Санька обиделся, молча встал и отправился спать в сарай. Там лег на телеге, стараясь не шуметь. Отец не должен был знать, что молодые супруги разругались.

Да, замужество не принесло Уксинэ счастья. Она изо всех сил старалась, чтобы никто этого не замечал. Став сень сип, она пыталась и себя поначалу обмануть. Но получилось. Она не почувствовала даже радости в любви. Что такое любовь? Есть она или нет? В первую брачную ночь Уксинэ испытала только брезгливость и отвращение. Оказывается, вон какое оно — женское счастье! Но ведь и рожать ребенка тоже нелегко. Надо терпеть. А может быть, счастье женщины только в детях. До этого додумалась Уксипэ, обойденная счастьем в любви. Она было приготовилась спокойно коротать век, надеясь в спокойствии обрести счастье. Мечтала о тихой жизни в постоянном согласии с мужем. Нет, согласие в семье, оказывается, зависит не только от женщины, в большей степени — от настроения и характера мужа. А как плохо знала Уксинэ Саньку Смолякова!

«Легкомысленный, лентяй, трус, — поняла она теперь. — Сам, может быть, и не такой жестокий, как Назар, но готов вместе с ним принять участие в подлых делах. Отец не одобряет пичче, а особенно противен ему Чее Митти. Потому лишь так поспешно сыграли мою свадьбу с Санькой. Теперь мой муж, зять моего отца, хочет быть заодно с ними… В солдаты берут всех. Если бы призвали в армию, горевала бы, наверное, по не стыдилась бы. А он по своей доброй воле хочет участвовать в подлом деле. Какой позор!»

Уксинэ не могла найти места. Муж утром ушел куда-то из дома, ничего не сказал. Все в пей дрожало, не с кем словом перемолвиться, да и не хочется говорить! Надо чем-то запяться, может, будет легче!

Заметив, что Уксипэ собирается стирать, ее свекровь, полная и добродушная майра, выразила неудовольствие:

— Дочь Мурзабая, сноха лавочника, молодая жена, по-вашему сень син — и будет заниматься таким грязным трудом?! Нет, этому не бывать! Не позорь нас!

Уксинэ все-таки удалось убедить свекровь, что стирку своего белья она никому не может доверить. Отец Саньки куда-то отлучился, но он бы противиться не стал. Этот скупердяй любил, чтобы вокруг все работали. Только Саньку ни к какому труду приучить не мог. Да и не хотел, пожалуй! Из всех других он старался извлечь какую-нибудь пользу — все по его воле были чем-то заняты…

Смолякова разрешила снохе стирать, но сама из предосторожности, чтобы кто-нибудь ненароком не зашел и не заметил, закрыла ворота на засов, а сама заняла место за прилавком, поджидая мужа.

Самана-Тимрук, возвращаясь из леса на телеге, увидел, что лавка открыта, завернул туда. Не за товаром зашел Тимрук. У него для друга была припасена тайная весточка. Хозяина не оказалось, майре с ходу говорить не хотелось. Но все-таки пришлось.

Жена Смолякова предложила Тимруку купить калоши.

— Ты посмотри, с какой улыбкой они смотрят на тебя! — сказала она. — Сияют, как солнышко.

— Сколько просишь за пару?

— Пятьсот рублей.

— Калоши сияют, в карман хозяина деньги прибывают, такой хозяин спекулянт бывает, — складно высказался Тимрук.

Хозяйка опешила, а Тимрук в улыбке оскалил зубы.

— Не пойму, что ты говоришь, — удивилась майра, — Ты хвалишь нас или ругаешь? — на всякий случай она улыбнулась тоже.

— Смоляков радоваться не перестанет, Санька карателем станет, — продолжил свою складную речь Тимрук. Понизив голос до шепота, он сообщил весть из Заречья: — Санька вместе с сыном Фальшина завтра отправляется в город, к сыну Мурзабая — Назару. Вот тогда и жди возвращения в село сына вместе с карательным отрядом…

Жена лавочника онемела. Сразу же, как только довольный собой Тимрук удалился, она закрыла дверь лавки и крикнула Уксинэ.

На вопрос свекрови, куда подевался ее супруг, Уксинэ ответила, что ума приложить не может, куда подался, где загулял Санька. И тут ей пришлось поделиться со свекровью вчерашней неурядицей.

Санька не вернулся домой и вечером. Отец его нисколько не беспокоился.

— Не поднимай шума, — остановил он разгорячившуюся жену. — Я потом снохе все расскажу сам. Санька не дурней нас с тобой.

