— Радуйся, Пал Ванч, — возвестил Белянкин. — Твой сын объявился в нашем городе. Возможно, скоро сам в гости пожалует. Слыхал, что он возглавляет нашу контрразведку.

Обрадованный было Мурзабай тут же насторожился. Что еще такое — контрразведка? Ни радости, ни озабоченности Белянкину не выказал.

— Спасибо, Фаддей Панфилыч, — блеснул он лукаво глазами, — Как это понимать: «нашу». Уж не хочешь ли ты сказать, что и мой Назар стал большевиком?

Белянкин хихикнул, подымая придвинутый хозяином стакан:

— Не прикидывайся, Пал Ванч! Наш союз с большевиками был вынужденным. Тогда крестьяне шли за ними. Теперь мужик повернулся к ним спиной. А я, сам знаешь, стою на страже интересов хозяйственного мужика.

«Куда конь с копытом, туда и рак с клешней», — подумал Мурзабай, но промолчал. Белянкин понял, что бывший старшина все еще выжидает.

— Я, Пал Ванч, хочу пригласить к тебе этого вашего… трижды Егора, побеседовать с ним по душам, — снова заговорил Белянкин. — Вот нашелся чудесник! Позор для всей волости.

Хозяин рассмеялся в лицо наглецу:

— В гостях тебя видеть — пожалуйста, всегда рад! А разговаривать с Вись-Ягуром иди куда хочешь.

…Вись-Ягура вызвали в сборную избу, как бунтовщика и зачинщика грабежа в именье Киселева. Белянкин был осведомлен, что прошлогодний ночной налет учинили чулзирминские кулаки. Теперь ему надлежало их выгородить. Однако дело, казавшееся столь простым, обернулось для Белянкина самым роковым образом. Вись-Ягур, как только увидел его, нахмурил брови. Белянкин мягко предложил Егорову «ради спасения своей жизни» назвать несколько участников грабежа из бедняков.

— Врешь, предатель, оборотень! — взорвался Вись-Ягур. — Бедняки ни при чем, кулаки грабили. А ты покрыл их! Я не эсер, не предатель. Я тут — Советская власть, избранная народом!..

— Анархист ты, путаная твоя башка, — старался вразумить бунтовщика Белянкин. — Советов нет больше. Понял? С тобой в моем лице разговаривает настоящая народная власть, власть Комвуча. Ты, сделай милость, не кричи, а отвечай по-хорошему. Наш комитет ничего но слыхал про ваше самоуправство. Хочешь спасти свою дурью голову, назови хотя бы двух-трех большевиков, что вас подбивали на разбой.

Как только Белянкин упомянул большевиков, Ягур ринулся на него с криком: «Левый предатель». Офицер и солдаты, пытавшиеся остановить великана, разлетелись в стороны. Когда все-таки удалось его наконец повалить и скрутить, Ягур плюнул в Белянкина кровавой слюной:

— Берегись, иуда Белянкин! — прохрипел он. — Поймаю, задушу и повешу на осине!

Белянкин побелел:

— Это — коммунист, большевик! Расстрелять его на месте!

Но управляющий распорядился по-своему:

— Арестованного под охраной двух солдат оставим здесь, завтра захватим Кузьминовку. Надо допросить… Не на глазах же у мужиков, которые ему сочувствуют!

Вись-Ягура заперли в амбаре бабки Хвеклэ — на обрывистом берегу Ольховки, на виду. Оставив двух солдат стеречь мятежника, каратели в полном составе укатили в соседнее село.

Нашелся в деревне смельчак, подросток Хведюк. Недаром он записался в «Красную гвардию» Илюши Чугунова. Еще осенью прошлого года это походило на игру, а теперь, когда сам Илюша ушел в настоящую Красную гвардию, Хведюк решил приступить к делу: «Во что бы то ни стало надо спасти Ягура, помочь бежать. А то погубят ни за понюшку табаку». Сметливый паренек для верности решил действовать без помощников, долго обдумывал план. Что, если пробраться под амбар и выпилить в полу дыру. Хведюк знал: амбар стоит на каменных подушках, пролезть можно! А пол в амбаре гнилой, доски совсем трухлявые — в этом амбаре Хведюк бывал и щели в полу видел. Три стороны амбара обозреваются часовым, а четвертая, задняя, висит над обрывом. Звук пилы может услышать страж. Вот если б сам дядя Ягур догадался! Сможет ведь шутя разломать трухлявые доски! Не догадается. В темноте дыр не заметит.

