— Приезжай, приезжай! — обрадовался Захар. — На будущий год нам действительно нужен будет еще один учитель. К тому времени школу выстроим.

Вечером Захар пошел на вокзал провожать Авандеева. Друзей у вагона собралось немало. В ревкоме Авандеева будет заменять Ильин, бывший ранее секретарем укома. Захар с Ильиным встретились впервые.

Ильин на прощание сказал Захару:

— Завтра же заходи в штаб, увезешь с собой несколько винтовок. И в нашем уезде кулаки начинают баламутить народ. Мы всегда должны быть во всеоружии.

…Захар Тайманов свою семью из избы Кирилэ — брата Лизук, перевез в дом дочери Ятросова. Сам Фрол Тимофеевич попросил об этом:

— Непоседливая дочка моя пошла сражаться с белыми, а дом бросила. Ведь там и конь, и корова. Живите себе! Не надо будет каждый раз выпрашивать коня у кулаков. Езди на нем, как на собственном. Хозяйка, может, и не вернется, — добавил он печально.

Лизук было обрадовалась: «Наконец-то, как люди, будем своей семьей в отдельном доме». Нет ведь, снова не пришлось пожить! Как только переехали, Захар оседлал лошадь и сказал, что ему надо в Кузьминовку. А когда возвратится — не знает. Лизук пробовала умолять его и поплакала. Наконец принялась причитать:

— Двух сыновей родила, не смогла вырастить. Уходил в солдаты — осталась беременная, без тебя дочку родила, и ее без тебя с Тарасом вдвоем, обливаясь слезами, похоронили. Если б ты был дома, может, и она живой осталась? Все — впроголодь, молока у меня не было… Люди, моложе тебя, живут дома. Кто тебя гонит?.. Почему такая жалкая судьба мне выпала?..

И сердился, и печалился Захар. Однако ничем не мог Лизук успокоить.

— Недалеко уеду, буду поблизости, — говорил он, гладя ее по волосам. — Домой смогу наведываться часто. Кузьминовка близко. Пешком за полчаса можно добежать.

Вскоре пегашка Анук Ятросовой умчала Захара по дороге в Кузьминовку.

В доме еще долго раздавались причитания мачехи. Тарас закрыл за отцом ворота и деловито направился в хлев — проверить надежность отцовского тайника, — там были спрятаны винтовки.

Мурзабай хорошо знал законы старой жизни. Не только знал, но и придерживался их, всегда хотел быть примером для других и дома и на людях. Но не потому, что сам был когда-то старшиной, а за другие свои добродетели считал он себя полезным для России.

О «крепком крестьянине» Мурзабай размышлял чаще, чем когда-то Белянкин… Стараясь побольше засеять земли, он раньше рассуждал так:

«Зачем мне выращивать много хлеба? Люди бывают сыты одной буханкой. И я не съедаю две: даже от одной остаются куски. Семья у меня небольшая. Мне бы хватило две-три десятины. Я забочусь о других. Такие крестьяне, как я, опора страны. Весь народ кормим. Умные люди говорят, что «Самарская губерния — житница России». Мы и есть «житница». В этом почетном деле есть и моя доля. Из нашей пшеничной муки, говорят, в Италии макароны изготовляют. Не знаю, сам я не едал. Как и другие чуваши, предпочитаю салму. Не роняем чести своего государства, стараемся поднимать урожаи…

…Теперь богатые хозяйства хиреют. Советская власть из сел постепенно вывозит зерно. Вывозить-то вывозит, но… но как она думает жить дальше? Если крепким хозяйствам ставить препоны, то кто же будет кормить страну?»

Теперь все чаще и чаще одолевали Мурзабая сомнения. Он внутренне спорил сам с собой. От этого голова шла кругом. И верно, одному рассуждать трудно, истина рождается в споре. Чтобы прийти к правильному выводу, нужен собеседник.

И тогда Мурзабай выдумал себе собеседника по имени Тагам. А этот Тагам казался ому Ятросовым, а то обертывался давно умершим братом Тимушем. Теперь вот предстал Захаром Таймановым. Тагам крепко засел в Мурзабае. И Мурзабай по-прежнему спорил сам с собой. Если бы записать мысли Мурзабая, этот внутренний спор выглядел бы так:

Мурзабай. Какая бы власть ни была, я нужный для страны человек. Выращиваю хлеб и тем кормлю город.

