— Ты все же не ответила на мой вопрос.

— Ты очень симпатичный, Антон, — сказала она серьезно. — Симпатичный и хороший. И с тобой очень легко дружить, потому что ты искренний и добрый.

— Но все же обыкновенный? — настаивал он, теперь уже без иронии: ему показалось обидным, что Елена не признала его необыкновенным, хотя до этого вечера никогда не задумывался над этим.

— До чего же вы все тщеславны, — произнесла она тихо.

— Кому же хочется быть синицей? — ядовито заметил он.

Елена, ничего не сказав, отстранилась от него, и до самого отеля они шли молча. В коридоре отеля пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам.

Утром Антон и Елена снова побывали в большом казенном здании, и пожилой чиновник — он и спозаранок выглядел усталым — представил им молодого человека с прилизанными до блеска черными волосами, который тут же повез их в маленький соседний городок со странным названием «Святая Анна на море». Маленький, сплошь кирпичный городок, отделенный от моря узкой грядой песчаных холмов-дюн, поросших кустарником, был уютным и тихим. Осмотрев два отеля, которые власти, как объяснил им молодой человек, предполагали реквизировать для размещения эвакуированных детей дипломатов, они поговорили с экономками о кроватках, одеяльцах, постельном белье и прочем необходимом для детей и, удовлетворенные, вернулись в Блэкпул, чтобы первым поездом уехать. В Лондоне Антон довез Елену на такси до ее дома на Московской улице и заехал в полпредство, чтобы доложить советнику о поездке.

В вестибюле Антона остановил Краюхин и сказал, что ему дважды звонил некто по имени Фокс.

— Он не сказал, зачем я ему нужен?

— Нет, — заверил привратник. — Но сказал, что очень нужен и как можно скорее.

— А не сказал ли, где его найти?

— В кафе каком-то.

— В «Кафе ройял»?

— Похоже на это, очень похоже, — ответил Краюхин, стараясь придать себе уверенность, которой все же не чувствовал.

Коротко рассказав Андрею Петровичу об осмотренных им с Еленой отелях и услышав его нетерпеливое «хорошо, хорошо», Антон покинул полпредство, прошел до конца «частной улицы» и за ее воротами поймал такси.

Шофер, услышав «Кафе ройял», понимающе кивнул. Машина промчалась мимо парка, в потоке машин вырвалась на Оксфорд-стрит и наконец, свернув на изогнутую полумесяцем улицу, остановилась перед серым зданием с большими зеркальными окнами.

По виду «Кафе ройял» мало походило на другие кафе. Это был и большой бар, и дорогой ресторан, и фешенебельный клуб, куда впускали всех, кто имел положение в обществе, располагал толстой чековой книжкой или известным именем, В его залах и комнатах, в роскошных фойе и уютных кабинетах собирались люди, связанные с бизнесом, политикой, прессой, театром и искусством. Тут находила пристанище пестрая человеческая смесь, избавленная от узкой ограниченности общественной касты или профессии, демократичная в поведении, общительная и оживленная.

Антон нашел Фокса в баре. Он сидел за столом с уже немолодым большеголовым крупным мужчиной. Когда же Фокс, представляя ему Антона, поневоле заставил мужчину подняться, тот вдруг оказался, как горбун, низкорослым. Подав Антону толстую, вялую руку, проговорил:

— Лишауэр.

— Один из самых осведомленных людей в Лондоне, — добавил Фокс и, показав Антону на свободное кресло, спросил: — Что будете пить?

И пока Антон ждал заказанный им джин и тоник — самый дешевый крепкий напиток, — Фокс поведал Лишауэру, что встретил мистера Карзанова на вокзале в Берлине, познакомился в Нюрнберге и сдружился в поездке в Берхтесгаден и обратно. Лишауэр выслушал Фокса, не проявив интереса к Антону. Его бледно-голубые глаза оставались холодными, и улыбка ни разу не собрала морщин на большом, обрюзгшем лице. Он не улыбнулся и после того, как Фокс, предложив выпить «за новое знакомство», сказал Антону:

— Советую вам подружиться с мистером Лишауэром. Он знает в Лондоне почти всех и почти все и может быть очень полезен.

