— Как вы оказались в Лондоне? — воскликнул он.

Швейцарец протянул Антону руку, улыбнулся, но его улыбка сменилась вскоре серьезной и печальной миной.

— Мне пришлось бежать из Германии.

— Вам пришлось бежать? Почему?

— Потому же, почему бежали из Германии все английские, французские, бельгийские, голландские и прочие корреспонденты.

Удивление Антона возрастало.

— Из Берлина бежали все корреспонденты?

— Ну, почти все, — ответил Бауэр. — После того, как стало известно, что Гитлер предъявил ультиматум, дав чехам и их союзникам два дня сроку, корреспонденты, чтобы не быть интернированными на все время войны, бежали за пределы Германии. Остался Чэдуик и другие американцы, а также ваш друг Зубов. Я не решился рисковать.

— Но Швейцария не союзница Чехословакии, она нейтральная страна.

— О, мистер Карзанов, — горестно произнес Бауэр, — кто знает, какие страны будут в предстоящей войне нейтральными, а какие нет? Тем более что гестапо давно точило на меня зубы.

— Гестапо? На вас?

— Да, мистер Карзанов, на меня, — с трагической отрешенностью подтвердил Бауэр.

— Но почему?

— Нацистам не понравился состав моей крови. Она не арийская.

— Почему же нацисты не трогали вас до сих пор? — спросил Антон. — Они же, наверно, знали состав вашей крови и раньше.

— О, раньше, мистер Карзанов, была другая обстановка, — с готовностью ответил Бауэр. — Общественность Европы была бы возмущена, если бы нацисты бросили иностранного журналиста в концлагерь. Теперь им на это наплевать.

— А почему вы бежали в Англию, а не в Швейцарию?

— И это легко объяснимо, мистер Карзанов, — ответил Бауэр с той же готовностью. — Англия не только защитница, но и крепость демократии, и только здесь, на этой земле, отделенной от континента неприступной полосой пролива, можно чувствовать себя в полной безопасности.

Фокс, которому Бауэр напомнил о своих встречах с ним в Германии, представил его Вирджинии и Даули. Беглый швейцарец, едва познакомившись, объявил, что был бы рад пригласить своих старых и новых знакомых пообедать или поужинать с ним в любое удобное для них время. Сдержанно поблагодарив за приглашение, Антон подумал: не оплачивает ли эти обеды и ужины Гиммлер, как оплачивает усердия Линдберга Геринг? Однако своими мыслями ни с кем не поделился, предпочтя проститься и уйти: он и так отсутствовал в полпредстве больше, чем было можно.

В своей комнате он застал Горемыкина и рассказал ему о том, где был и что слышал. Горемыкин посоветовал зайти к Андрею Петровичу.

— Этот американец, — сказал советник, выслушав Антона, — не просто Хлестаков, а опасный гитлеровский холуй. Мне уже говорили, что он доказывает всем и каждому, будто борьба с фашистской Германией невозможна, потому что ее сила неодолима. Заведомо сеет страх, пугает слабонервных, помогает капитулянтам и гитлеровским агентам!

Андрей Петрович попросил Антона немедленно и подробно записать все, что слышал в отеле «Маджестик», и передать записи ему.

Вечером, накануне возвращения Курнацкого, Ватуева и Грача в Женеву, советник устроил прием. Помимо лорда Де ла Варра и Батлера, с которыми Курнацкий встречался в Женеве и Лондоне, были приглашены министры. Они, конечно, не явились. Пришло человек сорок депутатов парламента — лейбористы и либералы; консерваторы и носа не показали. Были редакторы газет, профсоюзные деятели, писатели, артисты.

Когда Антон, переодевшись в черный костюм, явился в полпредство, многие гости уже собрались, и из открытых дверей ярко освещенного зала доносились сдержанные голоса. Антон устремился к открытой двери, но был остановлен в холле Грачом.

— Побудьте пока в вестибюле, — сказал Грач. — Многих приглашенных еще нет, и кому-то надо принимать их.

— Но почему эта доля выпала мне? — скорее недоумевая, чем оспаривая, проговорил Антон. — Я ведь почти никого не знаю.

— Именно поэтому, — без тени улыбки пояснил Грач. — Те, у кого есть знакомые, занимают их в зале.

