— Думал, кто чужой, а это ты, оказывается, — смущенно оправдывался он. — Во всем разобраться надо. На, читай, скажи свое мнение.

Семен был доволен! сегодня дядя и без самогона разговорчив. Он схватился за газеты, а дядя рассуждал!

— Белянкин меня удивил. Он, видишь ли, теперь не против большевиков! Мы, объявил, левые эсеры, голосовали за Советскую власть, но входить в правительство пока воздержимся! Мы, говорит, будем признавать Советы потому, что у пас есть свой — Совет крестьянских депутатов. Это что же, выходит, он стоит за двоевластие? Белянкину я не верю. Ну вот не лежит к нему душа, хоть ты что!

Дядя и племянник в разговоре сошлись на том, что это начало чего-то нового. Но если Павел Иванович чувствует перед этим новым душевное смятение, то в душе Семена росла надежда на то, что грядущие сдвиги ведут к лучшему. У Семена укреплялась вера в правоту и силу власти народа.

Мирзабай все-таки предложил Семену «обмыть новую власть», по племянник отшутился:

— Если обмывать, тогда и воевать за нее надо, а я по здоровью признан негодным к строевой службе.

Радаева Тражук в Сухоречье не застал. Тот, уезжая в город, откуда, по словам Ильи, получил какое-то важное известие, наказал:

— Если скоро не вернусь, Илюша, не забудь про друзей — чулзирминцев! Познакомься с Семеном Мурзабайкиным! Пусть они с Тражуком наблюдают за Вись-Ягуром.

«Значит, доверяет», — порадовался Семен, услышав от Тражука напутственное слово Радаева.

— Как уследишь за этим проклятым куштаном? — усомнился он.

Тражук пропустил вопрос друга мимо ушей.

В Сухоречке поднялся спор из-за письма Румаша. Илюша понял буквально заключительные слова: «как у вас там?» Он и настаивал на том, что и в Каменке надо создать Совнарком и организовать Красную гвардию. А рассудительный Спирька толковал эти слова шире: они, мол, относятся не к селу, а к уезду или даже губернии. Но горячность Чугунка было трудно охладить трезвым словом. Он на пальцах пересчитал, кого из сухореченских можно записать в Красную гвардию, — надежных ребят на своем берегу явно по хватало. Тогда он перебрал всех парней из Чулзирмы, с которыми их познакомил Румаш на лугу в семик, — и пальцев на руке не хватило.

Оля попыталась погасить спор:

— Может быть, Илюша и прав, но надо ждать дядю Колю. Без него нельзя начинать. А ты, Тражук, сам поговори с Семеном Тимофеевичем. Расскажи о наших разговорах.

К удивлению Тражука Семен отнесся к его рассказу вполне серьезно:

— Разумница эта Оля Чернышева: надо, конечно, ждать Николая Васильевича. А если он не скоро вернется? Чугунов, допустим, горячится. Но… но почему бы нам с тобой не привлечь Яхруша, племянника Вись-Ягура?

— Верно! — Тражук понял намек Семена. — Хведюк сможет наблюдать за своим новым зятем — Летчиком, Ундри — за Пуян-Танюшем…

В горнице одиноко пьющего самого Павла Ивановича появился Тимук.

— Пал Ванч, можно слово сказать?

— Скажи два, три… В поминальник запишу, Тимохвей Емельяныч, — съязвил хозяин, удивившийся, услыхав от Тимука «Пал Ванч» вместо обычного «Павел пичче».

— Разговор не шутейный, Пал Ванч. Дело сурьезное. Имение Аржанова, сам знаешь, разнесли по щепочкам. А Киселева еще цело. Вот и пришел наш черед! Я поеду на трех подводах, если Семен даст своих лошадей. Смоляков, Магар и Танюш — тоже на трех. Вись-Ягур и Летчик-Кирюк… ну у этих только по одной лошади.

— Значит, чертова дюжина получается, — усмехнулся Мурзабай.

— Ошибся ты — четырнадцать выходит, Пал Ванч!

— Нет, правильно все понял! — Мурзабай стукнул кулаком по столу. — Не ошибся я! Значит, не дадим другим, сами разграбим чужое добро! Нет моего согласия! Не будет вам ни одной подводы. Эка удумали! Кому дорогу показываете? Сегодня — мы у помещика, а завтра — беднота у нас. Стоп! А ты-то чего ради стараешься?

Тимук ждал такого вопроса и заранее приготовился.

