Так оно и вышло, хотя, к сожалению, о деталях нам известно немного. Источники сходятся на том, что сражение состоялось в субботу и в октябре, но называют разные годы — в основном, 732-й, но иногда и 733-й. Подготовка длилась около семи дней: оба войска вели наблюдение за противником, устраивали засады и вылазки, а также маневрировали, стремясь занять более выгодную позицию. Все это наводит на мысль, что силы противоборствующих сторон были приблизительно равны, то есть каждый из полководцев имел под началом приблизительно 15 тысяч бойцов. В обеих армиях имелись как конные, так и пешие отряды. Основную ударную силу франков составляла сражавшаяся плотным строем тяжелая пехота, защищенная стальными доспехами и большими деревянными щитами. Оружием ей служили секиры, копья и мечи. Мусульмане, напротив, славились своей превосходной конницей, а оснащенная на европейский лад тяжелая пехота играла лишь вспомогательную роль. Сохранившееся бедуинское проклятие «будь ты проклят как франк, что надевает броню, ибо боится смерти» подтверждает распространенное представление об арабском воине как прежде всего легковооруженном всаднике.

Наконец разразилась битва. Составитель «Исидоровой Хроники», для которого описываемые события были лишь недавним прошлым, подчеркивает, что первыми в атаку устремились мусульмане, но франки «стояли несокрушимо, подобно каменной стене или массе льда». (По-видимому, подобная стойкость представлялась несвойственной христианским армиям того времени.) Автор «Хроники Фредегара» утверждает, напротив, что первым атаковал Карл, а мусульмане «...падали как скошенные, под его яростным натиском». К счастью, оба источника сходятся в одном: в факте гибели Абд-ар-Рахмана. Вполне возможно, именно это и определило судьбу сражения. «Хроника Фредегара» сообщает, что франки обратили врагов в паническое бегство. Следует учесть, однако, что ее составитель работал под покровительством Хильдебрандта, доводившегося Карлу братом, и вполне мог приукрасить победу. Согласно «Исидоровой Хронике» дело обстояло несколько сложнее. Битва продолжалась до темноты, прервалась на ночь, а когда поутру франки в боевом порядке подошли к мусульманскому стану, оказалось, что противник уже отступил. Если этот рассказ верен, то сами франки вовсе не думали, будто разбили врагов наголову, и полагали тех способными принять бой. Что арабы, возможно, и сделали бы, будь у них предводитель. Но, так или иначе, мусульманское воинство отступило, и Тур был спасен.

Известие о победе при Пуатье (или, как иногда называют это сражение, при Туре) разнеслось столь широко, что о нем упоминает живший на севере Англии англосаксонский книжник Беда Достопочтенный. Позднее, одержавший победу Карл получил прозвание «Мартелл», что значит «Молот». Что касается мусульман, их рати в будущем уже не заходили так далеко на север. Великий историк Эдуард Гиббон видел в битве при Пуатье «событие, изменившее историю всего мира». В своей магистерской диссертации «Упадок и крушение Римской империи» он описывает возможные последствия победы арабов в следующих словах:

Правда, некоторые современные исследователи уже не столь уверены в судьбоносном значении этой битвы. Бытует мнение, что, поскольку Абд-ар-Рахман возглавлял не завоевательный поход, а всего лишь грабительский набег, его победа все равно не привела бы к покорению Европы. В любом случае, развить успех не позволили бы распри между арабами и берберами, обострившиеся в тридцатых—сороковых годах VIII века.

Но если одна трактовка событий 732 г. может быть расценена как преувеличение значимости произошедшего, другую мы вправе счесть его недооценкой. Подобно «Битве за Англию» 1940 г., победа при Пуатье, хоть и не нанесла завоевателю смертельный удар, но охладила его наступательный пыл. Мусульмане провозгласили Абд-ар-Рахмана мучеником за веру, но сами терзались жгучим стыдом от того, что им пришлось оставить врагу награбленную добычу. Набег не удался, и теперь казалось предпочтительным оставаться в надежных крепостях южной Галлии. Но что, если бы на восьмой день маневрирования мусульмане переиграли бы франков и одержали при Пуатье победу? Что если бы в этой схватке вместе со многими своими бойцами пал и сам Карл? Победа вполне могла позволить мусульманам почувствовать себя браконьерами, сунувшимися в заповедник и вдруг выяснившими, что улов там хорош, а охрана пустяшная.

