Что-то где-то рычало. И рык становился все громче.

Голеску поднял голову — и на миг перед ним открылось зрелище, которое преследовало его в кошмарах до гробовой доски: он увидел пару сверкающих глаз, которые приближались к нему в ночи, глаз, похожих на уголья, над белыми-белыми клыками. И чем ближе они подплывали к повозке по воздуху, тем громче становилось рычание. Ближе, ближе, к свету факелов — и Голеску ясно увидел распростертые руки, когти, измазанные в грязи, смертоносную гримасу, струящийся саван.

— Боже милосердный, это же Амонет, — заметил Голеску, и тут реальность огрела его по голове, и он намочил штаны.

Черное Зелье снова ее подвело, а значит…

— Рррррррубьюууууууу! — взревела она, опускаясь на помост.

Голеску, всхлипывая, заметался, а потом ужас даровал ему крылья, и одним героическим прыжком Мефистофель слетел с помоста и приземлился на спину золотому петуху. Дав птице пинка сквозь буйные перья, Голеску хлестнул ее, словно коня.

И с воплем, от которого ночь содрогнулась, его скакун взмыл в воздух, шлепнулся наземь и побежал. Голеску вцепился в него изо всех сил, оглядываясь через плечо. Он увидел Эмиля, который, тряся усиками, пытался выбраться из гроба.

— Дядя Барбу! — верещал бедняга.

Но Амонет уже схватила его за щиколотку. Она дернула его к себе. Он исчез в складках ее одеяния, отчаянно отбиваясь. Голеску успел увидеть, что Амонет прижимает Эмиля к груди — как свою собственность, жуткая мадонна и немощный младенец.

Голеску обнял шею своего золотого скакуна и направил его подальше в ночь и в лес. Он оплакивал свою потерянную любовь, оплакивал свою горькую долю, оплакивал красоту, и так в смертоносной славе он несся сквозь огонь, воду и безжалостный звездный свет. И когда настал день, он все еще несся. Кто знает, где окончил свой бег его скакун?

Хотя далеко в лесах нашлась деревня, которая так затерялась среди болот и ручьев, что туда не вела ни одна тропинка и мужчины вынуждены были жениться на своих двоюродных сестрах. Их легенды гласят, что однажды им явился сам Черт верхом на золотом петухе, жуткое видение, перед которым они простерлись ниц. Селяне предложили ему стать их князем — лишь бы только он их пощадил.

И говорят, что Черт остался с ними на какое-то время и что князь из него получился вполне терпимый, как и все князья в этих краях. Но он вечно оглядывался через плечо, поскольку боялся, как бы его не нашла жена. Он говорил, что она — Мать Тьма. И так он ее боялся, что в конце концов страх одолел его, и он бежал — лишь бы она его не поймала.

Жителям деревни это почему-то показалось утешительным. «Своей жены боится даже Черт», — говорили они друг другу. И говорили они это так часто, что в конце концов к ним приехал человек из Министерства культуры и записал эту пословицу в Большую книгу пословиц.

Но если вы отправитесь в эту страну и заглянете в эту книгу, то потратите время зря, потому что, к несчастью, какой-то вандал вырвал из нее нужную страницу.

Давным-давно игры и фильмы были домашними — для «ботаников» и ребятни с натертыми до мозолей курковыми пальцами. Теперь развлечения вырвались из четырех стен. Заняли весь мир. Оттого-то Мигель Вильяс и любил ходить в школу в компании близнецов Рэднер. Фред и Джерри оказывали «дурное влияние», но были лучшими из геймеров, знакомых Майку в лицо.

— А мы замутили новую подлянку, Майк, — признался Фред.

— Ага, — подтвердил Джерри, улыбаясь с тем выражением, какое обычно появлялось, когда братья задумывали нечто экстремальное.

Все трое шли проторенным путем по кромке информационного канала. Жильная канва была сухой и серой и змеилась через весь каньон прямо до округа Лас-Меситас. Возвышавшиеся впереди холмы поросли ледяником и толокнянкой, а прямо на пути кустилась поросль молодых дубков. Чего еще ожидать от северной части графства Сан-Диего в начале мая?

По крайней мере, офф-лайн.

Каньон не был «мертвой зоной». Наоборот, Комитет Графства по Информационному Контролю непрестанно обустраивал окрестности, и уровень общественного доступа здесь ничем не уступал тому, что на городских улицах. Майк то и дело пожимал плечами или подергивался. Других команд для «носилки» от «Ипифани» и не требовалось.

Общий обзор перешел в режим манга/анимэ. Ветви толокнянки превратились в изломанные щупальца. Теперь дома на краю каньона складывались из грузных балок, а над крышами реяли стяги. Впереди возвышался замок, вотчина Великого Герцога Гуа Фина (на самом деле это был пацан из местных, приложивший немало усилий, чтобы распустить слухи о Герцоге). Майк обрядил близнецов в одежду из японских комиксов, встопорщил им волосы, а лица сделал большеглазыми, с маленькими ртами.

— Гляди-ка, Джерри! — довольно просиял Майк, дожидаясь, пока близнецы настроятся на его визуальный режим. Чтобы добиться этих зрительных эффектов, Вильяс старался целую неделю.

Фред закатил глаза, принимая зрительные файлы, разработанные Майком.

— Мигель, родной, это же старье! — Рэднер мельком глянул на вершину холма — туда, где стоял замок. — К тому же Гоша Фань — полный дуралей.

— Ох. — Майк отключил контроль, и визуалка рассыпалась неряшливым каскадом. Реальность взяла свое: сперва — небо, затем — ландшафт, а после — персонажи и одежду. — Но вам же на прошлой неделе нравилось! — Майк вспомнил, что тогда близнецы не жалели сил, чтобы изгнать Великого Герцога.