Стать видным деятелем оборонной промышленности и продать секреты ракетной техники иностранцам? Что может быть благороднее, чем лишить эту проклятую землю оборонных возможностей! Но Андрей Романович не был чиновником оборонной промышленности.

Чикатилло решил идти другим путем.

Кто-то назовет это путем индивидуального террора. Но А.Р,Чикатилло интеллектуально стоял выше народников и стратегически видел дальше, чем деятели «Народной воли». Стрелять в депутата — мелко. Убить секретаря райкома — банально.

Андрей Романович сделал свой выбор — он будет отныне уничтожать женское население ненавистной сатрапии. Ибо, что есть женщина — неумная советская баба — как не агрегат для воспроизводства воинской силы этой империи зла?

Уничтожая их, этих оболваненных производительниц пушечного мяса, Андрей Романович подрубал ноги колоссу, он лишал армию потенциальных захватчиков мира ее солдатни, его стараниями контингент захватчиков в Афганистане, Чехословакии и прочих горячих точках — становился мельче.

Следовало работать день и ночь — и тогда, возможно, придет тот час, когда призывные пункты будут пусты. Вознамерится дикий зверь развитого социализма кинуться на цивилизацию — а зубов-то в пасти и не окажется!

И Андрей Романович работал. То был в буквальном смысле слова труд подвижника, человека, отдавшего всего себя исполнению миссии. Шаг за шагом, девушка за девушкой — он двигался вперед; но цель была еще далеко.

Иногда у Андрея в буквальном смысле опускались руки. Он бросал взгляд вокруг себя и видел: женщин все еще много! А значит, оборонная мощь империи зла еще существует! Вот они, родительницы бессердечных вояк, наймитов режима! Вот они, маршируют с авоськами и колясками — и всех ведь не выпотрошишь, нет!

Но стиснув зубы, он продолжал работу. Чикатилло стал сторонником теории малых дел: лучше честно выполнять свой долг, чем мечтать о несбыточном. Он не в силах лишить России противорактных комплексов, другие герои сделают это. Но его стараниями хотя бы на роту вояк будет меньше в этой агрессивной армии.

Дальнейшее известно слишком хорошо. Трагический путь Андрея Романовича, его ежедневный труд, его преследование, заточение.

Затем неправое судилище.

Его Голгофа.

Новочеркасский изолятор. Позорная казнь. Мы даже не знаем, где его могила.

Сегодня, когда мы вспоминаем иных героев, отдадим дань памяти также и Андрею Романовичу Чикатилло, тому кто пожертвовал жизнью за вашу и нашу свободу.

В советские годы в газете «Труд» была опубликована заметка — в то время журналисты еще занимались своим делом и писали репортажи, а теперь это уже ругая профессия: журналист — это тот, кто делится маленькими убеждениями. Так вот, в «Труде» опубликовали репортаж.

Дело было в семьдесят седьмом году под Волоколамском — в деревне гуляла свадьба.

Мужики перепились и двое из них сели на трактор и пустились гонять по грязным картофельным полям. Выехали на какие-то буераки и провалились в овраг — как оказалось, провалились в фашистский склад оружия, не обнаруженный до тех пор.

Пьяные дурни рассматривали шмайсеры и каски.

Потом напялили каски, взяли ржавые автоматы и вернулись в свою деревню, где свадьба еще гуляла.

Мужики в касках ввалились в прадничкый зал и заоррали: Хенде хох!

Сельчане обалдели.

И в наступившей тишине вперед вышел некий мужичок и сказал: Давно вас ждем, а вот этот — председатель колхоза!

Это реальная история, был суд, пьяниц приговорили (тогда это многие обсуждали) к двум годам, а предателя, выдавшего фашистам председателя колхоза, — к пяти годам лишения свободы. Я помню дебаты вокруг этого комичного случая.

