Антон сосредоточенно побарабанил пальцами по столу.

— Эрик, это все, что вы хотели мне сказать?

— Да, Энтони, это все.

— Тогда я пойду.

— Ну что ж, идите, — разрешил Фокс, и, когда Антон подал ему руку, он задержал ее в своих костлявых пальцах. — Между прочим, Энтони, Вильсона в Берлин и обратно сопровождал наш общий друг Хью Хэмпсон. Он, видимо, пошел в гору, коль пользуется таким доверием.

— Возможно, возможно, — проговорил Антон, поднимаясь.

Вернувшись в полпредство, он пошел к советнику и рассказал о встрече с Фоксом. Андрей Петрович задал несколько вопросов и, надев очки, тут же набросал короткую срочную телеграмму с просьбой поручить кому следует в Брюсселе найти что-либо, что связывало бы англичанина Овербэрри с немцем Зюндером, о которых шла речь в телеграмме номер такой-то, и немедленно переслать в Лондон.

— Если немец и англичанин встречались, а это подтверждает теперь и Фокс, — сказал советник Антону, когда шифровальщик унес телеграмму, — они, наверно, оставили какие-то следы.

— Я тоже так думаю, — подхватил Антон, вспомнив встречу с Жаном-Иваном в Брюсселе: ведь странную и страшную сделку Зюндер и Овербэрри заключили в доме отца Ады Гейс, где Жан-Иван, несомненно, бывал многократно.

Ночью Антона разбудил громкий, нетерпеливый стук в дверь.

— Вставайте! Вставайте! — кричал кто-то испуганно. — Тревога! Тревога!

Антон бросился к двери. Открыв ее, он увидел в сумраке плохо освещенного коридора швейцара, который колотил кулаком в дверь соседней комнаты, выкрикивая:

— Вставайте! Тревога!

К лестнице со светившейся надписью «Бомбоубежище» бежали люди в пижамах, в пальто, из-под которых виднелись обнаженные ноги, всунутые в ботинки. Лица тех, кто пробегал мимо Антона, были искажены недоумением и страхом.

— Что случилось? — крикнул он швейцару, начавшему барабанить в дверь напротив.

— Немцы приближаются! — крикнул тот в ответ. — Джерриз приближаются.

— Как приближаются? Откуда?

Швейцар молча показал рукой на потолок и побежал дальше. Антон набросил поверх пижамы плащ, прошел в конец коридора, спустился по крутой узкой лестнице и оказался наконец в тесном подвальном помещении, где уже собрались жильцы нижних этажей отеля. Хотя лица их были еще сонны, возбуждение постепенно захватывало собравшихся в бомбоубежище, и они говорили все громче, возмущаясь «джерриз» — почти никто не употреблял обычное «немцы», — которые осмелились совершить налет на Лондон, не объявляя войны, так поздно ночью (было около четырех часов).

— Наглецы! — кричал лысенький старичок. — Мерзавцы! Они и теперь прилетели так же без предупреждения, как в прошлую войну, когда их цеппелины появились над Лондоном в самое неожиданное время.

— Ну надо же мне было приехать в Лондон именно нынче, — горестно упрекал себя третий. — Ведь до Престона им никак не долететь.

— Долетят и до Престона, — злорадно отозвался сосед. — Теперь самолеты далеко летают.

— Но не до Престона, — упорно повторил неудачливый престонец. — От Германии до Престона им не долететь.

Жильцы верхних этажей, спустившиеся последними, напугали собравшихся в бомбоубежище еще больше. Один из них слышал, как зенитки «ак-ак-акали», паля по самолетам «джерриз», другой видел, как раскаленные добела мечи прожекторов полосовали низкое лондонское небо, выискивая прорвавшихся воздушных разбойников, а третий слышал разрывы бомб, отчего будто бы позванивали стаканы, стоявшие на стеклянной полочке перед зеркалом умывальника.

Весь подвал замирал, когда где-то совсем рядом бухало что-то громко и страшно. Затаив дыхание, люди с тоской смотрели на низкий потолок, ожидая, что он вот-вот разверзнется, пропуская смертоносную бомбу, или обрушится сам, хороня всех заживо. Перестали вздрагивать и замирать в смертельной тоске, лишь узнав, что бухает тяжелая дверь на лестницу, которая захлопывалась мощной пружиной.

