— Послушай, лошадь. Меланхолия только мешает чинить машины. Мне кажется, что эта машина вылечится гораздо быстрее, если будет находиться на своей родной стоянке.

Машина повеселела.

— Но на берегу остался гараж, — тут же сказала Дженни.

Она долго думала, наконец сказала:

— Послушай, лошадь, в этом месяце тебе полагается еще три выходных. Если я отпущу тебя прямо сейчас, ты соберешь за меня гараж и привезешь его мне прямо в город?

Лошадь радостно вскинула морду и заржала.

— Отлично. Я вернусь вместе с машиной в Аллею, а потом… — Но лошадь уже терлась боком о свою хозяйку.

— Ладно, ладно. — Дженни вытащила из-за пояса с инструментами баночку с мазью, окунула в нее пальцы и намазала лошади спину. Красные кресты исчезли. — Чехлы для крестов хранятся у меня. — И тут ее осенило: — Послушай, машина. — Она положила кресты на капот. Те заерзали, пока не заняли установленные правилами места на дверцах и крыше. — Теперь ты — «скорая помощь»! Конечно, не совсем официальная, но зато теперь можно ехать быстро и даже включать сирену.

Машина завертела задними колесами, но Дженни еще не сняла ее с тормоза. Девушка рассмеялась.

— Погоди секунду. Я хочу, чтобы ты и меня подбросила до города.

Потом она повернулась к лошади, хотела ей что-то сказать, но та уже галопом мчалась по дороге вдоль пляжа. Тогда Дженни крикнула ей вслед:

— Не забудь — прежде чем складывать гараж, вылей воду из канистр!

Сома обнаружил, что мешки, сквозь которые проросли корни, были набиты овощами. Морковкой, репой, разными сортами картофеля, свеклой. Кентуккийцы разошлись по Фермерскому рынку и принялись торговать своим товаром, выменивать его на соки и желе, которые приносили из своих садов горные обезьяны.

— Это наша вторая цель, — сказал Джафет. — Мы все время это делаем — вымениваем картофель, обработанный специальными веществами, на ерунду, которой питаетесь вы.

— Вы нас травите! — Действие пасты понемногу заканчивалось, и мысли Сомы приходили в порядок.

— Он обработан питательными веществами, дружище. За пределами Теннесси сорок лет не считается старостью. Афина, похоже, так же мало знает о правильном питании, как и о человеческой психологии. Понимаешь, мы пытаемся помочь вам.

Вот они оказались в самом центре рынка; шум толпы заглушил все остальное, и ответ Сомы так никто и не расслышал.

Джафет крепко держал Сому за руку и одновременно разговаривал со старой седой обезьяной:

— Десять фунтов, так?

Обезьяна взвешивала на весах пучок моркови.

— О'кей, — проворчала она в ответ. — О'кей. Десять фунтов… я дам четыре голубых желе.

Сома не мог поверить своим ушам. Сам он так и не сумел привыкнуть к моркови, но знал, что она пользуется большим спросом. Дать в обмен четыре голубых желе означало не дать ничего. Но Джафет кивнул:

— Вполне справедливо, — и запихал в карман протянутые обезьяной пластиковые тюбики.

— Какой из тебя торговец, — начал было Сома, но осекся — вместо слов получилось какое-то нечленораздельное мычание. Один весенний семестр, когда он уже целый год ходил в технических помощниках, его уговорили поработать над интерфейсом. Стипендия больше была не нужна.

— Художник! — выкрикнул Джафет.

Сома поднял взгляд. Перед ним стоял кроу в наряде модника из Аллеи. Он попытался открыть голову, чтобы вызвать Дорожный Патруль Теннесси, но так и не смог ее найти.

— Дайте ему одно желтое желе, — посоветовала обезьяна. — Очень помогает.

— Художник! — снова закричал Джафет и, словно тисками, сжал плечо Сомы.

Сома попытался сам встать на ноги.

— Я теряю память.

— Ха! — выкрикнул Джафет. — Ты, наоборот, все вспоминаешь. Хотя, на мой взгляд, слишком быстро. Послушай. Горные обезьяны являются полноправными добровольными гражданами Теннесси?

Сома был потрясен — только чужестранец мог сказать такое! Продавец-обезьяна тоже замер на месте.

