Антон вздохнул.

— Понимаешь, у меня все выходит как-то боком, — сказал он тихо. — Хотел помочь своим, а получилось — помогаю врагу.

— Ну это, как сказал один философ, еще на воде вилами писано, — изрек с обычной уверенностью никогда не унывающий Тихон Зубов. — Пока неизвестно, кто кому помогает.

Когда через несколько часов друзья закончили писать — записи Антона превысили десять страниц, а Тихона — почти двенадцать, — шифровальщик привел советника. Измученный Двинский — он тоже не ложился спать — прочитал написанное, уточнил кое-что и, поблагодарив, отпустил друзей.

На улице они поймали позднее такси, и Тихон довез Антона до «Наследного принца». Поднявшись в свою комнату и подойдя к окну, Антон с удивлением обнаружил, что громады черных домов отчетливо проступают на посветлевшем небе. Начинался новый день.

В Женеву вместе с Курнацким, которого сопровождал неотлучный Игорь Ватуев, с Антониной Михайловной, Щавелевым и профессором Дубравиным уезжали несколько сотрудников полпредства, в том числе Пятов, и Антон отправился на вокзал, чтобы проститься с другом. Улицы были опять перекрыты — через центр Берлина проходила еще одна танковая дивизия, — и такси долго петляло по узким каменным коридорам улиц прежде, чем остановилось перед унылым, серым зданием вокзала. Антон не сразу нашел нужную платформу, и, когда подбежал к поезду, почти все уезжающие были уже в вагоне, а провожающие возле окон. У входа в вагон тесной группой стояли Володя Пятов с женой Таней, Олег Ситковский, провожающий Антонину Михайловну, Ватуев и Тихон Зубов с Галей. Они чуть-чуть расступились, включая Антона в свой кружок.

— Молодец, что приехал, — обрадованно сказал Пятов. — Я уже боялся, что не увидимся. Ты, как мне сказали, уезжаешь завтра, а мы раньше, чем через десять дней, едва ли вернемся.

— Лев Ионович и я так долго там не пробудем, — заметил Ватуев с обычной самоуверенностью. — Решающим будет наше выступление, а после него будет видно, останемся мы там или сразу уедем.

— Какое выступление? — спросил Антон и тут же пожалел о своей торопливости.

Вместо ответа Ватуев только укоризненно усмехнулся, дав понять, что спрашивать об этом здесь не место и не время. Антон смущенно отвернулся и увидел в нескольких шагах от себя Двинского. Тот оживленно разговаривал вполголоса с высунувшимся из открытого окна Щавелевым. В соседнем окне виднелась черноволосая, с проседью голова Георгия Матвеевича Дубравина, а напротив — красивый профиль Антонины Михайловны. Курнацкий, занявший отдельное купе, уселся в самый угол, и с платформы были видны лишь рыжие волосы да залысины на висках. Всматриваясь в провожающих, Антон заметил у окна соседнего вагона молодого стройного немецкого офицера, лицо которого показалось ему поразительно знакомым. Но он тут же решил, что ошибся: среди немецких офицеров у него не было и не могло быть знакомых.

— А где же ваша соседка? — спросила Галя, трогая Антона за локоть и как бы возвращая его к их дружеской беседе.

— Не знаю, — ответил он. — Я не видел ее со дня отъезда в Берхтесгаден. Сегодня она позавтракала без меня — я проспал, — и официантка в «шпайзециммер» сказала, что ее сопровождал какой-то брюнет.

— Брюнет? — удивилась Галя. — Кто же это такой?

— Ничего таинственного и романтического, — отозвался Володя Пятов. — Муж. Приехал из Женевы, чтобы забрать ее.

— А-а-а… — протянула Галя. В приезде мужа за женой ничего, конечно, таинственного и романтического не было.

Антону еще вчера хотелось спросить Ватуева о Кате, но суровый и угнетающий разговор с Курнацким не позволил ни подойти к Игорю в кабинете, ни вызвать его за дверь. Антон пытался найти Игоря сегодня, но Курнацкий, а с ним, конечно, его помощник разъезжали с утра по городу, потом где-то обедали и заехали в полпредство лишь за тем, чтобы забрать чемоданы. Не осмеливаясь спросить о Кате прямо, Антон начал расспрашивать, как поживают московские друзья и знакомые. Игорь отвечал, упрямо не упоминая о Кате. Наконец на прямой вопрос, как там Катя, ответил вопросом:

— А что Катя?

— Ну, как живет?

— Ничего живет.