Собравшиеся в бомбоубежище уже начали понемногу свыкаться с необычной обстановкой и приспосабливаться к ней — кто усаживался на доску, положенную на два кирпича, кто пристраивался в уголке, намереваясь вздремнуть, когда старший швейцар с противогазом через плечо и в каске спустился к ним и виновато объяснил, что произошло неприятное недоразумение: никакого налета нет, тревогу объявил по ошибке местный дежурный гражданской обороны, который просит у всех леди и джентльменов прощения. Кто-то пытался возмущенно негодовать и грозил пожаловаться «на это безобразие», но большинство с облегчением и радостью поспешили покинуть убежище, чтобы вернуться в свои комнаты и продлить прерванный сон.

Возбуждение, вызванное тревогой, не скоро покинуло Антона, и он заснул лишь под утро. Проснувшись и вспомнив о ночном происшествии, он обрадованно подумал: как хорошо, что тревога была ложной. Однако, спустившись вниз и купив перед завтраком газеты, он торопливо просмотрел их: нет ли чего-нибудь о воздушном налете. В газетах не было и намека на это. Его внимание привлекло крупно опубликованное сообщение о том, что правительство решило срочно созвать парламент, распущенный на каникулы до ноября. В передовых, посвященных этому решению, намекалось, что обстановка продолжает ухудшаться и правительство, лишь недавно отвергнувшее предложение оппозиции собрать парламент, поступило весьма разумно, намереваясь искать поддержки своей политики у народных избранников.

По пути в полпредство Антон заметил, что почти все, кто спешил в тот утренний час на работу или службу, несли противогазы. Огромные зеркальные витрины магазинов, притягивавшие обычно взоры всех проходивших мимо, скрывались за мешками с песком. «Частная улица», где жили богачи, совсем опустела, и только в подъезды двух или трех домов — там размещались посольства — входили люди. Перед воротами полпредства стоял большой грузовик, нагруженный мешками с песком, и рабочие в синих комбинезонах и касках таскали эти мешки и обкладывали ими окна подвального этажа, где создавалось временное бомбоубежище для сотрудников.

В самом полпредстве царило непонятное Антону возбуждение. Люди появлялись в вестибюле на короткое время и тут же убегали, скрываясь в сумраке большого холла, появлялись и снова поспешно уходили, разговаривая вполголоса и стараясь не топать. Повышенная хлопотливость сочеталась с настороженностью, усердие — с опасливостью.

Антон догадался, что в полпредстве, как ожидалось еще вчера, поселилось высокое московское начальство. Хотя оно скрывалось где-то в дальних комнатах квартиры полпреда, его присутствие чувствовалось даже в вестибюле. Догадка Антона почти тут же подтвердилась: с лестницы, ведущей на антресоли, спустился Игорь Ватуев и направился к привратнику. Деловито, сухо, повелительно он, не глядя ни на кого и не обращаясь ни к кому, сказал, чтобы его сейчас же соединили с канцелярией лорда Де ла Варра. Краюхин торопливо набрал номер и подал Ватуеву трубку, и тот не очень правильно, но четко и твердо изложил кому-то по-английски, что мистер Курнацкий хотел бы встретиться с лордом Де ла Варром сегодня же. Ватуев помолчал, видимо, ожидая ответа, потом одобрительно заговорил:

— Конечно, конечно, если лорд Де ла Варр хочет встретиться с мистером Курнацким за ланчем, я думаю, мистер Курнацкий возражать не будет. Прошу разрешения позвонить вам минут через пятнадцать. Благодарю вас!

С той же деловитой отчужденностью, не глядя по сторонам и не замечая никого, Ватуев устремился к лестнице на антресоли. Антон, наблюдавший за приятелем от двери своей комнаты, перерезал ему дорогу.

— Здравствуй, Игорь.

— А-а-а, здравствуй, Антон, — произнес Ватуев равнодушно, будто они видятся каждый день. Он вяло пожал руку Антону и лишь после некоторого раздумья спросил: — Ну, как ты тут живешь? Как устроился?

Антон ответил, что живет ничего, хотя еще никак не устроился, прозябает в отеле, где дорого и неуютно, но поисками жилья заняться не может: нет времени. Ватуев выслушал Антона с той же бесстрастностью, направив свой взгляд поверх его головы на стену, где, едва различимая в сумраке, висела картина, изображавшая русскую зиму: заснеженную поляну, лес к маленькую избушку с непомерно толстой соломенной крышей, нахлобученной на самые окна, пылавшие золотом отраженного заката.