Даже если в начале похода 732 г. мусульмане не замышляли масштабных завоеваний, они едва ли повернули бы домой после разгрома крупного христианского отряда и гибели его предводителя. В конце концов, вторжение в Испанию 711 г. тоже начиналось как набег, но, оказавшись успешным, переросло в завоевательный поход. Нет, став победителями, воины ар-Рахмана наверняка разграбили бы Тур, как они уже это сделали с Пуатье, а быть может, у них возникло бы искушение пойти и дальше, на Орлеан и Париж.

Между тем гибель Карла, так и не удостоившегося прозвания «Мартелл», заставила бы его сыновей вступить в борьбу за право унаследовать власть. Победителю, окажись им хоть Карломан, хоть Пипин Короткий, неизбежно пришлось бы заняться тем же, чем занялся после Пуатье Карл Мартелл, — повести войну с фризами, бургундами, провансальцами и мусульманами. Но решить эту задачу, не будучи осененным славой победителя и не имея в своем распоряжении армии, окрыленной победой, было бы куда труднее. А коли так, то в отличие от Карла его гипотетическому преемнику скорее всего не удалось бы ни отбить у мусульман Авиньон (737 г.), ни нанести им еще одно поражение в болотистой пойме реки Берр (738 г.). Не одержав этих побед, новый правитель едва ли сумел бы вытеснить мусульман из Септимании за Пиренеи, что сделал Пипин в период между 752 и 759 г. Наличие в тылу, в южной Галлии, мусульманских владений не позволило бы наследнику Пипина Карлу Великому совершить походы в Германию и Италию, собственно и сделавшие его великим. (Впрочем, вполне возможно, эта неудачливая династия попросту не продержалась бы у власти так долго.)

Что касается мусульман, то, сохранив владения за Пиренеями, они рано или поздно поддались бы искушению их расширить. Ведь даже после потери в 759 г. Септимании и разорительных вторжений в мусульманскую Испанию Карла Великого и его полководцев (778 и 801 гг.) мусульмане совершали набеги на южную Францию вплоть до 915 г. Логично предположить, что, располагая такими опорными пунктами, как Авиньон и Нарбонн, они не ограничились бы набегами. Мусульманские правители Испании, как это было до Пуатье, повели бы свои армии на завоевание новых земель. Надежда стяжать добычу и славу в «Великой Земле» смогла бы смягчить разногласия между арабами и берберами. Не испытывая страха перед ослабленным королевством франков, захватывая твердыню за твердыней, завоеватели вполне возможно переправились бы через Ла-Манш и, как представлял это Гиббон, водрузили бы знак полумесяца над Оксфордом. В таком случае в IX и X вв. с угрозой вторжений викингов столкнулись бы не герцоги и епископы, а эмиры и имамы, которым, в случае успеха, удалось бы создать на месте Римской империи что-то вроде Европейского халифата.

Какой же могла бы стать мусульманская Западная Европа — Аль-Андалус, государство, простершееся от Гибралтара до Скандинавии и от Ирландии до Вислы, если не дальше? Потеряв статус господствующей религии, христианство сохранилось бы лишь как вера угнетенного меньшинства, с неуклонно уменьшающимся числом приверженцев[116]. Да и те, как это имело место в мусульманской Испании, усвоили бы арабский язык и обычаи. В той же мусульманской Испании лишь успех реконкисты предотвратил массовое обращение населения в ислам[117]. Поэтому нет сомнений, что в условиях политического господства последователей Мухаммеда их религия скоро была бы принята большинством европейцев, как это случилось в Северной Африке и на Ближнем Востоке.