Витгенштейн питал весьма своеобразную любовь к Кавказу, каковая довела его до того, что из стремления стать истинным кавказцем он нарочно заразился специфически кавказской болезнью волос, оставлявшей на голове мелкие круглые лысинки вроде тонзур.

В Хабаровске Витгенштейн жил открытым домом и благодаря своей общительности и неизменному радушию скоро покорил все сердца и на Амуре. Особыми поручениями его не обременяли, он предавался своей страсти к охоте и ухаживал за немногочисленными в Хабаровске дамами.

Шалтуга направила к генерал-губернатору эмиссара с прошением к царю взять под защиту новую республику, взамен она будет ежегодно платить ему дань сырым золотом. Китайское правительство, однако, прознало об этой республике у своих рубежей и предложило гражданам оной немедля очистить китайские пределы, в противном случае они будут выдворены силой и тогда их ждет беспощадное истребление. Это предупреждение и побудило Фашши искать защиты у России. Согласно заключенным с Китаем договорам, Россия не имела права распространять свою власть на южный берег Амура, и по этой причине прошение Шалтуги, расположенной на правом берегу Амура, прямо у его слияния с Шилкой, было отклонено. Однако князю Витгенштейну для поправки собственных финансов разрешили купить там золото. Играть в Шалтуге князь считал ниже своего достоинства.

По рекомендации Львова я взял Руперта к себе на службу. Он действительно оказался замечательным поваром, и не только следил за чистотою у себя на кухне, но завел настоящий белый поварской костюм, в котором подавал мне свои яства. Петьку и Осейку он учил правильно накрывать на стол и вообще смотрел на мальчишек как на своих поварят: они выполняли всю черную работу, но делали это с охотой, так как в награду получали разные лакомства.

Агасфера мой выбор тоже порадовал; как выяснилось, Руперт был его давним знакомцем, и теперь он частенько гостил на кухне. Нередко я видел обоих за карточной игрою, а не то за длинными рассказами из их бурной жизни, заодно Руперт потчевал Агасфера всякими лакомствами, и обоим это, как видно, доставляло огромное удовольствие. Как-то я спросил Руперта, отчего он так старается угостить Агасфера, и услышал в ответ: «Агасфер — гурман и не всегда сидел на арестантской пище. Пускай на старости лет отведает вкусненького».

Откуда Руперт был родом и где провел весну своей жизни, он мне так и не открыл. Иногда только с похвалою отзывался о своей гречанке-матери: дескать, всем, что в нем есть хорошего, он обязан ей. Поскольку помимо русского и пиджин-инглиша^{25} он говорил по-гречески, по-итальянски и на многих южнославянских языках, я полагаю, он был левантинец. Во время моих трапез он развлекал меня беседой, как и полагается доброму шеф-повару, — интересными короткими историями, в том числе из собственной жизни. Так, он рассказал мне, как однажды в китайских водах на судно, где он служил коком, напали пираты и захватили его. Команду перебили, а богатых пассажиров увезли, чтобы взять за них солидный выкуп. Его самого ударили тогда китайским ножом по голове, отсюда и шрам. Пираты вынудили его остаться на судне и кашеварить для них и для богатых пленников, и вырваться на свободу ему удалось очень нескоро…

Бывал Руперт и далеко на севере, знал Ном на Аляске и Камчатку. Что привело его на каторгу, он не говорил. Но в чем-то он явно провинился, так как умалчивал свое имя и происхождение, предпочитая странствовать по свету с паспортом бродяги.

С первым пароходом, шедшим вниз по Амуру, Руперт уехал от меня. Я убежден, что на Шалтуге он оставил отнюдь не все «честно нажитое добро», а, отправившись на восток, выкопал это свое богатство из надежного тайника где-то в тайге и прихватил с собой. Года через два во Владивостоке я еще раз услышал о Руперте. Благодаря рекомендации князя Витгенштейна и моему одобрительному отзыву, француз Менар, владелец лучшего владивостокского ресторана, взял его к себе шеф-поваром, позднее же он отбыл из Владивостока на японском судне, намереваясь купить домик в Иокогаме и осесть там на покое.

