— Ну, Виталий Савельевич, не будь таким придирчивым, — обратился к нему советник просительным тоном. — Лев Ионович рассердился, услышав имя Лугова, но, насколько я помню, прямого запрещения встречаться с ним не было. Я тоже не одобряю постоянных встреч с ним, но не воспользоваться его знаниями закулисных дел в Лондоне было бы, как говорят англичане, не в лучших интересах нашей страны. — Последние слова он произнес по-английски, что заставило Грача поморщиться.

— Может быть, это хорошо для англичан, — возразил Грач холодно, — но у нас осуждалось и осуждается самым категорическим образом. Нас учат: бдительность, бдительность и еще раз бдительность. А мы смотрим сквозь пальцы на регулярные встречи наших работников с белогвардейцами, которые в свое время призывали к войне с Советской Россией.

— Но он уже давно призывает не к войне, а к союзу с Советской Россией против нацистской Германии, — вставил Антон.

— Не нужны нам такие союзники! — зло выкрикнул Грач, повернувшись к Антону. — Не нужны!

— Черчилль не только призывал к войне против Советской России, но и организовал эту войну, а теперь наши газеты часто цитируют его заявления и речи.

— Черчилль — государственный деятель, а ваш Лугов кто? Беглый белогвардеец, работает на того, кто больше заплатит. Раньше служил Асторам, теперь каким-то богачам американцам.

— Бедняки в Америке газетами не владеют.

Советник предостерегающе поднял руку, останавливая разгорающийся спор между Грачом и Антоном.

— Давайте предупредим Карзанова, — примирительно сказал он, обращаясь к Ракитинскому и Грачу, — предупредим, пусть будет осторожнее при выборе знакомств и остерегается поездок, если не узнает, куда его везут или могут завезти. На этот раз все обошлось без неприятностей, но ведь могло быть хуже.

Ракитинский снова утвердительно наклонил голову, а Грач раздраженно сверкнул глазами.

_ Я не согласен с этим, — буркнул он сердито. — Не согласен. И сообщу Льву Ионовичу.

— Это ваше право, — сухо, официальным тоном отозвался Андрей Петрович. — Я не могу помешать вам обращаться к Курнацкому, хотя и считаю, что не следует превращать ошибки молодых работников в трагедии или раздувать их до масштабов преступления. Мы — в чужой среде и не можем избавить себя от нежеланных людей, как и обезопаситься от рискованных встреч. Волков бояться — в лес не ходить…

Мрачно выслушав слова советника, Грач поднялся и упрямо повторил:

— И с этим я не согласен.

Советник с сожалением пожал плечами и устало вздохнул.

Грач, молча кивнув, вышел, почти тут же ушел Ракитинский, а Антон, двинувшись к двери, вдруг повернул назад.

— Андрей Петрович, — проговорил он, останавливаясь у стола, — разрешите мне съездить в Москву. Хотя бы на несколько дней. Нужно устроить семейные дела.

— Что за семейные дела? — недоуменно переспросил советник.

— Да знаете, это сложно объяснять, — смущенно пробормотал Антон, но, увидев строгие вопрошающие глаза, выпалил: — Если не вернусь сейчас в Москву, могу потерять… будущую жену.

— Что значит потерять? Почему потерять?

Антон торопливо рассказал о том, что узнал от Елены, и о том, что письма его остаются без ответа, и о своих подозрениях в отношении интриг Юлии Викторовны. Когда он замолчал, Андрей Петрович сказал, что все это очень некстати, но обещал подумать.

Прошло, однако, несколько дней, прежде чем Антону удалось снова поговорить с Андреем Петровичем: советник был занят. Но и приняв Антона, не выслушал его до конца.

— Повремените со своими семейными делами, — перебил он Антона, едва тот заговорил о поездке в Москву. — Надо подождать, чем кончится история с Линдбергом. Форин оффис требует от нас объяснений.

— Каких объяснений, Андрей Петрович?

— Хотят знать, откуда Москва получила сведения о его выступлениях. В газетах об этом не писалось, публичных заявлений он не делал, а «Правда» опубликовала большую и гневную статью, ссылаясь на сообщения из Лондона.

