Тражук, смущенный ее выходкой, не сразу понял, что ей нужно. А мгновение подумав, решил вывалять озорницу в снегу. Там, где дорога круто сворачивала, Тражук догнал Кидери, но девушка вдруг изо всех сил оттолкнула парня. Тражук, проломив тонкую наледь, по пояс увяз в снегу. Он долго барахтался и с большим трудом выбрался на протоптанную дорожку. Огляделся: Кидери и след простыл. Он поплелся домой, а войдя в избу, заметил на гвозде шубу Кидери.

Утром тетя Феня сказала Тражуку:

— Хотела блинами ее накормить, а она ждать не стала. Ох и бедовая ж у тебя сестренка!

На столе он увидел бумажку, на которой было нацарапано: «Ищи другого почтальона, жених из курной избы»…

Впервые Тражук испытал боль от злой насмешки… «Жених из курной избы»…

В то утро первые два урока пролетели как во сне. Но рассеянности его никто не заметил — учителя сами в этот день были не очень-то внимательны. Учеников старших классов сразу после второго урока отпустили по домам, но никто из них не спешил. Они сбивались группами возле школы, перешептывались, старались понять: что происходит у взрослых. Чее Митти ходил гоголем, прикидываясь, что он-то знает какую-то тайну, да ни с кем не поделится. Тражук, занятый невеселыми думами о своей бедности, поплелся домой.

Его приход оказался кстати:

— Вот и ладно получилось, — сказал дядя Степа. — Картошка у нас кончилась. Раз ты свободный, помоги мне.

Дядя Степа присел у края ямы с картошкой. Время от времени по сигналу Тражука он приоткрывал рогожу, единственной левой рукой подхватывал ведро с картошкой, переданное Тражуком, а вниз опускал порожнее.

Тражук, действуя наугад в темноте, быстро наполнял ведро за ведром. Неожиданно в дом вбежал возбужденный и запыхавшийся Вася Черников — одноклассник Тражука.

— Петров! — крикнул он, присев у ямы рядом с дядей Степой. — Вылезай скорей, тебя требует в школу инспектор!

Дядя Степа перепугался:

— Живо, сынок. Беги. Яму мы снова закроем, управимся без тебя.

— Гляди, что делается, Петров! — сказал Черников, когда они добежали до главной улицы. — А насчет инспектора я придумал для хозяев, боялся, что не отпустят тебя.

Тражук однажды уже видел флаги на улицах Кузьминовки. Это было в начале войны, когда наши войска взяли у австрийцев Перемышль. Но тогда флаги были пестрые, и они полоскались на ветру, украшая лучшие дома Кузьминовки. Нынче красные флаги двигались по улице вместе с толпой. У ворот стояли женщины — плакали и с просветленными лицами повторяли короткое слово: «Мир!»

Столько народу Тражук не встречал и в базарные дни. Он приметил: в толпе, что с красными флажками медленно текла по улице, никто не плакал. Вместо короткого и понятного слова «мир» звучали непонятные слова: «ре-во-люция», «де-мон-страция».

Простого люда Тражук в толпе не увидел. Шли лавочники, кузьминовские богачи, учителя, чиновники, учащиеся старших классов. Распоряжались двое — межевой Белянкин и сын благочинного семинарист Вознесенский.

Не понимал Тражук, чему радуются люди. А вот Чее Митти, видно, все было ясно. В руках его дрожала палка с прикрепленным к ней красным платком. Он выкрикивал что-то невнятное и лихо отплясывал.

Толпа уперлась в церковную ограду. Митти с двумя такими же ошалелыми молодцами взбежал на школьное крыльцо. Черников потащил Тражука следом. У первоклашек, оказалось, шел урок. Митти вскочил на парту, сорвал со стены портрет царя, принялся топтать ногами с криком: «Долой Николашку!» Малыши в ужасе примолкли. Учительница Екатерина Степановна спрятала лицо в ладонях.

Тражук не помня себя выбежал на улицу. Там тоже кричали: «Долой! Да здравствует!»…

Белянкин залез на табуретку, вопил, размахивая руками. Его сменил семинарист Вознесенский. Ои тоже разводил руками, истошно верещал. Благочинный, задрав бороду, завороженно смотрел в раскрытый рот сына-семинариста.