Весь следующий день Уксинэ просидела у окна в ожидании Саньки. Ее волновало отсутствие мужа и удивляло спокойствие его родителей.

К вечеру откуда-то примчался Петька и потихоньку сказал жене старшего брата, прежде оглянувшись, чтобы никто не услышал:

— На берегу Ольховки у переката тебя ждет жена Зар-Ехима, велела сейчас же бежать.

Со времени замужества Кидери подруги еще не встречались. Уксинэ без памяти побежала к реке, увидела подругу, обняла ее и заплакала. У Кидери на душе тоже на-кипело, но плакать она не умела. Во всех случаях жизни она либо сердилась, либо смеялась. А на этот раз она была удивительно спокойна и ровна, взяла Уксинэ за руки и повела вдоль Ольховки по направлению к Чук-кукри, шли они у самой речки, по берегу, Кидери озиралась, боясь, что кто-нибудь их заметит. Как только Уксинэ немного успокоилась, Кидери первая заговорила о пропавшем муже. Каждая рассказала что знала.

Кидери в первый раз рассмеялась, когда вспомнила, как Ехим, словно дурак, закричал:

— В солдаты пойду. Вернемся, как Назар, офицерами!

— Эх, Кидери, что ко мне не заглядываешь? — сокрушалась Уксинэ. — Ты и в трудный час, как всегда, можешь веселиться. Может, именно поэтому так я тебя люблю. Я ни смеяться, пи забыть о горе, как ты, не умею!

— А вспомни, как гадали на снегу, Уксинэ? — сказала Кидери, стараясь успокоить подругу. — Ведь обмануло наше гаданье. За богатого вышла не я, а ты. Насчет смерти тоже предсказание надо понимать наоборот. Не ты, а я умру раньше.

— Умереть-то легко, жить труднее, — печально промолвила Уксинэ. — Родной брат стал врага ненавистнее. Опостылел отец. Мать и старшая сестра давно мне чужие. Если теперь и мужа придется забыть, как жить дальше на белом свете?!

— Не зря говорят, что чтение книг — вредное дело, — внезапно рассердилась Кидери. — Ты, Уксинэ, сразу видно, немало книг прочитала! Нашла о чем горевать! Зато ты сама — человек с чистой душой. А я вот, дура, родителей мужа полюбила. Теперь что бы ни случилось, а в дом своего отца я уже не вернусь. Ни за что! Если б я, как ты, долго училась, умела б получше говорить по-русски, уехала бы в город. Теперь-то уж мне поздно учиться. Что бы ни было, придется жить в мужнином доме. Я не пропаду, если даже мой Зар-Ехим сунет свою дурную башку куда не надо! Будет ребенок — растить его стану. Не будет, — Кидери расхохоталась, — научусь еще, как их делают — детей.

Уксинэ этой шутке не рассмеялась.

Кидери старалась как могла ее успокоить:

— Попомни мое слово — вернутся они: и Ехим, и Санька! Оба — трусливые души. Конечно, твой поумней будет, однако и он нужды не видал, беды не встречал. Пока корова обоим ног не оттопчет, людьми они не станут.

Так незаметно но рыбацкой тропе две соломенные вдовушки добрели до Телячьего Табора.

— Эй, куда идете? — услышали они крик с того берега. — Погодите, примите и меня. И мне хочется поболтать с вами, развлечься!

Анук — дочь Ятросова издали увидела подруг. Возвращаясь из Заречья, она готовилась вброд переправиться через Ольховку. Оля, сопровождающая Анук, тоже хотела повидаться с Кидери и Уксинэ и тоже перешла через реку.

— Вот так штука! Никак, нас стало четверо сень син? — веселилась Анук.

— Осторожней высказывайся, Анук аппа, — остановила ее Кидери по-чувашски… — Так ни за что ни про что можно обидеть дочь майры.

— Не обидится она. Сама признается: я — жена Румаша. Разве не сень син?

— Пусть будет так, — засмеялась Кидери. — Но ты, Анук аппа, считаться сень сип как будто уже не можешь? Давно у тебя все это было…

— Откуда тебе знать, может, обновилось…

Пока Анук и Кидери хохотали, переговариваясь по-чувашски, Уксинэ подумала, что Оля не может понять, что происходит, и по-русски рассказала — какая теперь у нее и Кидери общая забота.

— Ваши мужья с нашими ребятами уехали на одной подводе, — Оля не знала, успокоит ее сообщение подруг или больше встревожит. — А мой бывший жених, Васька Фальшин, как будто объявил при этом: «Добровольно уходим в солдаты».