На пустыре у амбара обычно пусто. Разве что какая баба вздумает пойти по воду к реке. Поздним вечером Хведюк взял ведро. Спускаясь к Ольховке по узкой тропинке с земляными ступеньками, паренек замурлыкал чувашскую песню. Скучающий страж сам, не подозревая подвоха, попытался воспроизвести незнакомую мелодию. Подымаясь обратно с полным ведром, Хведюк громко спел по-чувашски:

Часовой знаками велел мальчику поднести ведро и стал пить через край. Пленник забарабанил в дверь амбара, что-то выкрикивал. Хведюк разобрал чувашское слово «понял».

Солдат с криком подбежал к двери: Ягур притих. Хведюк показал на ведро, как бы спрашивая, хочешь, мол, еще пить? Часовой отрицательно покачал головой.

Утром, никого не обнаружив в амбаре с прогнившим полом, часовые не очень-то обеспокоились: они свой долг выполнили, замок цел. Правда, оба кое-что скрыли друг от друга и от начальства: первый, как он пил воду, второй, что под утро слышал подозрительный плеск на реке.

Для офицера сбежавший мужик ничего не значил. Управляющий помалкивал — побег Ягура его не пугал. Смертельно испугался один Белянкин. Он-то запомнил зловещие слова Вись-Ягура.

Жили в русско-чувашском селе Ягали два друга-побратима: чуваш Яшкин и русский Серафим Дятлов. Яшкина кликали просто Яшкиным, — он был один в селе с такой фамилией, а Дятлова — величали Серафимом, да еще иногда и Демьянычем. Фамилию Дятловы носили почти все русские, живущие в Ягали.

Яшкин и Серафим Дятлов почти в один день разменяли пятый десяток и почему-то похожи были друг на друга как близнецы: лицом, мастью, силой и даже голосом. И думки у них были одинаковые: с лета прошлого года оба ходили в большевиках, а с весны этого стали называться коммунистами.

В одном только расходились: Яшкин не доверял эсерам — правым и левым, а особенно невзлюбил он Фаддея Белянкина, почуяв в нем скрытого и опасного врага. А Дятлова связывала с Белянкиным давняя дружба.

Когда белые стали хватать по селам коммунистов, друзья, Дятлов и Яшкин, укрылись в лесу, в заброшенном домике лесника. Тут-то и совершил Серафим промах, не сказал Яшкину, что Белянкин знает это укромное место. Не понял, бедняга, что старый предатель нарочно перед ним пустил слезу, просил назвать тайный уголок, чтобы при случае спрятаться. Не удивился Дятлов, даже когда Белянкин, узнав про дом лесника, вдруг заявил:

— Пока еще для меня нет большой опасности. А вам нечего медлить — перебирайтесь поскорее: заявлюсь к вам не с пустом, а с оружием для коммунистов.

Серафима Дятлова это обещание обрадовало: «Вот удивится Яшкин, когда Фаддей принесет оружие…»

…На рассвете домик лесника окружили враги. Серафим проснулся первым. В дом ввалился Белянкин с офицером. В глаза прежде всего бросились погоны. Погоны! Только тогда Дятлов понял обман и загадочные слова об оружии, которое обещал Белянкин…

— Успокойся, Серафим Демьяныч, — сказал Белянкин. — Тебе ничего не угрожает. Я друзей в беде не оставляю. Твоего товарища отправим в город, а ты получишь свободу… за услугу.

Яшкина разбудили возбужденные голоса, он спросонья разглядывал непрошеных посетителей. Дятлов привстал на своем ложе и со словами: «Спасибо тебе, Фаддей Панфилыч, за свободу!» — боднул Белянкина в живот. Тот опрокинулся на спину. Яшкин вскочил и ударом кулака оглушил офицера, поленом вышиб оконную раму. Дятлов бросился в дверь, Яшкин в окно, но оба напоролись на солдатские штыки… Об этом злодеянии Белянкина никто как будто не знал. Свидетелем как будто был только Ягальский лес, но он молчал. Но на третий день после того как Хведюк спел свою песенку у ветхого амбара тетки Хвеклэ, тело Белянкина нашли на осине в Ягальском лесу.