— И это все, что ты можешь сказать мне о ней?

— А что ты хочешь, чтобы я сказал?

— Ну, как ее самочувствие, настроение и все такое…

— Самочувствие, насколько я знаю, хорошее, настроение бодрое и все такое — на уровне. Если ты хотел знать, плачет ли она и рвет ли на себе волосы после твоего отъезда, то могу сказать, что не плачет, волосы на месте, даже сделала прическу, которая ей очень идет, и по-прежнему увлекается концертами и танцами.

— А почему ты не привез от нее хотя бы несколько строк?

— Не привез, потому что она их не написала.

Уже давно, несмотря на дружеские отношения, Игорь усвоил в разговоре с Антоном, как, впрочем, и с другими приятелями-сверстниками, тон иронического превосходства. Этот тон коробил Антона, раздражал, а временами вызывал возмущение, хотелось оборвать, даже отругать Игоря. Но Антон сдержался.

— С тобой много не наговоришь, — лишь осуждающе заметил он.

— А много и говорить некогда, — усмехнулся Игорь, становясь на подножку вагона. — Поезд отходит.

Володя Пятов обнял жену, пожал руки Тихону Зубову, Антону, поцеловал в щеку Галю и стал рядом с Ватуевым, взявшись за поручни. Ситковский бросился к окну, в котором показалась изящно причесанная голова Антонины Михайловны. Она протянула ему руку, обещая вернуться в Стокгольм как можно скорее: она была уверена, что в любом конфликте, который разразится в Европе, Швеция останется нейтральной, но все же хотела быть в это трудное время со своими помощниками.

Поезд тронулся, заставив провожающих отойти от вагонов, и Антон опять увидел молодого стройного офицера с поразительно знакомым лицом: отступив на середину платформы, тот взял под козырек, прощаясь и отдавая кому-то честь, как прощались с ним, Антоном, брат Петр и его друг Тербунин ранним утром на маленькой белорусской станции. Офицер круто повернулся и пошел в ту сторону, где стояли Таня, Галя, Тихон Зубов, Ситковский и Антон. Присмотревшись к офицеру внимательнее, Антон узнал Юргена Риттер-Куртица и тут же вспомнил: да ведь он же офицер! Обрадованный неожиданной встречей, Антон двинулся наперерез ему. Риттер-Куртиц, несомненно, узнавший его, быстро отвел глаза, устремив их куда-то вперед поверх толпы, и жестко сложил тонкие губы.

— Юрген, Юрген! — позвал Антон.

Офицер смерил его надменным взглядом.

— Вы ошиблись, уважаемый господин, — резко и пренебрежительно проговорил он и, подняв руку в перчатке, поправил фуражку. На секунду он приподнял светлые вьющиеся волосы, обнажив обезображенное ухо. Юрген дал понять Антону, что тот не ошибся, но что встреча при посторонних излишня.

— Простите, пожалуйста, — извинился Антон громко. — Я действительно ошибся.

Он вернулся к Тане, Ситковскому и Зубовым, и они той же тесной группкой пошли по платформе к выходу. Галя пригласила всех провести вечер у них. Таня отказалась: она не любила ходить в гости без Володи. Ситковский был уже куда-то приглашен.

Антон охотно согласился поехать к Зубовым. Простившись с Ситковским и отправив Таню домой с Сидоренко, привезшим к поезду Курнацкого, Тихон, Галя и Антон двинулись к видневшемуся в конце улицы входу в подземку. Однако недалеко от входа Антона окликнули. Озадаченно оглянувшись, он увидел маленький спортивный автомобиль вишневого цвета, остановившийся неподалеку от тротуара. За рулем сидел Юрген. Он поманил Антона к себе.

— Ты сильно занят? — спросил Юрген, когда Антон подошел к автомобилю. — Мне надо поговорить с тобой.

— Мне тоже надо, — в тон ему отозвался Антон.

— Ты можешь оставить своих друзей?

— Могу.

— Тогда садись! — И Юрген открыл дверцу машины.

Коротко объявив удивленным и опасливо посматривающим на немецкого офицера Гале и Тихону, что приедет к ним позже, Антон юркнул в автомобиль, и тот, быстро набирая скорость, рванулся вперед, свернул в соседнюю улицу, промчался вдоль длинной, почти черной стены, отделявшей улицу от железнодорожных путей, пронесся по мосту через грязную речку или канал и вклинился в поток машин, текущий от центра города. Чем ближе к окраине, тем шире становились улицы, тем заметнее ускорял свой бег спортивный автомобиль.