— Черт бы тебя побрал, человек! — вскрикнула обезьяна.

— Нет, нет, — тут же ответил Сома. — Теннесси представляет собой полностью реализованное постколониальное государство. Земли горных обезьян являются автономным княжеством-партнером, хоть и расположены в пределах границ нашего государства. Обезьяны наши верные союзники, но присягу они приносят не нашей Губернаторше, а собственному королю.

— Именно так, — поддакнула обезьяна. — У нас все в порядке с лицензиями и с уплатой налогов; да к тому же кто еще умеет делать такие желе, они слушаются только короля обезьян, так ведь?

Сома провел Джафета к следующему лотку. Джафет заметил:

— Как много еще предстоит вымывать из тебя.

— Я моюсь каждый день, — ответил Сома, но споткнулся о контейнер с соками. Первые результаты были ошеломляющими.

К ним подошел коренастый мужчина, весь в черных драгоценных камнях. Тот, что мог обидеть обезьяну, сказал:

— Кажется, вы слишком многое убрали из него; он как-то нетвердо стоит на ногах.

Коренастый мужчина заглянул Соме прямо в глаза и сказал:

— Мы можем легко стабилизировать его состояние. В кафе много телевизоров.

Потом Сома с Джафетом пили горячий ромовый пунш и смотрели новости. Где-то в Заливе кто-то с кем-то сражался, по небу носились Командоры верхом на медведях и пробивали копьями цеппелины кубинцев.

— Кубинцам никогда не достичь превосходства в воздухе, — сказал Сома и почувствовал, что сказал то, что надо.

Джафет устало посмотрел на него.

— Мне нужно, чтобы пока ты думал именно так, Сома-Художник, — спокойно заметил он. — Но надеюсь, что скоро, очень скоро ты узнаешь, что кубинцы не живут в районе Аппалачского архипелага, а вон тот соленый простор — вовсе не Мексиканский залив.

В этот момент по телевизору уже показывали результаты велосипедных гонок. Сома внимательно просмотрел имена спортсменов в надежде увидеть среди победителей своих любимцев.

— Это река Теннесси, черт бы побрал спесь и высокомерие вашей Губернаторши.

Сома заметил, что стакан у него почти пуст, но его друг Джафет все еще продолжал говорить. Он улыбнулся и спросил:

— А?

— Я спросил, готов ли ты идти домой, — повторил Джафет.

— Да, да, — ответил Сома.

Состав пробирался по маленьким улочкам, скачивал информацию из вторичных и третичных портов, как вдруг почувствовал ее. Он сразу проанализировал десять тысяч путей отступления, но тут же отверг их все, потому что понял, что она победила, она разрушила его, он стал ее частью; материалы примитивные, но какая хитрая, какая продуманная архитектура, временами просто ослепляет, ничего не видно, положить конец, положить конец, проверить, проверить и перепроверить еще тысячу раз, говорили, надо все съесть, маленький математический состав Голуботравья поглощен.

— Аллея ночью! — воскликнул Сома. — У вас ведь там такого нет, правда?

Мимо промелькнули длинные ноги уличного фонаря. Сома видел, как его товарищи уставились на защитную маску гражданского работника; когда же тот повернул пробку на верхушке дерева и выдул изо рта струю газового пламени, они и вовсе оторопели.

— Пойдемте ко мне! — позвал их Сома. — Когда настанет время петь гимн, мы сможем посмотреть на парад прямо с моего балкона. Я живу на чердаке, что находится над «Тиранией анекдотов».

— Над чем? — переспросил Джафет.

— Это таверна. Я снимаю комнату у хозяев таверны, — пояснил Сома. — Добровольцы просто долбаные идиоты.

Нет, что-то он сказал не так.

Сова, друг Джафета, опустился на колени. Его вырвало прямо на улице. Сома смотрел на покачивающиеся в канаве сферы, а Сова с трудом выдавил несколько слов:

— Она взяла перья. Теперь ищет нас.

«Перебрал ромового пунша», — решил Сома; причем не только Сова, но и он сам, и все остальные сумасшедшие товарищи Джафета.

— Сома, далеко еще? — спросил Джафет.

Сома вспомнил, что нужно быть вежливым, и ответил: