II. И не было созвучных сочетаний В томившихся, несказанных словах, И нужно было глаз иносказаний И нежных притчей в сомкнутых губах; И тепловатые, обсохшие перила Так были ласковы к коснувшимся рукам… Звенели в желобах таинственные пилы — Не строили ли солнцу светлый храм? Не шли ли плотники в серебряных хитонах, С сияньем лиц, лучами обрамленных, Певучими стропилами туда, Гдe неба тонкая, последняя слюда. III. Хмельные дни, когда так близки дали, Когда любить так радостно-легко, Когда так искренни нажатые педали У светлых девушек, с косой через плечо. Как радостно, что темных слов не нужно, Что все поймут, что знают все мечты; И хаос ослепительный и вьюжный, В котором «вы» почти сложилось в «ты»… И их обоих закружило в хмелe… Что было в них? Бог весть! Пролеты голубели… В ушах звенела кровь, и темные зрачки Вдруг стали вдохновенно глубоки. IV. На Кадю от Петра повеяло безумьем - Он говорил: «Опять в родных местах, Овеянных моим томительным раздумьем, Лелеянных в моих назойливых мечтах. Нетъ, стариковских дум они не претворили! И этот новый, маленький балкон Испепелил все, что в годах изжили И кропотливо склеили в закон. Все опрокинуто! — И ты бессильна, ваза На низеньком камине, с лентой фразы: „Тебе — твоим“, развитой орарем,- Ты, презентованная бабушке царем. V. «Бессильны вы, сафьянные подушки На плюшевой кушетке, где, сквозясь Как куклы, восседали двe старушки, А перед ними ползал глупый князь! Жизнь — одеяло из лоскутьев — гдe ты? Ты — душный тлен, и я тебя топчу! Просветов ждал, и вот — зажглись просветы, И в блеске их тушу свою свечу. Где твой трофей? Уютная могила, Которая креста не сохранила, Ни бугорка, ни даже мертвеца; Да крашеный портрет седого старика?» VI. И тихой музыкой: «Петр Николаич, что вы?» — Жизнь, сказка-жизнь овеяла Петра. И он взглянул горящий, стройно-новый В напуганные милые глаза; Схватил в ладони маленькие ручки И к ним прильнул, и стал их целовать, И стал разсказывать, и в горькие колючки Давно-прошедшего, волнуясь ложь вплетать… И Кадя слушала, не отрывая руки; В глазах внимательных блестела тихой муки Влюбленно-ласковая ясная слеза, Как под слепым дождем сверкает бирюза. VII. И говорила глухо: «Бедный, бедный»… — Да нет же, все прошло! Я счастлив, я богат, Как падишах, как принц его наследный… Ведь все мое — и ты, и этот сад, И это солнце легкого апреля, И эти облака из золотой руды! Все, все — все эти клены, сосны, ели И взмахи ветра, скомкавшего льды! В дарохранилище, от прошлого заклятом, Окуренном сладчайшим ароматом, В угаре пошлости — влюбленные, вдвоем — Мы жизнь свою с тобою пронесем. VIII. — Мы создадим ее с тобою сами, На подвиг нас благословил апрель, И новыми горящими словами Споет о нас бродяга-менестрель… …Жила-была на свете королевна, Жил-был на свете белокурый паж… Окно раскрыв, грустила королевна, И под окном пел о любви ей паж. Сиял апрель, и струнами-ручьями Звенел псалом, забытый соловьями, И светлый шелк, прозрачный, как печаль, Тянула к ним мечтательная даль… IX. …Жила-была на свете королевна, Жил-был на свете белокурый паж… Сошла к нему, ласкаясь, королевна, Повел ее к далекой дали паж… И сердце-поводырь вело их по приметам Развившей волосы сомнамбулы-весны; Задернули лазурно-тонким светом Их тихие вечеровые сны… …Жила-была на свете королевна… …Жила-была на свете королевна… Жил-был на cветe белокурый паж - Жил-был на светe белокурый паж… X. У Кади в комнате смотрели по альбомам Подруг, двоюрдных братьев и сестер… На низеньком диванчике, знакомом Петру из прошлого (как старенький ковер Со львом и розами), сидели близко-рядом И волосами путались, склонясь… И часто долгим, спрашивавшим взглядом Смотрели друг на друга; и, боясь, Чтобы глаза не подсмотрели, целовались, Сложив ресницы; смутно улыбались… И вдруг — зрачки в зрачки, — как молнией гроза, Распахивались жуткие глаза. XI. Покачиваясь мирно, плыли стены; В цветы на окнах брызгала волна, И пахло солью от шипящей пены, И чудился размерный стук винта… …Двойная сказка, с яркими краями Веселаго играющего дня, Переливалась чуткими струями Действительность сжигавшего огня: Был снова рай, и в нем Адам и Ева, Вкусившие плодов от заклятого древа, И — как шаги Творца — смутили их… Агриппины шаги на каблуках тугих. |
