека. И даже инстинкт сохранения жизни — могучий и извечный мотив — не удалось бы назвать главным: перед лицом истории человечества это оказалось бы подтасовкой.

Нет, не только жаждой жизни жив человек. И не хлебом единым. И не одной любовью. И не этими тремя влечениями вместе. Человеку надо еще очень много. Причем сплошь и рядом неясно, чего именно.

Осторожно распутывая этот сложнейший узел, исследователи психики неизменно обнаруживали, что великие писатели уже многое заметили задолго до них. Когда-то оброненная Лецем мысль, что хороши лишь сатирики, которые точат свое перо о философский камень, относится к писателям вообще. Поэтому науки о человеке еще много раз с благодарным удивлением будут констатировать чисто научный приоритет Гёте и Шекспира, Толстого и Данте, Бальзака и Достоевского.

В собранном и предельно лаконичном виде обозначил влечения человека Достоевский. Назвав первой потребность в «хлебе», с очевидностью имея в виду всю совокупность чисто физиологических, как сказали бы сегодня, потребностей, он привел еще два извечных «мучения» человека. Вот второе: «Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы». И еще о том же самом: «Ибо тайна человеческого бытия не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить».

Потом психологи по-разному станут называть эту группу влиятельных мотивов: то потребностью в смысле жизни, то потребностью в идеалах. Мы еще поговорим подробней о расшифровке гениального понимания человека, проявленного великим писателем. А следующим он назвал вот что: «Потребность всемирного соединения есть третье и последнее мучение людей. Всегда человек в целом своем стремился устроиться непременно всемирно».

Предыдущее, второе «мучение» никаких разъяснений не требует. Множество людей, ощущавших себя несчастными, неудачниками, утерявшими всякую радость существования, устно и письменно говорили о бессмысленности своих жизней, о своей ненужности, непристроенности, неприложенности. И наоборот — высокий прилив жизненных сил очевидно и явственно чувствуют люди, обретающие приложение энергии и души. Здесь не надо лабораторных экспериментов. Их в изобилии ставила и ставит жизнь, демонстрируя широчайший диапазон иллюстраций — от непостижимой жизнестойкости летчика Мересьева до предсмертной записки самоубийцы: «Жизнь потеряла смысл».

Пути утоления этой чисто человеческой потребности простираются от сжигающей преданности делу или идее до коллекционерской страсти, похожей со стороны на безумие. От беззаветного героизма и подвижничества до нелепой, рабской и слепой преданности только чьим-то узким интересам. От готовности к смертельному риску до дрожания над крохотной мелочью. От чувства полноты жизни, яркости надежд, устремленности и перспектив до пустоты отчаяния, нежелания назавтра проснуться. Жизнь обязательно должна иметь смысл, и люди обретают его в занятиях разных. Потребность в смысле жизни — это необходимость для человека ощущения своей нужности, своей полезности, своей причастности.

Кстати, потребность в убеждениях и идеалах, мировоззрении входит сюда органично и неотрывно. Ибо ведь именно идеалы служат той духовной материей, которая осеняет служение.

А комментаторы третьего «мучения» полагают, что Достоевский имел в виду острую человеческую потребность ощущать разделенность своих мыслей и убеждений, испытывать чувство единства с окружающими.

Самые разные исследователи принимались с тех пор за составление подробного, детального перечня мотивов человеческих поступков, но разве только чуть или более расширяли названное Достоевским, а правоту его — не опроверг никто.

Психологи-систематики на сегодня насчитывают в человеке несколько десятков разных инстинктов, мотивов и влечений. Все дискуссии сводились и сводятся доныне лишь к сокращению и обобщению. Так было предложено числить основными, коренными четыре потребности: безопасности, признания, дружбы и нового опыта. Создатели других обобщений полагали единственно верным посмотреть, за что в ходе истории боролись наиболее яростно, и именно эти потребности признать за основные. Боролись за средства существования, за любовь, за свободу и за веру (за идеи, убеждения, идеалы). Не правда ли, представляется достоверной и такая постановка вопроса? Только хорошо бы добавить отчетливый мотив престижа и чести, самоутверждения и славы. Впрочем, мы еще вернемся к этому. А пока рассмотрим пристальней несколько таких коренных психологических пружин, каждая из которых была итогом скрупулезных многолетних наблюдений, обобщений в статьях и книгах, предметом споров и специальных экспериментов.

Стремление познавать, интерес и влечение к новизне и неизведанности природа воспитала в каждом живом создании. Сквозь безжалостный фильтр естественного отбора проходили только существа, способные реагировать на новое и неожиданное вниманием, любопытством, обязательным настороженным исследованием. На всех ступенях лестницы эволюции прослеживается это неугасающее свойство, естественно достигая наибольшего накала и обостренности в человеке.

У человека трудно в совершенно чистом виде наблюдать случаи, где эта потребность безраздельно торжествует над всеми другими, и потому особенно интересен один блестящий эксперимент группы американских исследователей из университетского городка Боулинг-Грин.

Подопытным крысам были созданы все условия для абсолютно безоблачного существования в небольшом замкнутом мирке. Вдоволь хватало пищи и воды, не было и речи о нехватке самки или самца. Было достаточно места для заведения гнезда и выкорма потомства. Были даже комнаты, где подопытные могли утолять свою потребность в новизне — менялся цвет и рисунок стен, были педали, рычаги и беличьи колеса. Словом, делалось все возможное, чтобы у подопытных не могло возникнуть ни малейшего желания покинуть этот уютнейший мирок, предусмотрительно и комфортабельно обеспеченный, казалось бы, всем необходимым для несложной крысиной жизни.

А возможность покинуть этот рай была. В том-то и состоял эксперимент. Была дверь, за которой таилась полная, абсолютная неизвестность. Там было темно, и ничто не манило запахом; ощущалось пространство, а крысы терпеть не могут открытых пространств; словом, не было ничего привлекательного.