Вчера я опубликовал заметку, пародирующую защитную речь на процессе серийного убийцы Чикатило. Сарказам заметки состоял в том, что мнимый защитник оправдывает преступления убийцы тем, что тот боролся с Советской властью. Кстати реальный сын реального Чикатило так и делает. И так же далают защитники Власова, и тп.

Легко понять, что мне эта точка зрения не близка.

Вообще говоря, я христианин, католик. Также я социалист, и борьбу с социализмом за капитализм — весьма осуждаю. Те, кто читал хоть что-нибудь из написанного мной, и видел хоть одну картину — должны были понять, что написанное мной — насмешка над эластичной моралью сегодняшнего дня.

Однако иронию поняли далеко не все. Некоторые (примерно треть) решили, что это серьезно: они были уже подготовлены к тому, что оправдание бандита вполне возможно. Некоторые решили, что я впрямь веду разговор об оправдании. Однако, глухота к иронии — не порок. К тому же, возможно, я неудачно написал.

Любопытно иное: еще одна треть читателей признала речь выдуманного адвоката — разумной.

За истекшие годы работа с мозгами граждан была проведена основательная.

Отныне оправдание Власова, Чикатило, любой мерзости — тем, что эта мерзость была осуществлена в качестве сопротивления общей морали коллектива — такое оправдание теперь возможно.

Здесь вот что важно: мораль — существует как вмененное всем, всему коллективу, обществу, людям — единое правило. Мораль — это то, что превращает правило одного — в общечеловеческий закон.

Случается так, что коллектив принимает бесчеловечные законы — например племя людоедов, нацистское государство, или, скажем, ежовский террор или якобинский трибунал могут провоцировать изменение и порчу общей морали. И тогда одиночка обязан возвысить свой голос — чтобы отстоять мораль, существующую в идеале.

Однако, то что он будет отстаивать, это не его личная мораль — это по прежнему мораль коллективного общежития, мира, где всякий отвечает за каждого, где уважают стариков и защищают детей. Ибо нет, не существует морали — не общей.

Мораль — эт общий закон. Мораль — как частный, приватизированный институт самовыражения — не существует. Это нонсенс.

Надо исхитриться, чтобы нарушение правил общества — принять за моральный поступок.

Но мы уже переучились. Мы столько раз предавали себе подобных — ради денег, карьеры, успеха, прогресса — что речь адвоката Чикатило показалась многим убедительной.

Так что, если бы сегодня пьяные дураки въехали в село со шмайсерами, то фашистам бы выдали не только председателя колхоза, но и всех сочувствующих колхозному строительству.

Затруднительно говорить с современным писателем о романе: по наивности вы можете предполагать, что роман — это долгий рассказ о судьбах многих героев, о становлении характера, об исторических коллизиях; вероятно, будете ссылаться на Диккенса или Толстого. А романом теперь называется уже совсем иное. Практически — что угодно, это форма самовыражения автора. Тридцать страниц о поездке в метро — уже роман.

И с художником бесполезно говорить о картине: теперь картиной и произведением искусства называется что угодно. Художник волен — он хочет сделать так, а что там прежде считалось искусством, не суть важно. Его жест оценен его покупателем. Объективного критерия нет.

И журналистика — уже совсем не то, что считалось таковой: прежде журналистом был тот, кто писал репортажи и рассказывал новости. А теперь это писатель, который излагает свое понимание событий. Журналисту так излагать велел его работодатель, в непрямой форме — но посоветовал твердо.

В целом, все это — свидетельства приватизированного мира.

Общественные дисциплины отступили перед частными интересами или перед договоренностями группы лиц.

И морали общественной, в общем, уже нет — есть корпоративная мораль.

В известном смысле, и правосудие тоже давно приватизировано.

Нет закона, который равно применялся бы к богатым и бедным.

Избирательный характер применения параграфа — показывает, что для некоторых действует общее правило, а для других — иное.

Основная претензия защитников Ходорковского к правосудию состоит в том, что подсудимый совершал то же самое, что и многие — почему же всех не осудили.