Когда князь Владимир выбирал монотеистическую религию на смену язычеству, он остановил свой выбор на Византийском варианте христианства. Как рассказывают летописи, решающим фактором явилась торжественность и пышность обряда. Князь хотел выбрать того Бога и ту веру, которая наглядно являет славу и силу. Богатство храма, яркость и пышность ритуала произвели на князя сильное впечатление.

Надо сказать, что европейские храмы того времени были просты. Спустя полтора века аббат Сюжер (Сен-Дени) способствовал смене романского стиля на готический; убедил в том, что пышность и богатство церкви суть отражение славы Господа. Так возникла готика — изощренный и очень орнаментально богатый архитектурный стиль. Православная же религия (Схизма последовала мгновенно за выбором Владимира, через полвека) пышностью ритуала и богатством обряда руководствовалась изначально.

Богатство и роскошь не есть прихоть того или иного архипастыря — это лишь непременная дань обряду. Так устроена Православная церковь. Православные — не баптисты, не сайентологи, не квакеры и не адвентисты седьмого дня. Православный храм — не молельный дом некоей протестантской секты, в котором можно находиться не снимая головного убора (квакерский обычай). Православный храм в известном смысле подавляет величием. И Патриарх — именно по своему чину, а не по алчной прихоти (хотя это может и совпадать) — облачен в драгоценные ризы и живет богато. Претензия, неожиданно вмененная паствой к Храму и Патриарху, должна быть переадресована всей русской культуре, воспитанной на Православии — на переживании оного, осмыслении оного и размышлениям вокруг. Так, например, Лев Николаевич Толстой не любил обрядовую церковь и высказал немало горьких (и глубоких) упреков в адрес последней. Впрочем, отметим, правды ради, что Лев Николаевич не любил вообще неправду и стяжательство — и вероятность того, что он стал бы славить миллиардера Прохорова и его благостную сестру — такая вероятность исчезающе мала. Желание просвещенной публики идти стопами графа Толстого понятно и не может не вызвать сочувствия, но изумляет то, что следование графу не вполне последовательно. Отказаться от стяжательства — славно. Стяжательство есть позор и непоправимая беда для человеческой натуры. Об этом задолго до возникновения христианства предупреждали Платон, Диоген Синопский, Антисфен и Сенека. Стяжательство уродует душу навсегда. Церковь в этом смысле с античными мыслителями сугубо солидарна. Жизнь отдельных пастырей и простые сельские церкви как нельзя лучше это иллюстрируют.

Однако сам по себе институт Церкви, и жизнь ее главных предстоятелей — это нечто иное. Пышность убранства церкви есть воплощение славы Господа, есть элемент обрядовой веры. В уместности этого можно сомневаться, этот обряд можно обсудить в теологическом диспуте. В конце концов, можно пенять князю Владимиру, зачем выбрал православие, а не иудаизм, где убранство храма попроще. А можно — и это благородно — вернуться к образу жизни прихожан катакомбной церкви.

Но опровергать торжественную часть православного обряда и одновременно поклоняться золотому тельцу в лице самых вопиющих его жрецов — это поразительная особенность нашего кривого времени.

В былые годы существовало такое присловье: дескать, каждый знает «через три рукопожатия» английскую королеву. Скажем, папа знакомого мальчика ездил в командировку в Лондон, и ходил в русское посольство, а посол знает английскую королеву — вот вам, пожалуйста, связь с Виндзорами. В нынешние времена королеву знают уже через два рукопожатия.

Но интереснее другое.

Сегодня тот самый класс, который некогда знакомился с Британским правящим домом, знаком с большим количеством воров и убийц — и всего через одно рукопожатие. Я даже говорю не про осужденного за убийство Невзлина, который является попутно и «рукопожатным» правозащитником. И не про обыски в галерее Триумф, где все любят пить шампанское, в то время как там функционирует игорный бизнес, а водитель фигуранта дела задушен в лесу. И не про Усманова, ранее судимого, и не про Абрамовича, который Сибнефть приватизировал вместе с Антоном Могилой, бандитом. И не про солнцевского авторитета, учредившего литературную премию. Они, конечно, наиболее заметны — и Абрамович назван самой авторитетной фигурой арт-жизни. Но я говорю вообще — про любого пылкого человека, делающего сегодня карьеру журналиста, пиар-агента, политолога либеральной складки, про демлидера или ресторатора, певца или менеджера — словом, про сливки общества. Все они, так или иначе дружат с убийцами и ворами, и зависят от них. Это увы так. Раньше всех грела формула Бродского, ее обожают повторять, оправдывая родных жуликов. Глупость этой формулы в том, что кровопийцы берутся только из ворюг, больше им взяться неоткуда.

Вот я и задумался. мои родители были знакомы с английской королевой через три рукопожатия. Правда не воспользовались знакомством. А вот воров они не знали совсем, ни одного. И среди дальних знакомых не было. А я знаком через одно рукопожатие с огромным количеством взяточников, воров, бандитов и убийц. И все другие вокруг меня — точно так же. Замминистра — мздоимец и взяточник, дружит с галеристом, который продает подделки депутату, который вышел из рекетиров. Это нормально, только про это говорить не принято. Но все знают.

Любопытно, что именно в это самое время внедрили словечко «рукопожатные» — когда уже никому пожимать руки не хочется.

Это выражение обозначает, что есть объективное капиталистическое дело — а есть субъективная жизнь, и это не следует соединять. Есть правила капитализма, мир бизнеса диктует свои законы, законы не допускают сантиментов. Маржа есть маржа, договор есть договор, подписал — ответишь и т. д. Обычно формулу «просто бизнес, ничего личного» употребляют в тех случаях, когда «Боливар не выдержит двоих», но сама по себе формула шире, она выглядит как социальная аксиома. Первый закон термодинамики капитализма, или Западного рынка: мое это мое, а твое будем обсуждать.

И вот здесь противоречие.

Культурная самоидентификация Запада (в лице его философов) постулирует Первый закон западной культуры: соревновательное развитие способствует росту личностей. Свободное развитие личности в западной культуре связывают именно с феноменом рынка. В плановом хозяйстве и в восточной казарме личности не растут, а на западном рынке и бирже — личности множатся как грибы. Желание урвать кусок побольше способствует пробуждению талантов. Инициатива, выдумка, азарт, упорство — все это выращивает оригинальные характеры. То есть, растит личности именно бизнес, тот самый бизнес — в котором ничего личного по определению быть не может.

И как Первый закон западной культуры сочетается с Первым законом западного рынка — не знает никто.

То есть, многие философы пытались эти пункты примирить, или как-то обойти, но не получилось ни у кого.

Христианская мораль учит нас, что всем надо дать поровну, а христианская цивилизация учит нас, что сильный возьмет все.

Есть такой анекдот. Мчится поезд по Николаевской жд. В купе два пассажира. — Вы куда едете? — в Москву. А вы? — В Ленинград. — Во техника!

Благородно, правда?

Характер борьбы выродился в перманентную провокацию. Причем раз от раза провокация делается все гаже и гаже.

Что может сделать президент в ответ на такое письмо? Отказаться от инаугурации?

Авторы письма отлично знают, что этого не будет. На это и рассчитано. Отказался, сука, спасать детей — тогда митинги: «Леопольд, подлый трус, выходи! ты убиваешь детей».

И кто-то добрый разволнуется и пойдет. И старушка выйдет с лозунгом. А кто-то будет голодать в знак протеста и заболеет. А какому-нибудь активисту сломают руку. И будут не спать и рисовать остроумные плакаты.