Тагам. И все же за проданный хлеб ты стараешься получить побольше денег. Даром не отдаешь. И ругаешь власть, которая берет бесплатно.

Мурзабай. Я деньги в карты не проигрываю. Капитал мне необходим для содержания хозяйства, те же машины дорого встают.

Тагам. И капиталисты так же говорят. Мы, дескать, развиваем нашу промышленность, рабочему народу предоставляем работу.

Мурзабай. Правильно говорят.

Тагам. Тогда и ты не крестьянин, а капиталист.

Дойдя до этого довода, Мурзабай сам терялся. Нет, он — крестьянин. Не капиталист и не помещик. Помещики, распоряжаясь землей, только мешали делу. Правильно, что отняли у них земли и передали крестьянам. Век помещиков миновал. Кто должен быть хозяином земли? Бедняк? Он даже сам себя не прокормит. Так называемый середняк, хоть и живет хорошо, зерна много продавать государству не может. Без крепкого хозяйства, где и скот и машины, излишков хлеба не получишь. Ошибаются эти «Тагамы». И так, снова обретая силы, Мурзабай пытается загнать в угол выдуманного им самим Тагама.

Мурзабай. Вы нас, сравнивая с капиталистами, стараетесь ликвидировать. А если уничтожите мурзабаев, Медведевых, тогда как будете жить? Понадеетесь на чахрунов — все с голоду помрете.

Тагам. Давай рассуждать по порядку! Вас никто не уничтожает. Живите мирно. Не бунтуйте против Советской власти, не подстрекайте народ. Тогда и вас не тронут.

Мурзабай. Об этом мне Симун говорил еще в позапрошлом году. Он оказался частично прав. Я не борюсь против Советов, народ не подстрекаю. Сижу, наблюдаю и жду, как пойдет дальше. И вы меня в тюрьму не сажаете. Однако хлеб вам давай, без денег давай. И деньги еще с нас же сдираете. Сегодня отдам зерно, завтра отдам, а на третий день и я останусь таким же, как Чахрун. Что тогда? Мы, крестьяне, как-нибудь проживем. Что будут есть в городе?

Тагам. Мы не хотим вас грабить, хлеб нужен для спасения Родины от капиталистов, от иностранного гнета…

Мурзабай. Вы смотрите на сто лет вперед. Я попробую хотя бы на несколько лет заглянуть… Скажем, вы окончательно победили. Семенной хлеб в некоторых закромах есть, в некоторых и не осталось. Новая власть не любит богатых. И они, допустим, больше не хотят богатеть, если даже есть зерно, все равно больше чем две десятины не засевают. Каждый — только для себя. Крестьянин, он только излишки вывозит на базар и продает. Лишнего — нет. В мелком хозяйстве что может быть лишним? Посмотрим вперед…

Тагам. Давай посмотрим. Крупные хозяйства еще будут. Временно, может быть, будут те же Медведевы, останутся и «крепкие середняки», как ты. В дальнейшем отъединятся бедные и средние крестьяне. Про коммуну ты слышал? В Ключевке двадцать дворов хотят выселиться из села, хотят работать совместно, коммуной. Их хозяйство тогда будет крупным. Вот мы и поможем этим коммунам развиваться.

Мурзабай. Вы хотите пойти по пути Столыпина, но не по-столыпински, по-своему хотите поступать, хотите объединить крестьян для общей работы. Скажу прямо: дело у вас не выйдет. Только и получится, что напугаете крестьянина словом «коммуна».

Тагам. Умный ты человек, Мурзабай, и книг много читал, однако не то, что надо. Хватит сидеть за книгой «Столыпин». Теперь в доме Мельгуша каждый вечер открыта библиотека. Там — сочинения Ленина…

Днем в доме Мельгуша — школа, вечером там библиотека. Учительница навезла из города книг. Даже свой книжный шкаф перетащила в школу.

Тарас частенько туда забегал. Помогал учительнице проверять тетради. Иногда, если по делам приходилось отлучаться, Антонина Павловна просила Тараса провести несложный урок.

…А теперь каждый вечер с наступлением темноты Тарас как хозяин входил в переднюю комнату мельгушинского дома, зажигал лампу, открывал шкаф, раскладывал книги по столу, по партам. Сначала в библиотеку заглядывала только детвора. Из взрослых захаживали члены Совета.

И вот пришел Мурзабай. Потрогал, посмотрел книги.