Позавчера английские газеты сообщили, что одиннадцать известных советских летчиков направили в «Правду» письмо, в котором резко критикуют как поведение Линдберга, приехавшего самозваным гостем в Москву, так и его вздорные утверждения о превосходящей силе люфтваффе, якобы способной разгромить военно-воздушные флоты Британии, Франции, СССР и Чехословакии, даже действующие вместе. Летчики зло высмеяли хлестаковское вранье Линдберга о том, что в Москве ему будто бы предложили командовать всей советской гражданской авиацией. Увидев это сообщение, Антон обрадовался: «чаепитие» в отеле «Маджестик», куда его привел Бест, принесло совершенно неожиданные полезные результаты.

— И вы хотите удовлетворить их любопытство?

Усталый и раздраженный советник — после Мюнхена он все дни выглядел не только усталым, но и больным — сердито посмотрел на Антона.

— В нашем деле многое не зависит от того, хотим мы или не хотим, — недовольно заметил он.

— И как же вы объясните? — уже обеспокоенно спросил Антон. — Сообщите, что один из сотрудников полпредства случайно оказался на «чаепитии», где Линдберг был почетным гостем?

— Сотрудники полпредства на таких «чаепитиях» случайно оказываются редко, — заметил Андрей Петрович. — И иногда это кончается тем, что их просят удалиться из страны.

Беспокойство, охватившее Антона, перешло в тревогу.

— Меня могут попросить из Англии?

— Могут, если очень захотят, — подтвердил советник.

— Ох, какой же я был дурак, что принял приглашение Беста! — воскликнул Антон виновато.

На хмуром лице Андрея Петровича появилась вдруг насмешливая, но добрая ухмылка.

— Не ругайте себя. Вы сделали правильно, что пошли, и вели себя правильно: свою страну надо защищать всегда и везде, за этим мы и присланы сюда.

— Но они же могут… действительно попросить меня из страны, — растерянно проговорил Антон, сбитый с толку неожиданной похвалой.

— Поэтому-то сейчас вам не надо пока уезжать. Они, — советник кивнул в сторону окна в парк, — расценят это как наше желание отослать домой человека, причастного к истории с Линдбергом, а мы не хотим этого.

— Простите меня, Андрей Петрович, я новичок в этих делах. Что же вы намерены делать?

Ухмылка на лице советника стала насмешливее и шире.

— Протестовать и, со своей стороны, требовать объяснений.

— Против чего, Андрей Петрович?

— Против того, что Линдбергу позволяют распространять ложь и клевету на наши воздушные силы. И требовать объяснений, кто и почему разрешил этому агенту нацистов подрывать веру населения в силу возможного союзника.

Обрадованный Антон вдруг вспомнил, что после «чаепития» в самом конце сентября он видел в вечерней газете, публикующей изо дня в день «Дневник лондонца», коротенькую заметочку, в которой говорилось о Линдберге. «Я слышал странную историю, — писал «Лондонец», — что будто бы из России доставлены неопровержимые доказательства того, что, хотя советские военные самолеты блестящи, летный персонал подорван недавними чистками… Пострадали лучшие летчики и авиаинженеры… Эта новость передана президенту Бенешу… Меня уверяют, что человек, привезший эти доказательства, — полковник Линдберг, который начинает соперничать с полковником Лоуренсом по части тайной политической активности».

— Форин оффис лжет, когда говорит, что о выступлениях Линдберга в газетах не писалось, — сказал Антон советнику. — «Лондонец» в своем дневнике указывал прямо на него.

— Какой «лондонец»?

— Да тот, что ведет «Дневник» в вечерней газете.

Советник попросил Антона принести газету, и через несколько минут подшивка уже была на столе. Андрей Петрович быстро прочитал заметку и удовлетворенно хлопнул по подшивке.

— Теперь у нас еще одно доказательство и основание протестовать и требовать объяснений.

— Еще одно доказательство? — переспросил Антон, недоумевая.

— Да, еще одно, — повторил советник и подал Антону только что вышедший еженедельник. Он был развернут на середине, в углу страницы жирно отмечен абзац. «Я не знаю да и не имею желания знать, — писал неведомый Антону автор, — как новость, которой поделились за обеденным или чайным столом в Лондоне, оказалась в Москве. Но что касается слов полковника Линдберга относительно воздушных сил европейских стран, то они были сказаны. После того как Москва нашла нужным упомянуть об этом, нет смысла больше скрывать факт, что полковник Линдберг действительно утверждал в Лондоне, что германская авиация сильнее не только авиации Британии, Франции и России, но и всех их воздушных сил, вместе взятых».