Тражук стал кое-что соображать. Итак, царя свергли. Свобода. Все радуются. Начальник почты в парадной форме, шутит, смеется, как Чее Митти. А вот и сам пристав. Он в каком-то сереньком стареньком пальтишке. Пристав пробует шутить, заговаривает с каждым. Это он спросил:

— А почему среди пас нет земского?

Ему зло ответили:

— Царя, наверно, оплакивает. Монархист!

— Зовите его сюда. А не пойдет, тащите за бороду.

Несколько человек бросились к каменному дому земского начальника. Семинарист опередил всех, вскочил на крыльцо, обернулся к толпе:

— Спокойно, граждане! Я его приглашу от вашего имени, — и скрылся в дверях.

Начальник почты развлекал публику:

— Сдрейфил земский. Ждите, когда семинарист сменит ему штаны.

— Чего там приглашать. Волоките его сюда!

На крыльцо взобрался Белянкин. Загородив дверь, начал увещевать слишком горластых. Появился семинарист, оповестил, что земского нет дома, он еще вчера уехал в город…

Все волнения закончились благодарственным молебном. И когда только успел отец благочинный! Пока Тражук, разинув рот, ожидал появления рыжебородого осанистого земского начальника, из церкви вынесли иконы и хоругви. Около ограды появился большой стол, возле него — Поп и дьякон. Услышав густой бас отца дьякона, люди повернулись лицом к церкви. Чее Митти тут как тут. Палку с красным платком куда-то забросил. Держит в одной руке молитвенник с золотой застежкой, в другой — кадило. «Ну и пройдоха!» — подумал про него Тражук. Поп окропил народ кистью из конского хвоста, воздел крест. Первым приложился к золотому кресту пристав, за ним Белянкин. Тражук пристроился в конце длинной очереди, во «то-то потянул сто за рукав, отвел в сторону и оказал по-чувашски:

— Пусть семинаристы да гимназисты крест целуют. Тебе это ни к чему.

Тражук узнал Фрола Тимофеевича Ятросова — бывшего каменского учителя.

— Хватились! — продолжал старик, — Уж целую неделю без царя живем!

…Ятросова знал весь уезд. Хозяева Тражука обрадовались нежданному гостю.

— А народ-то думал, что мир, — сказал Тражук после ужина, оставшись наедине с учителем. — Женщины плакали от радости. А про мир никто и не вспомнил. А как с миром-то, Фрол Тимофеевич? Будет конец войне иль нет?

По старый учитель прямо не ответил. Он по-давешнему ворчливо заговорил о другом:

— Молебен затеяли, чудаки! Богу воздают хвалу. Наплевал он на русский народ, бог-то. А о чувашах и говорить нечего. Мы у него — пасынки. Весь народ России сам, без божьей помощи, восстал и сверг царя, помазанника божьего… Что ж ты не спрашиваешь про новость? — перевел он разговор. — Отца твоего встретил на днях в городе. Лошадь он вместо павшей сивки купил, поехал прямиком в Чулзирму, а я обещал передать тебе эту весть. В субботу отец будет ждать тебя дома.

Старый учитель не упомянул о том, что ему пришлось выручить бедняка, доложить из своего кармана недостающую «красненькую».

Тражук постелил себе на полу, уступив гостю кровать. Фрол Тимофеевич молча ворочался в постели.

— И мне что-то не спится, — подал голос Тражук. — Думки у меня разные в голове.

— Думки? — переспросил старик. — Для тебя это хорошо. А мне вот что-то плохо стало от думок… Так какие же у тебя думки?

— Выходит, теперь у нас в России опять началось «смутное время», как триста лет назад?

Учитель возмутился:

— Тебе говорят — революция, а ты — «смутное время»! Правда, маеты всякой будет немало, но время-то уже не то, время-то революционное. Откуда ты взял-то понятие такое — «смутное время»?

— Я книгу читал «Смутное время». Вот и подумал. Значит, не посадят на престол нового царя.

— Найдутся и такие, что захотят нового. А у нас великих князей развелось столько, что хватит еще лег на триста. А без смуты, братец, теперь не обойдешься. Вот и у меня на душе что-то смутно. Поссорился в города с другом, а здесь — со старым приятелем Белянкиным. II все по тому же вопросу: о войне и мире. Ты помнишь самлейского Авандеева?

— По фамилии я их никого не знаю, самлейских. Если бы по прозвищу…