— Эх, Пал Ванч! Полжизни служил тебе верно, радел о твоем хозяйстве. А оно, вишь, с воробьиный клюв осталось после раздела с Семеном. Может, подумал я, ты и во мне теперь не нуждаешься! Тогда — куда я? А чего ты боишься? Твое дело сторона. В случае чего, все на себя возьму, сам я, без воли хозяина, для себя, мол, старался. Я же — батрак. С меня взятки гладки при новой-то трудовой власти.

Мурзабай с удивлением разглядывал разговорившегося работника — вечного молчальника, будто впервые его увидел. А ведь он совсем не знал его! Ишь ты, о новой трудовой власти заговорил. Уже пронюхал. Еще права свои батрацкие начнет отстаивать. И как получилось, что Тимук пол-жизни на него работал! Все Угахви виновата. Пригрела бездомного сироту — ишь, родственничек жены, нашему забору — двоюродный плетень. Не пора ли его отвадить?

— Если для себя радеешь, твое право! — вымолвил наконец Мурзабай. — Лошадь возьми, а к Семену ходить и не думай! И киселевское добро ко мне не завози!

Тимук сам знает, куда что завозить! Низко поклонившись, вышел.

Мурзабай усмехнулся, выпил стакан успокоительной жидкости. «Вот такое, значит, начало, дорогой племянничек! Начало чего, я спрашиваю? Начало конца. Растаскают Расею по косточкам разные Вись-Ягуры да Мирские Тимуки — деревенские и городские…»

Отказ Мурзабая от участия в грабеже не смутил истинных защитников: Хаяра Магара и Смолякова.

— Даже сподручнее, что Мирской Тимук сам по себе, — потирал руки Смоляков. — Большевик и матрос — с нами. Они же — беднота, а значит, и главари. Не хватало нам рабочего, вот им и будет мурзабаевский батрак. Все к лучшему, Макар Данилыч.

— А все же сумлеваюсь, — не вполне поддержал его Магар. — Любить Мурзабая не люблю, а уважаю. Башковитый человек. Неспроста он отказывается.

— Был башковитый при царе, а теперь потерял царя в голове. Пьет много, вот и фордыбачится. Шут с ним. Нас он не выдаст. Лишь бы Вись-Ягур не пошел на попятный.

— Не пойдет. Я его атаманом зову. Нравится ему.

— А не взбрыкнет он, когда узнает, что мы на трех подводах, а у него только одна? Он за уравниловку!

— Никуда не денется! А причину найти — твоя забота…

По совету Хаяра Магара будущие налетчики вели себя тихо: в Чулзирме умолкли всякие разговоры о сходке у Вись-Ягура. Простоватому Ягуру было невдомек, что он становился главарем шайки грабителей. Подлинным предводителем был Хаяров, по вдохновителем стал изворотливый лавочник. Он-то привлек и мурзабаевского батрака, и проходимца Кирюка, ставшего обитателем Чулзирмы. Кидери как в воду глядела: женила на себе «анархиста»-кра-савца Падали.

Все было готово, мешала только погода, дороги вдруг сковал мороз. Хотели было дождаться санного пути, но богачи, воспринявшие перемену власти как временное безвластие, торопили. Да и разведчик Тимук донес: управляющий со всей семьей укатил в город, имение сторожил один Ахмет, с которым Тимук был знаком. Магар научил всех смазать погуще тележные колеса. Решено было по совету Магара тронуться ночью после первых петухов, выезжать в сторону гумна и собраться на выгоне. Когда заговорщики расходились, Вись-Ягур нахмурился и грозно предупредил:

— Помните: чтоб все по уговору!

Разведка Семена не дремала: Яхруш и Хведюк заметили, что их поднадзорные старательно смазывали колеса телег. Семен распорядился следить за выездом и послал Тражука верхом в Кузьминовку: прошел слух — Радаев недавно объявился в волостном селе.

Грабители съехались на выгоне, и вдруг Вись-Ягур понял, что богатеи его надули. Магар, Смоляков и Танюш пригнали по три подводы да захватили с собой по работнику. А уговор был: добро делить поровну, сделать по три ездки на одной лошади, без помощников.

— Ах вы сволочи, куштаны, мироеды, кровопивцы! — завопил Вись-Ягур, — Я вам покажу, как бедноту обманывать, — бесновался он, натягивая вожжи. — Да я все село подыму! Мы вас, ненасытных хапуг, самих распотрошим. Не на таковского напали!..

Но и сам он напал не на таковских. С двух сторон навалились на него Магар и Тимук. Смоляков, забежав спереди, повис на вожжах. «Атаман», брошенный спиной на телегу, барахтался под двумя телами, хрипел и брызгал слюной. Смоляков, обдумавший все заранее, выждал минуту и накричал на своих дружков.