На прощание он подарил мне дневник и записки Фашши, а на случай, если мне когда-нибудь доведется встретить оного, попросил передать ему привет и вручить эти бумаги.

Дневник Фашши был написан по-французски и начинался его приездом в Шалтугу, о которой он услыхал во Владивостоке, когда совершал вояж на север. С ним вместе в Шалтугу явилось множество авантюристов — искать золото. А творилось там в ту пору нечто невообразимое. Золото буквально под ногами валялось — где ни копни, всюду найдешь. Русские и китайские арестанты, хунхузы и авантюристы со всех концов света там уже кишмя кишили, однако за свою жизнь никто поручиться не мог, кругом царило беззаконие и смертоубийство. Фашши понял, что в такой обстановке золото искать никак нельзя. И начал присматриваться к этой безалаберной массе из многих сотен людей, которая день ото дня увеличивалась, и брать на заметку наиболее одаренных, из коих создал правительство, чтобы в первую очередь навести порядок. Хотя здешнее пестрое общество, состоявшее в большинстве из преступников, ни в грош не ставило порядок и честность, все же оно вскоре уяснило, что без принуждения и закона ни жить, ни работать невозможно. Вот почему Фашши разработал для Шалтуги конституцию и законы, которые были приняты всеми и неукоснительно соблюдались. Шалтугу провозгласили независимой республикой, а Фашши избрали президентом. Золотое месторождение разбили на участки, и каждый получил свою делянку; новоприбывшие должны были давать клятву в соблюдении всех законов, немногочисленных, но драконовских. Воровство, даже самое мелкое, каралось смертью, как и шулерство; за незначительные проступки публично пороли, однако же, наказаний, связанных с лишением свободы, не существовало. Благодаря этим суровым мерам удалось добиться такой честности, какой, пожалуй, нигде в мире не найдешь. Руперт говорил мне, что замки на дверях и те были без надобности, а провиант и любые привезенные товары спокойно оставляли на улице без надзора, никто их не трогал. Когда в Шалтугу явились китайские войска, там проживало около 3000 человек. Солдаты казнили более тысячи китайцев, из остальных, однако, лишь бывших российских арестантов. Авантюристов из других стран они попросту разогнали.

Тою же зимой мне довелось по льду Шилки совершить поездку в станицу Игнашино, расположенную у впадения Шилки в Амур. Тогда-то мне и показали на правом берегу Амура въезд в Шалтугу. Он был заблокирован поваленными деревьями, на сухих сучьях которых торчали отрубленные, с длинными косицами, головы китайцев. Промерзшие тела казненных стояли в безобразных позах прислоненные к стволам. Позднее мне удалось приобрести фотографию этого китайского символа запретного пути. Но, увы, ни эту фотографию, ни дневник Фашши, ни созданный им свод законов, ни иные мои сибирские сувениры сохранить не удалось.

По этой самой запретной дороге я прошел следующей осенью, когда вместе с генерал-губернатором сплавлялся на плотах вниз по Амуру, в ту пору еще не судоходному. Республика Шалтуга просуществовала всего три года и после этого недолгого расцвета была уничтожена. На ее месте китайцы возвели правительственную резиденцию, которую назвали Мохо. Губернатором они назначили влиятельного военного мандарина^{26}, под защитой которого богатые золотые месторождения разрабатывались в пользу государства; кроме того, он должен был следить, чтобы инциденты с созданием вольниц на китайской территории впредь не повторялись.

Когда генерал-губернатор Корф вышел на своем плоту из устья Аргуни в Амур, где его ожидал правительственный пароход, китайский военный губернатор, генерал Ли, выслал ему навстречу адъютанта. Тот вручил барону Корфу красную, в локоть длиною, визитную карточку своего начальника — с каллиграфическим приглашением оказать ему честь и навестить его в Мохо. Барон Корф с благодарностью принял это приглашение.