Мы пустили в ход все рычаги, но с места не двигались, и тут во время одного из визитов в летний дворец императрицы я опять случайно встретил старого друга, ургинского бурята. Меж тем он успел стать важным сановником, который блюл при китайском дворе духовные интересы владыки Тибета и ламаистских иерархов Монголии, ублажая китайских министров и придворную камарилью императрицы крупными подарками и устраивая для них пышные празднества.
При нашей радостной встрече он прогуливался в окружении китайских вельмож и императорских евнухов. Он спросил меня, где я остановился в Пекине и уже на следующее утро появился в гостинице «Спальный вагон», где мы вместе позавтракали и я поделился своими бедами. Дело заинтересовало его, ведь однажды он рискнул ради него жизнью.
Герберт Маршалл был приятно удивлен, обнаружив в этом простом буряте столько ума и дипломатичности. Только когда он впрягся третьим, помогая тащить из болота увязшую телегу, и познакомил нас с влиятельным императорским евнухом и иными китайскими сановниками, телега эта наконец покатилась. Наш друг трудился негласно и открывал нам двери, в которые мы прежде тщетно стучались.
В октябре можно было покинуть Пекин и ехать в Японию. В Тяньцзине мы сели на японский корабль и через Нагасаки добрались до Кобе, а оттуда поездом — в Иокогаму, где и сделали остановку. Оттуда мы рассчитывали с величайшей осторожностью приступить к делу в Токио. В Токио играть втемную оказалось еще труднее, чем в Пекине. Нас тотчас окружили тайные агенты, которые изо всех сил старались вызнать наши планы и намерения. Каждый шаг был под надзором, и уже при первом зондировании почвы мы заметили, что японцы учуяли поживу и из кожи вон лезут, стремясь выяснить наши секреты.
В первый же день, вернувшись в гостиницу от российского генерального консула Гроссе{92}, я приметил, что кто-то открывал мой запертый чемодан и копался там. К счастью, важные планы и документы я захватил с собой и успел определить в сейф консульства.
По словам генерального консула, все старания утаить что-либо от японцев будут напрасны и лучше бы Рокфеллеру попытаться склонить их к соглашению иным способом. Мне он тоже дал совет: чтобы освободиться от обременительной постоянной слежки тайных агентов, стоит на время пребывания в Японии нанять одного из них в качестве гида — скажем, того, на которого я натыкаюсь везде и всюду. Этот весьма общительный маленький японец говорил не только на родном языке, но и по-русски, по-немецки и по-английски, обладал чрезвычайно учтивыми манерами и отлично знал все достопримечательности Японии, потому что был не просто тайным агентом, но еще и профессиональным гидом. Гроссе, однако, не советовал мне прямо обращаться к этому человеку с моим предложением, лучше пусть его порекомендует токийский полицмейстер. С этой целью на испытаниях для молодых полицейских по джиу-джитсу Гроссе свел меня с полицмейстером. В разговоре с ним я посетовал, сколь трудно по-настоящему узнать Японию без хорошего гида, и полицмейстер, как Гроссе и предвидел, тотчас вызвался прислать мне опытного гида, некоего г-на Брауна, на которого я целиком могу положиться. В тот же день ко мне явился означенный кругленький господин в сером костюме, прежде неотлучно сопровождавший меня как тень. Его запросы были настолько скромны, что мы быстро пришли к согласию. И пока я находился в Японии, г-н Браун старался сделать мое пребывание возможно более приятным и недорогим. Конечно, при этом мы не касались вопроса о том, какому обстоятельству я с момента приезда обязан его горячим интересом, а также что за дела привели меня в Японию. Когда настало время уезжать, мы простились большими друзьями. На прощание я подарил ему ценный портсигар с гравированным посвящением и увековечил себя в его гостевой книге.
От попытки перехитрить японцев мы вскоре отказались, вняв совету тогдашнего российского посланника графа Протасова{93} и американского посланника. Граф Протасов был первым начальником российской миссии, приехавшим в Японию после Русско-Японской войны. Относились к нему в Японии чрезвычайно предупредительно. Я вообще был удивлен деликатностью японцев, которые после победоносной войны тактично избегали всего, что могло бы уязвить чувства русских, посещавших Японию. Например, в Нагасаки я увидел в ремонтных доках множество военных кораблей. На мой вопрос, что это за корабли, мне любезно перечислили исключительно японские названия. Лишь через одного американца я узнал, что это были корабли, захваченные у России. Точно так же все военные трофеи были убраны из общественных мест и отправлены в музеи, прежде чем Протасов прибыл посланником в Японию. У него уже имелись там личные контакты. Его супруга, американка, с юности дружила с мадам Того, женой знаменитого японского адмирала{94}. В его доме меня приняли особенно радушно. И вообще, пребывание в Токио было приятным, но дела стояли на месте.
В конце концов, опять-таки благодаря счастливой случайности, нам все же удалось сдвинуть дело о золотом месторождении с мертвой точки. Когда японцы проведали, что мой американский сотрудник — юрисконсульт Рокфеллера, они тотчас спросили его, не может ли он заинтересовать своего шефа подпиской на заем, который японцы намеревались разместить в Америке. Маршалл согласился, но поставил условие, что в таком случае японцы дадут согласие на эксплуатацию квантунских золотых рудников. Японцы пошли на это. И Маршалл уехал в Америку, чтобы лично доложить обо всем Рокфеллеру, а затем вернуться ко мне. Время ожидания оказалось мне очень кстати — я объездил всю страну из конца в конец и познакомился с токийским обществом. На празднике Хризантем я был представлен микадо, участвовал в придворной утиной охоте и в различных торжествах иностранного дипломатического корпуса.
В это же время я предпринял попытку добиться для китобойной компании моего брата Генриха возмещения убытков, нанесенных Русско-Японской войной. Неудача! При подписании в Портсмуте мирного договора министр Витте{95}, несмотря на обещание включить в оный наши претензии, оставил этот вопрос без внимания. Японцы заявили, что все требования нам следует адресовать нашему собственному правительству, но и там мы не сумели получить компенсацию за потерянные суда, фабрики, портовые сооружения и рыболовные лицензии.
Наконец в последних числах ноября пришла телеграмма, что Рокфеллер готов согласиться на предложения японцев, если они выполнят данное его юрисконсульту Маршаллу обещание касательно квантунских рудников.
Для этого Герберт Маршалл в январе прибудет в Токио. В моем содействии более не было необходимости. Великий князь телеграфировал, что я уполномочен подписать от его имени договор с Рокфеллером и прочие документы, нуждавшиеся в его подписи, а затем депонировать их для Маршалла в миссии посланника и вернуться домой. И вот в декабре 1906 года после девятимесячного отсутствия я благополучно прибыл в Петербург. Я надеялся, что в будущем это путешествие принесет плоды и вознаградит меня за долгую разлуку с семьей и земством, ведь расстался я с ними без всякой охоты. Увы, надежды не оправдались. Золотое месторождение оказалось отнюдь не настолько мощным и ценным, как уверял Пузанов. Тщательно изучив геологические данные, Рокфеллер вообще не стал его разрабатывать и безвозмездно отдал японцам. Так надежды великого князя, а равно и мои приказали долго жить.
Для великого князя, который понес большие расходы, это было, пожалуй, особенно плачевно. Я-то хотя бы финансово не пострадал, напротив, привез домой интересные впечатления и богатые коллекции китайского фарфора и всяких любопытных вещиц.
В последующие годы вплоть до 1914-го я работал почти исключительно для земства и наслаждался семейной жизнью, которая всего через несколько лет будет так же уничтожена большевиками, как и все наше материальное существование.