Антон хотел было возразить, что у него тоже есть знакомые, но промолчал. Круто повернувшись, он вышел в вестибюль. Краюхин впускал приглашенных. Антон жал им руки, принимал и ставил в угол мокрые зонтики, помогал раздеваться и вел через холл к двери.

Пришел Мэйсон. Он улыбнулся привратнику, потом подарил такую же вежливую и сдержанную улыбку Антону, поблагодарил за то, что тот принял у него шляпу и пальто, и лишь после этого соизволил узнать его.

— Мы, кажется, уже где-то встречались? — произнес он полувопросительно.

— Здесь же, мистер Мэйсон, — напомнил Антон.

— О да! — воскликнул Мэйсон, улыбнувшись еще раз с прежней сдержанностью. Он заставил себя ждать, занявшись перед зеркалом своими красивыми усами: вытер с них шелковым платком капельки дождя, затем расчесал особой щеточкой, которую носил с собой в замшевом футляре. Лишь после этого он повернулся к Антону, показывая всем видом готовность следовать за ним.

Макхэй, пришедший вскоре, не позволил ни привратнику, ни Антону взять у него пальто и шляпу; пригладил обеими руками короткие седые волосы, поправил пиджак, поддернув его вверх за лацканы: пиджак казался великоватым для его худого, словно после долгой болезни, тела.

— Сюда, пожалуйста, — пригласил гостя Антон, намереваясь провести его в зал приемов.

— Не беспокойтесь, товарищ, — сказал Макхэй, отклоняя руку Антона. — Здесь я хорошо знаю дорогу.

Краюхин посмотрел в спину Макхэя и, вспомнив что-то, засмеялся.

— Однажды из-за него тут произошел почти что дипломатический скандал.

— Из-за Макхэя? Скандал?

— Да, вроде скандала, — уточнил привратник. — На одном приеме он подошел к полпреду, подал руку и сказал: «Добрый вечер, товарищ посол!» А рядом оказался какой-то чиновник из их министерства иностранных дел, и тот строго заметил Макхэю: «Посла подобает называть «ваше превосходительство». Макхэй посмотрел на него снизу вверх (чиновник был худ и длинен, как оглобля) и ответил: «Это он для вас «ваше превосходительство», а для меня «товарищ», — и отошел, заставив чиновника побагроветь.

Вслед за Макхэем явился Хэндли. Как и в прошлый раз, он был без зонтика и шляпы, и капли дождя сверкали не только на ворсе его длинного пальто, но и в густых, зачесанных назад волосах.

— Не очень опоздал? — спросил он Антона, взглянув на дверь, откуда доносился оживленный разговор.

— Нет, не очень, — успокоил его Антон. — Гости все еще подходят.

— Ну и хорошо, — удовлетворенно произнес Хэндли, зашагав рядом с Антоном. На середине холла он вдруг остановился. — Прием устраивается в честь мистера Курнацкого. Он, видимо, важная персона?

— Да, конечно, — подтвердил Антон и вспомнил, что и сам мысленно назвал Курнацкого «важной персоной», встретив его впервые в кабинете Малахова в Москве. Правда, вскоре он узнал, что Курнацкий был «важен» не сам по себе, а из-за близости к Малахову, именно эта близость многократно увеличивала вес и влияние Курнацкого, придавала ему ту смелую и порою надменную самоуверенность, с какой он действовал или разговаривал с другими.

Одним из последних появился Барнетт. Сказав Антону, что рад снова видеть его, он, раздевшись, взял Антона под руку, скорее ведя, нежели позволяя вести себя. По пути он упрекнул Антона за то, что тот так и не удосужился воспользоваться его приглашением и не пришел в редакцию. Антон, не раз думавший об этом, но так и не решившийся пойти к Барнетту, спросил, может ли он исправить свою вину и зайти завтра. Барнетт отрицательно покачал головой.

— Нет, только не завтра. Во второй половине дня открывается заседание палаты общин, премьер-министр готовит какое-то важное заявление, и мне надо непременно быть там.

— Мистер Барнетт, — просительно произнес Антон, придержав гостя перед дверью зала. — Вы обещали помочь мне попасть на заседание парламента. Не могли бы вы устроить это на завтра?

Барнетт задумался, точно прикидывая что-то в уме.