— Я с удовольствием, — проговорил Антон, дружелюбно улыбаясь соседу, — с большим удовольствием.

Отчужденное выражение на лице Лишауэра не изменилось.

— Не думаю, что нам удастся подружиться, — процедил он сквозь зубы. — Пока русские не изменят своего поведения, нам, полякам, трудно дружить с ними.

— Вы поляк? — удивился Антон.

— Ах, извините, — виновато произнес Фокс, — я забыл сказать вам, что мой друг — советник польского посольства.

— А как мы должны изменить поведение, чтобы вы стали дружить с нами? — обратился Антон к Лишауэру.

— Не разговаривать языком ультиматумов.

— Но вы же первые предъявили ультиматум Чехословакии.

— Да, но мы хотим возвращения своих земель.

— Как немцы своих Судет?

— Судеты никогда не были немецкими.

— Тем не менее ваше правительство поддержало немецкое требование.

— Немцы имеют право жить в одной семье.

— А чехи имеют право защищать целостность своей родины.

Фокс замахал руками.

— Перестаньте! Перестаньте! Давайте изымем наш столик из этого спора и сделаем его маленьким островком тихого дружеского разговора.

— Не будете ли вы настолько добры, чтобы разрешить мне присесть к вашему островку тихого дружеского разговора? — спросил звучный голос, раздавшийся над головой Антона.

Оглянувшись, он увидел за своим креслом статного мужчину с красивым, но надменным лицом.

— Садитесь! — обрадованно воскликнул Фокс и, вскочив, показал обеими руками на свое кресло. — Пожалуйста, садитесь, принц!

Статный мужчина предупредительно поднял руку, призывая не беспокоиться о нем, глазами приказал официанту придвинуть кресло от соседнего столика и солидно уселся между Фоксом и Лишауэром, вопросительно поглядев на Антона.

— Разрешите представить, принц, — немного заискивающе произнес Фокс. — Ваш соотечественник… секретарь русского посольства Карзанов.

Мужчина протянул Антону белую руку с пухлой, мягкой ладонью. «Соотечественник» был, несомненно, беляком, знакомство с которым вовсе не радовало Антона, но он все же пожал протянутую руку, не решаясь обидеть отказом Фокса. А тот, одобрительно улыбаясь, повернулся к Антону.

— Принц Люгау — мой давний друг. В журналистских кругах он больше известен как Аргус.

— Никакой я не принц Люгау, а князь Лугов, — усмехаясь, проговорил «соотечественник» по-русски. — Бывший князь, которого в России, видимо, никто уже не помнит и не знает.

— Но Аргус известен и у нас, — заметил Антон. — Наши газеты ссылаются на вас, цитируют.

— Да неужели? — удивился Лугов-Аргус с некоторой нарочитостью.

— Да, да, — подтвердил Антон. — Особенно в тех случаях, когда вы выступаете против сговора с Гитлером. Но почему в последнее время ваши статьи появляются в английских газетах так редко?

— Теперь они совсем не появляются, — с усмешкой уточнил Лугов-Аргус. — Мои статьи не нравятся ни редакторам здешних газет, ни их владельцам. Ныне меня печатают в Америке: там пока нет этого страстного желания обручиться политическим браком с Гитлером.

Он хотел сказать что-то еще, но какой-то неуклюже высокий и худой мужчина нагнулся над их столиком.

— Принц, можно вас на секунду?

И пока Лугов-Аргус шептался у окна с высоким и худым мужчиной, Фокс подвинулся к Антону и торопливо рассказал, что познакомился с «принцем» еще в те времена, когда оба работали в «Таймс». Аргус ненавидел тогда жгучей ненавистью Советскую Россию, но еще больше немцев. Он убеждал всех, кто хотел слушать, что немцы виновны в поражении России в войне: одни воевали против нее, а другие шпионили и занимались интригами при царском дворе. Они помогли и революции, которая лишила отца «принца» большого имения в центре России. Отец разводил скакунов — они славились на всю Европу, — а сын даже теперь не пропускает ни бегов, ни скачек, где бы в Англии их ни устраивали. Правда, он не играет, но непременно расспрашивает жокеев и конюхов о родословной выигравших лошадей и заказывает шампанское, если лошадь оказывается той породы, какую разводил отец.