Женщина позволила смертным погладить ее ребенка. Но глаза ее были настороженными, а улыбка принужденной. Мужчина держал руку поблизости от оружия, висевшего на поясе.

Руселю потребовалось немало усилий, чтобы отыскать устройство, позволявшее ему говорить. Он произнес:

—  Русель.Это Русель.

Когда призрачный голос разнесся по коридору, мужчина и женщина в испуге подняли головы, а смертные съежились. Пришельцы с восторгом переглянулись.

— Это правда, — воскликнул мужчина. — Это действительно «Мэйфлауэр»!

Устройства Корабля прошептали Руселю перевод.

Женщина засмеялась:

— Естественно, это «Мэйфлауэр». А что же еще, по-твоему?

— Кто вы? — спросил Русель.

Мужчину звали Пириус, женщину — Торек.

— Мы прибыли в галактику Большого Пса?

— Нет, — мягко сказал Пириус.

По их словам, они прилетели из его родной Галактики, из самой Солнечной системы, на сверхсветовом Корабле, преодолев мучительный путь «Мэйфлауэра» за несколько недель.

— Вы прошли тринадцать тысяч световых лет от Порт-Сола, — рассказал Пириус. — На это вам потребовалось больше двадцати пяти тысяч лет. Это рекорд для Корабля-ковчега!

Тринадцать тысяч световых лет? Всего полпути. Это невозможно.

Торек взяла в ладони лицо смертной девушки, подошедшей к ней близко и пытавшейся приласкаться, подобно зверьку. Это было лицо Лоры.

— А мы, — добавила она, — отправились искать вас, и вот нашли.

— Да! — улыбнулся Пириус. — И ваш летающий музей!

Русель поразмыслил над сообщением:

— Так человечество не погибло?

Нет, конечно, рассказал ему Пириус. Армии Коалиции, от которой спасалась бегством команда «Мэйфлауэра», истребили целые планеты по всей Галактике. Это был век войны, в которой погибли триллионы людей. Но человечество выдержало.

— И мы победили! — гордо произнес Пириус. Сам Пириус вместе с Торек участвовал в каком-то особенно жестоком бою за освобождение центральной части Галактики. — Галактика теперь принадлежит людям, Русель.

— Людям? Но как вы смогли остаться людьми?

Судя по всему, они поняли смысл вопроса.

— Мы воевали, — ответил Пириус. — Мы не могли позволить себе эволюционировать.

— А Коалиция?

— Пала. Исчезла. Погибла. Теперь они не смогут причинить вам вреда.

— А мой экипаж?

— Мы заберем их домой. Там есть места, где о них позаботятся. Но…

Торек продолжила:

— Но Корабль слишком велик, чтобы развернуть его. Я не уверена, что мы сможем забрать вас.

Однажды Русель уже видел себя, одеревеневшего старца без возраста, глазами Поро, правнука Дилюка. А сейчас, всего на мгновение, он представил себе, каким его видят Пириус и Торек. Иссохшее, полумертвое существо, опутанное сетью проводов и трубок.

Разумеется, это не имело никакого значения.

— Значит, моя миссия выполнена?

— Да, — мягко ответил Пириус. — Вы выполнили ее превосходно.

Русель не видел, как Пириус и Торек загоняли смертных и Автарков с Корабля на свое невероятно тесное судно. Он не слышал прощальных слов Пириуса, не видел, как гости улетали обратно, к ярким огням принадлежащей людям Галактики, оставляя его в одиночестве. Он теперь видел и слышал лишь Корабль, терпеливый, бесстрастный Корабль.

Корабль — и одно лицо, наконец представшее перед ним; изящное лицо с рассеянным взглядом. Русель не знал, является ли оно подарком Пириуса или Андрес, существует ли оно на самом деле или рождено его воображением. Все это стало неважно теперь, когда она наконец улыбалась ему, и он почувствовал, как падает с плеч груз древней вины, уходит боль, терзавшая его двадцать пять тысяч лет.

«Мэйфлауэр» несся все дальше в бесконечную тьму, и коридоры корабля были чистыми, сверкающими и пустыми, как мысли Руселя.

— Вы снова напились, мистер Пайн, — сказала Сара. Я решил, что надо бросить какое-то из моих занятий: или перестать пялиться на эти проклятые снимки, присланные из полиции сегодня утром, или оставить в покое ногти, или прекратить думать о сексе. Что-то надо сделать. Но что бы я ни сделал, это все равно не имело значения, поскольку Сара не задавала вопросов. На это она уже не тратила времени. Она стала совсем другой девочкой и говорила с такой откровенностью и уверенностью, которые никак не вязались с ее искусственно-красивым личиком. Этот диссонанс, эта абсолютная неоправданность ожидания всегда заставляла людей сидеть тихо и слушать. Если я тогда рассматривал снимки — а я, честно говоря, не могу вспомнить, чем занимался, — то, вероятно, отложил их в сторону и посмотрел на Сару.

— Есть и другие, не менее интересные занятия, — ответил я, что прозвучало как попытка извинения или оправдания, но Сара нахмурилась и покачала головой.

— Только не для тебя, — прошептала она.

Ее голос был настолько тихим, что я с трудом разобрал слова, сквозь негромкое гудение ее внутренних органов и шорох автомобильных шин на улице за окном. Сара моргнула, отвернулась, и стала рассматривать темно-серое небо, низко нависшее над Гудзоном. Снегопад наконец-то прекратился, и тяжелые рваные тучи угрожающе выделялись на блеклом небосводе. Господи. Я помню эти чертовы тучи, могу даже вспомнить связанные с ними ощущения, но не могу вспомнить, чем занимался, когда Сара сказала, что я опять напился. Что-то помним, что-то забываем. Всего поровну.

— Агентство не будет платить пьяницам, мистер Пайн. На улицах Нью-Йорка полным-полно алкоголиков и наркоманов. Они стоят не дороже крысиного дерьма. Агентству нужны люди с ясными мозгами.

Сара отчетливо выговаривала каждое слово, чтобы оно врезалось в мозг. И никогда не забывала упомянуть Агентство. Никогда. Возможно, в ее речевой программе произошел какой-то сбой, а может, при встрече с ней я просто становился параноиком. Сара, выпивка, проклятое Агентство и, если уж на то пошло, февраль на Манхэтгене. К слову сказать, я пожертвовал бы тремя пальцами из десяти, чтобы ближайшим же рейсом вылететь обратно в Лос-Анджелес.

— Мы тебя наняли только потому, что Фенимор поручился, что ты не пьешь. Мы проверили твои записи в Департаменте…

— Сара, зачем ты пришла? Что тебе нужно? У меня много дел, — И я ткнул большим пальцем в сторону захламленного стола напротив неубранной постели. — Это дела твои и Агентства.

— Ты ни на что не годен, когда пьян.

— Верно, так почему бы вам не уволить мою бесполезную, отравленную алкоголем задницу и не отправить ближайшим рейсом в Лос-Анджелес? После сегодняшнего утра я действительно ни на что не годен.

— Мистер Пайн, когда вы брались за это задание, вы знали, что могут возникнуть непредвиденные обстоятельства. — Она продолжала смотреть в окно на мутную, запорошенную снегом реку и Джерси, и ее лицо приняло почти выжидающее выражение, а тусклый зимний свет нехотя скользил по нестареющему покрытию, заменившему кожу. — Мы же специально обговорили этот пункт.

— Конечно обговорили, — пробормотал я, больше для себя и лишь в малой степени для киборга, который все еще требовал называть себя Сарой.